Злодей, пьяница, безумец

Литературный гений страдал расстройством психики и умер в нищете

Портрет Александра Петровича Сумарокова

25 ноября исполняется 300 лет поэту и драматургу Александру Петровичу Сумарокову. Первый русский профессиональный литератор, основатель русского театра и литературного журнала «Трудолюбивая пчела», почетный член Лейпцигской академии свободных искусств, корреспондент Вольтера, друг и собеседник Ломоносова — поначалу, а затем его заклятый враг, Сумароков прославился не только заслугами в области литературы и искусства, но и бурным, неспокойным нравом, мнительностью, вздорным характером и крайне запутанной личной жизнью.

«Посылаю тебе драгоценность: донос Сумарокова на Ломоносова. Подлинник за собственноручною подписью видел я у Ивана Ивановича Дмитриева… Состряпай из этого статью и тисни в "Литературной газете"», — писал в марте 1830 года Пушкин Петру Андреевичу Вяземскому.

Михаил Ломоносов

Вяземский просьбу Пушкина выполнил. И статью тиснул, и донос Сумарокова опубликовал. Сумароков жалуется на взыскание с него денег за напечатание его трагедий в типографии Академии наук, винит во всем Ломоносова, называет его злодеем, пьяницей и умалишенным: «…ибо всегда и часто с ума сходящий Ломоносов не может повелением своим ни одной полушки удержать из моего жалованья, хотя бы он и в целом уме был… А он, Ломоносов, таковые в пьянстве дерзновения делал неоднократно, за что содержался несколько времени под караулом и отрешен был от присутствия Конференции. А что он не в полном разуме, в том я свидетельствуюсь сочиненною им Риторикою и Грамматикою».

К слову сказать, в первое время знакомства у Сумарокова и Ломоносова были вполне дружеские отношения. Они испортились позже, когда Сумароков уверовал в свою исключительность и гениальность, в свою миссию и обрушился на «громкие» оды Ломоносова.

Впрочем, последний филологический аргумент в пользу сумасшествия Ломоносова забавен.

Обложка журнала «Трудолюбивая пчела» №1, 1759

Поэт, писатель, драматург, журналист, издатель журнала «Трудолюбивая пчела», автор эпистол и од, комедий и трагедий, басен и песен, полемических статей и оперных либретто, он называл себя начинателем новой литературы. И многие именно таковым его и видели.

«Сумароков и поныне в глазах моих поэт необыкновенный, и как отказать ему в этом титле. В то время когда только и слышны были жалкие стихи Тредьяковского и Кирьяка Кондратовича, писанные силлабическим размером, чуждые вкуса и остроумия, несносные для слуха, без малейшего дара… — вдруг, из среды юношей кадетского корпуса, выходит на поприще Сумароков, и вскоре мы услышали новое благозвучие в родном языке, обрадовались игре остроумия, узнали оды, элегии, эпиграммы, комедии, трагедии и, несмотря на привычку к старине, на новость в формах, словах и оборотах, тотчас почувствовали превосходство молодого сподвижника над придворным пиитом Тредьяковским, и все прельстились его поэзией. Это истинно шаг исполинский! Это права одного гения!» — писал Иван Иванович Дмитриев.

Но Вяземского и Пушкина Сумароков ни как поэт, ни как драматург, ни как филолог-теоретик особенно не интересовал.

Пушкин говорил о «варварском изнеженном языке» Сумарокова.

«Стихов его по большей части перечитывать не можно, — писал Вяземский, — но отрывки его прозаические имеют какой-то отпечаток странности и при всем неряшестве своем некоторую живость и игривость ума, всегда заманчивые, если не всегда удовлетворительные в глазах строгого суда».

В гораздо большей степени привлекала в Сумарокове его эксцентричная личность, его прямодушное самохвальство, наивное самомнение, простосердечная уверенность в собственной значимости.

«В прозаическом отрывке "О путешествиях", — пишет Вяземский, — вызывается он за 12 000 рублей сверх его жалованья объездить Европу и выдать свое путешествие, которое, по мнению его, заплатит казне с излишком; ибо, считая, что продается его шесть тысяч экземпляров по три рубля каждый, составится 18 000 рублей, и продолжает: "Ежели бы таким пером, каково мое, описана была вся Европа, не дорого бы стоило России, ежели бы она и триста тысяч рублей на это безвозвратно употребила"».

Он и в быту, а не только в литературной полемике, позволял себе говорить и поступать без особого стеснения, чем, разумеется, наживал себе врагов. Вот еще одно свидетельство Вяземского: «Он имел тяжбное дело, которое поручил ходатайству какого-то г-на Чертова. Однажды, написав ему письмо по этому делу, заключил его таким образом: "С истинным почтением имею честь быть не вам покорный слуга, потому что я Чертовым слугою быть не намерен, а просто слуга Божий, Александр Сумароков"».

Свидетель следующей сцены — Павел Никитич Каверин: «В какой-то годовой праздник, в пребывание свое в Москве, приехал он с поздравлением к Н.П. Архарову и привез новые стихи свои, напечатанные на особенных листах. Раздав по экземпляру хозяину и гостям знакомым, спросил он о имени одного из посетителей, ему неизвестного. Узнав, что он чиновник полицейский и доверенный человек у хозяина дома, он и его подарил экземпляром. Общий разговор коснулся до драматической литературы; каждый взносил свое мнение. Новый знакомец Сумарокова изложил и свое, которое, по несчастию, не попало на его мнение. С живостью встав с места, подходит он к нему и говорит: "Прошу покорнейше отдать мне мои стихи, этот подарок не по вас; а завтра для праздника пришлю вам воз сена или куль муки"».

Сын Петра Панкратьевича Сумарокова, бывшего военным петровского времени, дослужившегося до чина полковника, а с гражданской службы ушедшего в генеральском чине, родовой аристократ, свое дворянство сделавший мировоззрением, Сумароков получил домашнее образование, а затем поступил в Сухопутный шляхетский кадетский корпус, «рыцарскую академию», где воспитанников не только учили воинским премудростям, но также преподавали науки и искусства, прививали вкус и хорошие манеры. Здесь началась литературная деятельность Сумарокова и его увлечение театром, и, выйдя из кадетского корпуса, с кадетами он не расстался.

Титульный лист трагедии Сумарокова «Хорев»

В 1747 году выходит трагедия Сумарокова «Хорев». Год спустя — «Гамлет». С этого началась его литературная слава. В 1749 году «Хорев» был поставлен в кадетском корпусе, затем пьесу сыграли при императорском дворе, причем на сей раз в постановке принимает участие сам Сумароков. Трагедия имеет успех. Складывается небольшая театральная труппа, спектакли играются во дворце и богато обставляются. А руководит всем Сумароков.

В это же время в Ярославле купец Федор Волков решает устроить свой театр. О нем прослышали, доложили императрице Елизавете. Волкова и его актеров привезли в Петербург. И вскоре появился первый постоянный русский театр. А директором его стал Сумароков. Это случилось в 1756 году, 30-м августа помечен указ Елизаветы Петровны. Этот день считается днем основания нового русского театра.

В должности директора театра Сумароков пробыл до 1761 года. Он пишет трагедии, комедии, выступает режиссером, учителем актерской декламации, администратором. Он ссорится, раздражается на невежество и косность, наживает новых врагов. Литература и театр для него — миссия дворянина, государственное дело — потому что без наук, искусств, просвещения не может быть державного процветания и благополучия.

Его придворная карьера была кратковременной. Своей заносчивостью, упрямством, самомнением он раздражал Екатерину. В 1769 году Сумароков покидает резиденцию императрицы и переезжает в Москву. На следующий год разразился скандал, который привел Сумарокова к окончательному краху. Этот драматический эпизод — столкновение с московским главнокомандующим Салтыковым — блестяще описан историком литературы Григорием Александровичем Гуковским.

Александринский театр

«Приехав в Москву, Сумароков заключил официальный контракт с хозяином театра Бельмонти о том, что его пьесы не будут ставиться на сцене без его согласия. В 1770 году должен был идти "Синав и Трувор", но актеры не успели разучить трагедию, а пьяная и распутная актриса Иванова, игравшая главную роль, была столь нетрезва, что не могла приехать на генеральную репетицию. Сумароков забунтовал. Тогда Салтыков, к которому он пришел, накричал на него: "Для чего ты вплетаешься в представление драм?" — кричал бурбон-генерал.

Премьера была отложена. Салтыков, виня в этом Сумарокова, публично, в театре, накричал на него: "Я назло тебе велю играть Синава послезавтра!" Генерал так расходился — он был пьян, — что выскочил на сцену во время представления вместе с Ивановой (шла какая-то комедия), чем немало увеселил публику. Протесты Сумарокова не помогли, так же как ссылки на контракт. Сумарокову принесли афишу на представление "Синава" — на завтра, 31 января. Сумарокова поддержали актеры; даже Иванова заявляла, что играть пьесу нельзя.

Из протестов ничего не вышло. 31 января премьера состоялась. Сумароков даже заболел с горя и не был в театре. В конце января он отправил с оказией письмо Екатерине II с жалобой. Не дождавшись ответа, написал еще одно письмо 1 февраля и при нем элегию. И письмо, и стихотворение были полны отчаяния. Екатерине письма Сумарокова передавал друг Сумарокова, секретарь царицы Козицкий. На записке Козицкого, сопровождавшей элегию, она написала: "Сумароков без ума есть и будет".

Элегию Екатерина печатать не разрешила. Сумарокову же она написала ядовитое письмо, в котором говорилось: "Первое ваше письмо от 26 января мне удивило, а второе от 1 февраля еще больше; оба, понимаю, содержат мольбу на Бельмонта, которой однако следовал приказаниям графа П.С. Салтыкова. Фельдмаршал желал видеть трагедию вашу, сие вам делает честь. Пристойно было в том удовольствовать первого на Москве начальника... Советую вам вперед не входить в подобные споры, через что сохраните спокойство духа для сочинения, и мне всегда приятнее будет видеть представление страстей в ваших драмах, нежели читать их в письмах..."

Копию с этого письма Екатерина послала Салтыкову, а тот распустил списки с него по Москве. Напрасно Сумароков уверял, что письмо Екатерины — не выговор, а милость. Над ним издевалось все московское дворянство — "общество"; он был публично ошельмован; его опала стала явной».

Последние годы он провел в бедности и в судебных тяжбах.

С первой женой он разошелся в 1766 году. Женился на крепостной девушке Вере Прохоровой (дочери кучера), из-за чего поссорился с родней. После смерти жены, чтоб не лишать прижитых детей прав на наследство, обвенчался с племянницей Веры.

Он страдал нервным расстройством, начал слепнуть, вынужден был продать дом и библиотеку и умер в безвестности и одиночестве.

Хоронили его московские актеры на Донском кладбище. Уже в начале XIX века не знали, где находится его могила.