Некрасивая девочка

Среди других играющих детей она напоминала маленькую Бабу-Ягу. 
Молодая заменяющая учительница как раз так и закричала на Инку:
- Ты что тут вертишься, как... как... как Баба-Яга!
Класс оцепенел. 
Все десятилетние дети прекрасно знали, что Инка - вылитая Баба-Яга, и всем-всем десятилетним детям хватало такта в пылу самой яростной ссоры никогда не произносить этого сравнения вслух. 
Про себя-то все именно так об Инкиной внешности и думали.
Но знали, что есть вещи, говорить которые недопустимо. 

Инка в самом деле вертелась на уроке, и вертись она где-то на камчатке, молодая заменяющая учительница стерпела бы. 
А Инка вертелась перед самым носом, на самой первой парте. 
Инку туда посадила на веки вечные до окончания школы основная учительница, Ванькина мама. 
Чтобы под её надзором Ванька списывал у Инки, потому что он парень был добродушный, но ни разу не умный, а Инка-то была отличницей. 
И умела держать правую руку так, чтобы Ваньке было удобно подсматривать. 
И страницу тетради не перелистывала, если Ванька не успел передрать задание.

Инкина внешность не имела ни единого плюса, за который можно было бы зацепиться. 
Костлявая, сутулая, с дерматитными руками. 
Смуглая кожа неприятного оттенка. 
Чёрные волосы, редкие, тонкие и ломкие; слёзы, а не волосы. 
Очень близко посаженные чёрные глазки со скудными ресничками. 
Рот почти безгубый, как прорезанный бритвой.
Чебурашкины уши. 
И нос - большой, вислый, на узком лице, с неблагородной горбиной. 
Баба-Яга и есть.

В Инке текли балканские крови, и, судя по всему, этот поток прятал свои золотоносные струи уж слишком тщательно, на самом-самом донышке, так, чтобы их трудно было предположить. 
Заменяющая учительница, например, и предполагать не стала, скользнула по поверхности.
А мы, дети, знали, что Инка ни разу не злая, очень умная, с авантюрной жилкой. 
И принимали в расчёт Инкину суть, а не Инкину внешность. 

Наши с Инкой пути скоро разошлись, и встретились мы уже очень-очень взрослыми женщинами за сорок. 
Инка процветала. 
Во-первых, она стала обыкновенной бабой, не выдающейся в сторону некрасивости.
Высветлила волосы, выправила кожу, следила за причёской и макияжем.
Да, не ах, а кто в сорок с лишним лет - "ах"?
Зато Инкина фигура была шикарна. 
Ту массу, которую среднестатистическая женщина прибавляет к телу с изгибами, Инка прибавляла к голым костям. 
И потому с годами приобрела то, что все остальные в сороковник как раз потеряли - мягкие девичьи формы.
К тому же занятия спортом выправили Инкину сутулость, развели её плечи, и красиво приподняли голову, вечно падавшую в детстве на грудь. 

Инка владела успешным бизнесом, обеспечивающим ей безбедное существование.
Подняла она этот бизнес с жестокого нуля, челночницей, ездивший на страх и риск за тридевять земель.
Её грабили, запугивали, она начинала торговлю с картонки с товаром, лежащим на земле в любую погоду - плюс сорок, так плюс сорок, минус тридцать, так минус тридцать. 
Характер помог выстоять, ум помог развить дело. 

Ещё в институте Инка вышла замуж, за горячего кавказского парня, которым правил яростный гормон. 
Тому надо было или срочно жениться, или погибнуть от интосикации.

И он не погиб. 
Молодые родили сына и разбежались.
Для Инки постельные подвиги мужа обесценивались отсутствием у него выдающегося интеллекта. 
Забрала сына, и из южных краёв, где училась, вернулась домой. 

Сын пошёл прямо в папу, заделав Инке внука сразу по окончании школы. 
Она кормила всех; бизнес позволял бы кормить ещё и соседей, но те имели совесть и не намекали. 

К сорока с лишним годам у Инки был любимый человек. 
Симпатичный мужик, ни разу не бывший женатым, и не осмеливавшийся предложить Инке руку и сердце, поскольку зарабатывал мало, и считал недостойным приходить в богатый дом невесты с рваными портками. 
Инка же мучилась совсем другим вопросом. 
У неё был сын и был внук.
У любимого детей не было. 
И она считала недостойным лишать его счастья отцовства, которое он мог обрести с другой, более молодой женщиной. 
Вот так два хороших и любящих человека сами строили между собой стену из благородства и самопожертвования, кирпичик за кирпичиком. 

А потом их любовь смела эту дурную преграду и расставила всё по своим местам. 
Через год у (не очень) молодых супругов родилась дочь. 
Самая любимая, самая драгоценная принцесска, унаследовавшая отголоски некоторых маминых черт, с огромными голубыми глазами в пушистых ресничках, радостно и доверчиво глядящими на сотворённый для её счастья мир. 
Имевшая с рождения надёжную опору на руки старшего брата, и на руки сильно превосходившего её по годам племянника.
Главное - на руки отца. 
Самое важное для девочки, чтобы она росла в счастье и в мире с собой - любовь отца. 

Всё то хорошее, что случилось в Инкиной жизни, вопреки всем препонам, случилось благодаря Инкиному отцу. 
Каждый день он говорил своей откровенно страшненькой девочке, какая она красавица, и как он её любит. 
И Инка верила глазам отца больше, чем глазам окружающих и зеркалам. 
Инкин папа вложил в свою девочку столько тепла, что его хватило, как заряда от солнечной батареи, пережить все те лютые зимы, что случались в её судьбе. 

Миллионы очень красивых, просто красивых, симпатичных или обыкновенных девчонок никогда не слыхали от своих отцов, как они прекрасны. 
Или отцов не было, или в отцах не находилось нужного количества любви.
И у миллионов бывших девочек, от самых красивых до самых обыкновенных, жизнь как-то не задалась.
Ни личная, ни финансовая... с хлеба на квас в отношениях, с хлеба на квас в зарплате. 
Потому, что в них с самого начал никто не верил.

А Инкин отец смотрел на дочку любящим взглядом, требовал в меру, и только тех вещей, что шли на пользу; всегда знал, что его девочка рождена быть счастливой, и передал свою уверенность Инке. 
Теперь Инкин муж передаёт их дочке такую же непробиваемую, как сказочный щит, уверенность - в собственном уме, красоте, удачливости, в том, что свет белый, а мир добрый. 
Таким он и будет для этой малышки, дочери некогда очень, очень-очень некрасивой девочки.