Связник Хрущева и Кеннеди

В истории разразившегося осенью 1962 года Карибского кризиса вереница правдивых, порой противоречивых, а подчас и сомнительных фактов, отражающих реалии того тревожного времени. Остаются малоизвестные и закрытые страницы.

В 1992 году в Гаване на трехсторонней конференции с участием ученых и политиков США, России и Кубы Роберт Макнамара, министр обороны во время президентства Джона Кеннеди, впервые признал, что мир действительно был в двух шагах от всепланетной ядерной войны.

“Президент США требовал, чтобы каждый его помощник имел «своего русского в Вашингтоне»”

Что дало повод бывшему шефу Пентагона сделать такое заключение? Очевидно, заявление участника конференции генерала армии Анатолия Грибкова, находившегося в октябре 1962-го, в разгар событий на Кубе. Он сообщил, что тогда, помимо советских ракет средней дальности, на Остров свободы были завезены и оперативно-тактические ядерные снаряды. Их предполагалось использовать в случае американского вторжения на кубинскую территорию. Командирам было дано «добро» на боевое применение снарядов при отражении агрессии – так по крайней мере утверждал один из американских участников конференции.

«Итак, ядерная катастрофа была в двух шагах от нас», – признал Макнамара. Он не сомневался, что если бы войска США подверглись такому обстрелу, Джон Кеннеди отдал бы приказ о нанесении атомного удара по Кубе и, возможно, по Советскому Союзу.

Из чего исходил Хрущев, приняв беспрецедентное военно-политическое решение о размещении оперативно-тактических ракет, а также, как стало известно позднее, и ядерных снарядов на кубинской территории? Он был абсолютно уверен в том, что после разгрома американских наемников на Плая-Хирон (в апреле 1961 года) США предпримут вторжение на Кубу собственными силами.

Андрей Громыко (https://www.vpk-news.ru/articles/35219), много лет стоявший у руля советской внешней политики, свидетельствовал, что во время возвращения Хрущева из Болгарии (29 мая 1962 года) советский руководитель в разговоре с глазу на глаз в самолете сказал: «Для спасения Кубы как независимого государства необходимо разместить там некоторое количество наших ядерных ракет. Вашингтон не остановит прошлогодняя неудача вторжения на Плая-Хирон».

Есть свидетельство первого советского посла на Кубе Александра Алексеева. В канун Карибского кризиса Хрущев сообщил ему, что у Москвы насчет вторжения американских войск на Остров свободы были достоверные данные.

«Москве нужно знать все»

Но одно дело – заявить, что есть достоверные данные о планируемом нападении США на Кубу, другое – предъявить их. Разумеется, по вполне понятным причинам Хрущев все карты не раскрывал, и вплоть до недавнего времени широкая общественность ничего об этих планах не знала.

Что же говорит за то, что независимо от факта размещения советских ракет на Кубе США готовили вторжение?

1 марта 1993 года газета «Бостон глоб» опубликовала ранее секретный доклад адмирала Роберта Деннисона. Подготовленный в 1963 году документ всецело посвящен событиям Кубинского кризиса. Там черным по белому значится: разработка планов авианалета, вторжения или сочетания того и другого была закончена и войска получили приказ о готовности номер один к бою между 8 и 12 октября 1962 года. Но ведь аэрофотоснимки ракет были сделаны 14 октября, отпечатаны и проанализированы 15-го, показаны президенту Кеннеди 16-го. Так что все было решено заранее.

Джон Кеннеди в период кризиса постоянно доказывал брату, что США неминуемо придут к войне, если поставят Советский Союз в положение, которое, по мнению Москвы, отрицательно скажется на национальной безопасности или будет столь унизительным, что СССР потеряет уважение со стороны собственного и других народов.

А советская сторона? Как свидетельствовал Громыко, Москвой также проводилась интенсивная и напряженная работа по поиску общих позиций и сближению взглядов. Главной связью был обмен посланиями между Хрущевым и Кеннеди. С 23 по 28 октября 1962 года он происходил ежедневно.

Но не все знают, что во время Кубинского кризиса Хрущев и Кеннеди договорились обмениваться посланиями, минуя Госдепартамент США и МИД СССР, напрямую, через доверенных людей. Письма доставляли через брата президента США Роберта, посла Добрынина, тайных курьеров, журналистов, резидентов. Эта переписка, огромное число посланий произвели сенсацию среди политологов и историков. Стали видны пружины тайной дипломатии лидеров США и СССР в одном из самых драматических эпизодов большой холодной войны.

Долгое время не было известно, кто был передаточным звеном, каналом в «разговорах» лидеров двух супердержав. Волею судьбы одним из доверенных всех тайн Карибского кризиса стал бывший фронтовик Георгий Большаков, выпускник военной академии. Американцы (да и соотечественники в Вашингтоне) знали его как сотрудника советского посольства, а конкретно – как атташе по культуре и редактора журнала Soviet Life. У Большакова сложились прекрасные отношения с американскими политиками, журналистами, деятелями литературы и искусства. Через них он и вышел на сенатора Роберта Кеннеди, брата президента.

“Полковник ГРУ Георгий Большаков унес с собой многие тайны Карибского кризиса”

Расскажем об этом человеке и его миссии в Вашингтоне подробнее. В облике, манерах, поведении Большакова было что-то вызывавшее доверие американцев. Плюс искреннее стремление к развитию отношений между двумя ведущими мировыми державами. Сам Георгий Никитич этим доверием дорожил не только в профессиональном, но и в чисто человеческом плане. Тем более когда в одной из бесед с Большаковым Роберт Кеннеди признался: «Брат считает, что напряженность между нашими странами возникла главным образом из-за непонимания друг друга, неправильного толкования намерений и действий другой стороны». Именно поэтому, заключил он, президент добивался расширения каналов информирования советского руководства о своей политике «новых рубежей». И требовал, чтобы каждый помощник имел «своего русского в Вашингтоне».

Когда такой канал связи с советским руководством был создан (в лице Георгия Большакова), на него уже не могли воздействовать ни Пентагон, ни ЦРУ... Ясно, какую громадную военно-политическую ценность имел этот способ информирования как для американского, так и для советского руководства.

В сентябре 1962 года Большаков (об этом он мне рассказал спустя много лет) вылетел в отпуск в Москву. А оттуда сразу же отправился в Пицунду, где отдыхал Хрущев (Георгий Никитич в деталях помнил, как проходила эта встреча, а также общение с Робертом Кеннеди в Вашингтоне).

«Мы в Москве внимательно наблюдаем за вашими контактами с Робертом Кеннеди, через которого поддерживается связь с президентом», – сказал Хрущев. В Пицунде он принял Большакова в домашней обстановке – в расшитой украинской рубахе и соломенной шляпе. В беседах участвовал Микоян. Наших руководителей очень интересовал вопрос: пойдут ли США на военную конфронтацию с Кубой или нет?

Большаков как политический (и не только) аналитик пропускал через себя и осмысливал огромный поток информации. И без указания Москвы он прекрасно знал, что ее могло интересовать, какая военно-политическая проблема потребует дополнительного анализа и освещения. Он ответил утвердительно...

После обстоятельной беседы Хрущев на словах передал Большакову все, что советское руководство намеревалось довести до сведения Кеннеди. «Нам в Москве нужно знать все», – напутствовал Большакова Хрущев. Но при этом ни разу даже не упомянул о ракетах, а тем более о снарядах.

Георгий Никитич возвратился в Штаты. Он был сразу принят Робертом Кеннеди и изложил устное послание Хрущева. Большаков подчеркнул, что, по мнению советского руководства, за последнее время обстановка ухудшилась главным образом из-за враждебных действий США в районе Карибского моря, вокруг Кубы. В Москве разочарованы подобным развитием событий в опасном направлении. Хрущев и другие советские руководители рассматривают отдельные шаги президента как попытку разговаривать с нами с позиций силы. Хотя он прекрасно знает, что такой разговор невозможен и приведет скорее к обострению, а не к улучшению отношений, к чему стремится президент. Ведь он сам неоднократно признавал равное соотношение сил между обеими странами. Большаков передал слова советского лидера о необходимости делать все для уменьшения напряженности, а не для ее усиления путем вмешательства во внутренние дела других государств. «Мы снова повторяем, что Советский Союз направляет на Кубу оружие только оборонительного характера, а не для агрессивных целей против какого-либо государства Американского континента, включая Соединенные Штаты», – процитировал Большаков Хрущева. И передал устное заверение советского лидера в том, что Москва, хорошо понимая положение президента Кеннеди, не будет предпринимать каких-либо действий в отношении Соединенных Штатов до выборов в конгресс в ноябре 1962 года. Надеемся, заключил Георгий Никитович, что после этого мы приступим к новому раунду активных переговоров. Роберт Кеннеди незамедлительно довел сообщение Большакова до брата.

Последняя встреча

Одновременно через советского посла на Кубе мнения сторон доводились и до Кастро. Шел активный поиск выхода из кризисной ситуации, узлы которой в буквальном смысле слова держали в своих руках Роберт Кеннеди, Анатолий Добрынин и Георгий Большаков. В мемуарах Сергея Хрущева об отце упоминается особая роль этой тройки (американец и двое русских), но миссия Большакова подробно не раскрывается.

Надо ли говорить, в какой сложной обстановке пришлось ее выполнять. Положение Большакова, а также других наших дипломатов в Вашингтоне и Нью-Йорке, в штаб-квартире ООН крайне осложнялось тем, что Москва упорно отрицала факт установки наших ракет у берегов США. В то время как об американских ракетах знал весь мир, секрета из этого не делалось. Правду же о ракетах на Кубе до наших представителей в Соединенных Штатах не доводили, впрочем, скрывали ее и от народа. И каково же было Большакову, другим нашим представителям, когда фотографии наших стартовых площадок на Кубе американцы продемонстрировали всему миру. Ведь Роберт Кеннеди и другие люди из окружения президента, искренне желавшие урегулирования кризиса и нормализации отношений с нашей страной, могли обвинить своего советского визави в неискренности. Случись это – и канал связи мог бы рухнуть, а следовательно, и усилия сторон по прекращению опасной конфронтации. Но Георгий Никитович в той ситуации не сделал ни одного неверного шага...

В результате обоюдных уступок Карибский кризис был разрешен. 20 ноября 1962 года Кеннеди объявил о снятии блокады. А советские ракеты к тому времени уже были вывезены с острова. Начались взаимные поиски путей к ослаблению международной напряженности, к разрядке.

А что же Большаков? Вскоре после окончания Карибского кризиса его пригласил к себе в гости Роберт Кеннеди. Брат президента выглядел счастливым, но очень усталым: 13 дней кризиса (отсюда и название его книги) дались ему нелегко. Он обратился к Георгию Никитичу с такими словами: «Теперь нам нужно поскорее забыть все произошедшее в эти тринадцать дней и начать, как предлагает президент, с чистого листа, по-новому, не озираясь на прошлое. Из свершившегося обе стороны должны извлечь уроки, сделать надлежащие выводы. Президент считает, что прежде всего нам не следует сваливать вину за кризис с одного на другого. Не нужно выставлять себя победителем, а другого побежденным».

Это была последняя встреча сенатора с Большаковым. После чего канал связи через последнего был закрыт. «Русские, – писал впоследствии Роберт Кеннеди, – посчитали, что положение Большакова получило огласку и его лучше всего отозвать». Выполнив свою миссию, Георгий Никитич возвратился в Москву. Теперь, когда его уже нет в живых, можно сказать, кем он был в действительности: офицером Главного разведуправления.

Полковник Большаков унес с собой многие тайны Карибского кризиса, ведь он рассказал мне далеко не все. В нынешнем году ему исполнилось бы 95 лет. Он родился в Москве в семье служащих железной дороги. В Великую Отечественную был на фронте – военным переводчиком, затем помощником начальника разведки дивизии. После окончания в 1950-м Военно-дипломатической академии получил назначение в ГРУ. В 1951–1955 годах был на легальной работе в США – в Нью-Йорке и Вашингтоне. После окончания срока заокеанской командировки служил офицером для особых поручений при тогдашнем министре обороны Жукове. Когда маршал попал в опалу, Большакова вернули в ГРУ. И снова командировали в Америку, где он проработал с 1959 по 1962-й.

Сегодня, осмысливая события 55-летней давности, нельзя не задуматься: даже один человек, причастный к миру большой политики, глубоко знающий и анализирующий ее, может сделать правильные прогнозы и выводы. А это верное политическое решение. Чего, к сожалению, и поныне далеко не всегда хватает государственным и военным мужам.