Дети колбасы

Машка говорит - "знаешь, у меня нет в окружении ни одного человека, который либо сам не хотел или не попробовал самоубиться, или этого не сделал бы кто-то из его друзей". 
Например, в друзьях её друзей есть парень, неудачно вешавшийся на дверной ручке. 
Или ещё один, выпивший жёсткую кухонно-моечную химию. 
Прямо как какая-нибудь затравленная дикими родичами палестинская девочка. 
Откачали. 
Здравствуй, жизнь, прощай, ЖКТ. 

Эти дети родились при Путине, выросли при Путине, и стремятся умереть при нём же.
В сытые, без войн, времена. 
Когда на прилавках двести сортов колбасы, но люди жрут друг друга. 
Человек-то человеку волк, вампир и акула. 
Иногда кит - только не дурацкий "Синий кит", порождение переевшего колбасы ума. 
Кит - как поддержка. 
Кабы не интернет и не группы самопомощи, дети выбрасывались бы на мёртвые берега целыми стадами. 
А так - все ранены, кто больше, кто меньше, но держат друг друга на плаву. 
Дети, потерявшиеся в двух сотнях сортов колбасы

Около сорока лет назад Этери выпила уксусную эссенцию. 
Жить ей было никак нельзя. 
Возраст под тридцать, не замужем, беременная; вытавщивший её обещаниями из родной деревни любимый предал, бросил в чужом краю. 
По-русски Этери говорила плохо, кругом никого, тоскливые холодные казахские степи. 
Жить негде, домой с таким позором пути нет. 
Да и денег на дорогу нет.
И она решила умереть. 

Смертельного глотка не получилось из-за спазма, но пищевод, конечно, пожгла.
03, Скорая, все дела. 
Этери выходили.
В СССР нельзя было просто так захотеть, и стать тунеядцем (то есть безработным) и бездомным (то есть бомжем). 
Казахская советская власть организовала для Этери комнату в общежитии и должность чертёжницы в проектном институте. 
Малыш родился здоровеньким, и рос всеобщим любимцем в доброй бабьей проектировочной среде. 

Этери была благодарна жизни за такой поворот. 
Схватывала быстро, пришёл язык, хоть и с акцентом, так когда-то и сам товарищ Сталин говорил с акцентом.
Народ в проектном институте подумал, подумал, да и насоветовал Этери идти в институт. В строительный, на заочку, за дипломом. Поступай, не бросим. 
Каждую сессию люди помогали Этери (как вообще всегда помогали друг другу, бесплатно, тратя своё время) с курсовыми - считали, чертили. 
Общими усилиями институт и закончили, Этери стала инженером, а это уже другая зарплата и другие перспективы. 
Ещё до того подошла очередь на квартиру. 
Дали, увы, однокомнатную - сын был дошкольником, двушка не полагалась - зато в самом лучшем доме, в центре города, с лифтом, с отличной площадью. 
Колбасы, конечно, в магазинах не было, ничего тогда не было, шаром покати - но люди были друг другу товарищами, братьями, сёстрами.

И никто не стремился самоубиться - одни лишь киногерои, от несчастной любви, просившие в последней записке винить в случившемся Клаву К. 
Юные советские Вертеры. 
Этери свою несчастную любовь изжила и заменила счастливой - к сыну. 
Красивая, с осанкой, достойная женщина-мать (матъ - твёрдо и уверенно говорила Этери).

И теперь надо, конечно, с горечью сказать, что душа намного важнее колбасы. 
Только это будет неправдой. 
Человек представляет собой совокупность души и желудка, и плоха любая пустота. 
Природа её не терпит.
Сытую страну не колбасит так судорожно, что она разделяется сама в себе и обрушивается, подломившись в глиняных коленках. 
А части её катятся всё дальше друг от друга, дробясь по пути...

Прошли годы, на прилавках проросли продукты.
Добрые голодные люди вымерли, вместо них появились сытые и злые. 
Желудки нагрузились так, что заполнили собой весь организм, аж до краёв, и душа сначала сидела в страхе и тесноте, поджав ножки и боясь вздохнуть, а потом и вовсе ушла из сытых тел, выдавленная двумя сотнями колбасных сортов. 
Природа пустоты не терпит, так и переполненности тоже - метро в час пик не даст соврать.

Сегодня бы Этери умерла, и никто бы не вздрогнул. 
Арой больше, арой меньше, кто их там считал...
А ещё готовы умирать дети, не видавшие особого горя, но и не видящие никакой большой цели, ради которой стоит жить и преодолевать. 
Дети из нищих и пьющих семей свою цель как раз видят - вырваться из бедности, выбраться из маргинального окружения. 
У их сытых и внешне благополучных сверстников с голодом духа, а не тела, таких задач нет. 
Жизнь ставит им задачу более лучше потреблять. 
А потребление не может быть стратегией, цель поезда - движение вперёд, а не заправка на каждой станции. 
Этот теперешний поезд не в огне, этот поезд в жире.
Но бежать всё равно некуда. 

Самое хреновое, что эра колбасы потихоньку заканчивается. 
На окраинах колбасы мало, и страна отхлынывает из периферии холодеющих конечностей империи к ещё горячему центру.
Прошлый раз, во время Второго Краха, злые и сытые сменили голодных, но добрых. 
Теперь реальна угроза смены злых сытых очень злыми голодными. 
Сто лет назад, перед Первым Крахом, его предвестником тоже были массовые суицидальные настроения. 

Баланса бы нам, баланса, и поскорее. 
Дружбы и равноправия между душой и желудком. 
Вот прямо сегодня, хотя очень-очень надо было ещё вчера.