22 ОКТЯБРЯ 1870 ГОДА РОДИЛСЯ ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ БУНИН

За свою долгую жизнь Иван Бунин объездил полмира, пережил две мировые войны, эмиграцию и первым из русских писателей был удостоен Нобелевской премии.
Большинству читателей он известен как прозаик, тогда как сам себя считал прежде всего поэтом. Ему, как и всему миру, пришлось пережить крушение устоев, на которые опиралась европейская цивилизация до Первой мировой войны, но намного больше социальных и политических проблем Бунина интересовала связь человека и окружающего мира, законы бытия, проникнуть в суть которых он не смог бы, не обладай способностью ценить простые и «великие радости – видеть и дышать».

Бунин принадлежал к древнему, но обедневшему роду, давшему России Василия Жуковского - незаконного сына помещика Афанасия Бунина. Отец Ивана Бунина, Алексей Николаевич, в молодости воевал в Крыму, потом зажил в своем имении обычной, помещичьей жизнью - охота, радушный прием гостей, выпивка и карты. Его беспечность в итоге привела семью на грань разорения. 
Бунин отмечал, что рано обрел удивительную чувствительность:

   «Зрение у меня было такое, что я видел все семь звезд в Плеядах, слухом за     версту  слышал  свист  сурка  в  вечернем поле,  пьянел,  обоняя  запах  ландыша  или старой книги». 
   В 1881 Бунин поступил в Елецкую гимназию. Учился он средне, а из шестого класса его выгнали за неуплату - дела семьи стали совсем плохи. Имение в Бутырках было продано, и семья переехала в соседние Озерки, где Ивану и пришлось заканчивать гимназический курс экстерном, под руководством старшего брата. «Не прошло и года, - рассказывал Юлий, - как он так умственно вырос, что я уже мог с ним почти как с равным вести беседы на многие темы». Помимо занятий языками, философией, психологией, общественными и естественными науками Иван благодаря брату, литератору и журналисту, особенно увлекся литературой.
    В 16 лет Иван Бунин начал «особенно рьяно писать стихи» и «необыкновенно много исписал бумаги», прежде чем решился послать стихотворение в столичный журнал «Родина». К его удивлению, оно было напечатано. Он навсегда запомнил восторг, с которым шел с почты со свежим номером журнала. Стихи были посвящены памяти модного поэта Надсона, умершего от чахотки.
Ранний, чуть видный рассвет, Сердце шестнадцати лет. 
Сада дремотная мгла Липовым светом тепла. 
Тих и таинственен дом С крайним заветным окном. 
Штора в окне, а за ней Солнце вселенной моей.

Это воспоминание о самой первой юношеской любви к Эмилии Фехнер (прообраз Анхен в «Жизни Арсеньева»), молоденькой гувернантке дочерей жившего по соседству O. K. Туббе, винокура помещика Бахтиярова. На падчерице Туббе, Насте, в 1885 женился брат писателя Евгений. Эмилией молодой Бунин увлекся настолько, что Туббе счел за благо отправить ее назад, домой.


   Вскоре из Озерок, получив на то согласие родителей, отправился во взрослую жизнь и молодой поэт. На прощание мать благословила сына, которого считала «особенным от всех своих детей», родовой иконкой с изображением трапезы Трех Странников у Авраама. Это была, как писал Бунин в одном из своих дневников, «святыня, связующая меня нежной и благоговейной связью с моим родом, с миром, где моя колыбель, мое детство». Из родного дома 18-летний юноша уходил уже почти вполне сложившимся человеком, «с известным жизненным багажом - знанием народа подлинного, а не вымышленного, со знанием мелкопоместного быта, деревенской интеллигенции, с очень тонким чувством природы, почти знатоком русского языка, литературы, с сердцем, открытым для любви».
Любовь он встретил в Орле. 19-летний Бунин обосновался там после долгих скитаний по Крыму и югу России. Устроившись в газету «Орловский вестник», он сдружился с юной дочерью врача Варей Пащенко - она работала в той же газете корректором. На деньги брата Юлия они сняли в Полтаве квартиру, где жили гражданским браком -против венчания был отец Вари. Через три года доктор Пащенко, видя безмерную страсть Бунина, свое разрешение на брак все-таки дал, но письмо отца Варя скрыла. Она предпочла неимущему литератору его обеспеченного друга Арсения Бибикова. «Ах, ну к черту их, - писал Бунин брату, - тут, очевидно, роль сыграли 200 десятин земельки».

 С 1895 Бунин бросил службу и, перебравшись в Москву, отдался литературе, зарабатывая стихами и небольшими рассказами. Его кумиром тех лет был Лев Толстой, и он даже ездил к графу спрашивать совета - как жить. Постепенно он стал вхож в редакции литературных журналов, познакомился с известными писателями, с Чеховым даже подружился и многому научился у него. Его ценили и реалисты-народники, и новаторы-символисты, но ни те, ни другие не считали «своим».
Иван Алексеевич склонялся к реалистам и посещал «среды» у писателя Телешова, где бывали Горький, Скиталец, Леонид Андреев. Летом - Ялта с Чеховым и Станюковичем и Люстдорф под Одессой с писателями Федоровым и Куприным.

«Это начало моей новой жизни было самой темной душевной порой, внутренне мертвым временем всей моей молодости, хотя внешне я жил тогда очень разно-образно, общительно, на людях, чтобы не оставаться наедине с самим собой».
  В Люстдорфе Бунин неожиданно для всех, даже для себя, женился на 19-летней Анне Цакни -  дочери одесского издателя-грека, владельца газеты «Южное обозрение», с которой Бунин сотрудничал. Поженились они после нескольких дней знакомства.«В конце июня уехал в Люстдорф к Федорову. Куприн, Карташевы, потом Цакни, жившие на даче на 7-й станции. Внезапно сделал вечером предложение», - записал Бунин в дневнике 1898.
Его очаровали ее большие черные глаза и загадочное молчание. После свадьбы выяснилось, что Аня весьма говорлива. Вдвоем с матерью она нещадно бранила мужа за безденежье и частые отлучки. Меньше чем через год у них с Анной произошел разрыв, через два года этот «водевильный» брак распался. Родившийся у них сын Николай умер от скарлатины в возрасте пяти лет. В отличие от Варвары Пащенко Анна Цакни никаких следов в творчестве Бунина не оставила. Варвару же можно узнать и в Лике из «Жизни Арсеньева», и в героинях «Темных аллей».
Первый успех в творческой биографии пришел к Бунину в 1903. За сборник стихов «Листопад» он получил Пушкинскую премию, высшую награду Академии наук.

 
    Признали критики и прозу Бунина. Рассказ «Антоновские яблоки» закрепил за ним звание «певца дворянских гнезд», хотя жизнь русской деревни он изображал отнюдь не благостно и не уступал по части «горькой правды» самому Горькому. В 1906 на литературном вечере у писателя Зайцева, где Бунин читал свои стихи, познакомился он с Верой Муромцевой, племянницей председателя первой Государственной думы. «Тихая барышня с леонардовскими глазами» сразу приглянулась Бунину. Вот как Вера Николаевна рассказывала об этой их встрече: 

«Я остановилась в раздумье: не отправиться ли домой? В дверях появился Бунин. «Как вы сюда попали?» - спросил он. Я рассердилась, но спокойно ответила: «Так же, как и вы». - «Но кто вы?» -«Человек». - «Чем вы занимаетесь?» - «Химией. Учусь на естественном факультете Высших женских курсов». - «Но где же я могу вас увидеть еще?» -«Только у нас дома. Мы принимаем по субботам. В остальные дни я очень занята». Наслушавшись разговоров о распутной жизни людей искусства,
Вера Николаевна откровенно побаивалась писателя. Тем не менее она не смогла устоять перед его настойчивыми ухаживаниями и в том же 1906 стала «госпожой Буниной», хотя официально зарегистрировать брак они смогли лишь в июле 1922.
iframe width="560" height="315" src="https://www.youtube.com/embed/NUeh6LE2WQo" frameborder="0" allowfullscreen>   В свадебное путешествие они надолго уехали на Восток - в Египет, Палестину, Сирию.

Добрались в своих скитаниях до самого Цейлона. Маршрутов для путешествий заранее не намечали. Бунин был настолько счастлив с Верой Николаевной, что признавался, что бросит писать: «А мое дело пропало -писать я больше, верно, не буду... Поэт не должен быть счастлив, должен жить один, и чем лучше ему, тем хуже для писания. Чем лучше ты будешь, тем хуже...» - говорил он жене. «Я в таком случае постараюсь быть как можно хуже», - отшучивалась она.
Тем не менее следующее десятилетие стало самым плодотворным в творчестве писателя. Он был удостоен еще одной премии Академии наук и избран ее почетным академиком. «Как раз в час, когда пришла телеграмма с поздравлениями Ивану Алексеевичу в связи с избранием в академики по разряду изящной словесности, - рассказывала Вера Бунина, - у нас обедали Бибиковы. К Арсению у Бунина не осталось дурного чувства, они даже, можно сказать, были приятелями. Бибикова встала из-за стола, была бледна, но спокойна. Через минуту раздельно и сухо сказала: "Поздравляю вас"».
После «резкой заграничной оплеухи», как он называл свои путешествия, Бунин перестал бояться «сгустить краски». Первая мировая война не вызвала у него патриотического подъема. Он видел слабость страны, боялся ее гибели. В 1916 он написал много стихов, включая и такие:

 
Вот рожь горит, зерно течет. 
Да кто же будет жать, вязать? 
Вот дым палит, набат гудет. 
Да кто ж решится заливать? 

Вот встанет бесноватых рать, и как Мамай, всю Русь пройдет... 
Но пусто в мире - кто спасет? Но Бога нет - кому карать?

В мае 1918 Бунин с женой с трудом выбрались из голодной Москвы в Одессу, где пережили смену множества властей. В январе 1920-го они бежали в Константинополь. В России Бунина уже ничто не держало - родители умерли, брат Юлий был при смерти, былые друзья стали врагами или еще раньше уехали из страны. Покидая родину на перегруженном беженцами пароходе «Спарта», Бунин ощущал себя последним жителем затонувшей Атлантиды.

Осенью 1920-го Бунин прибыл в Париж и сразу же взялся за работу. Впереди были 33 года эмиграции, за которые он создал десять книг прозы. Старый друг Бунина Зайцев писал: «Изгнание даже пошло ему на пользу. Оно обострило чувство России, невозвратности, сгустило и прежде крепкий сок его поэзии».



В 1921 на французском вышел сборник рассказов Бунина «Господин из Сан-Франциско». Парижскую прессу заполнили отклики: «настоящий русский талант», «кровоточащий, неровный, но мужественный и правдивый», «один из самых больших русских писателей». От рассказов пришли в восторг Томас Манн и Ромен Роллан, который в 1922 впервые выдвинул Бунина кандидатом на Нобелевскую премию. Однако тон в культуре того времени задавал авангард, с которым писатель не желал иметь ничего общего. 

Мировой знаменитостью он так и не стал, зато эмиграция читала его взахлеб. Да и как было не залиться ностальгической слезой от таких строк:

«И через минуту появились перед нами рюмки и фужеры, бутылки с разноцветными водками, розовая семга, смугло-телесный балык, блюао с раскрытыми на ледяных осколках раковинами, оранжевый квадрат честера, черная блестящая глыба паюсной икры, белый и потный от холода ушат с шампанским... Начали с перцовки...»

 В 1922 Бунины сняли в городке Грасс виллу с пышным названием «Бельведер». Там их гостями были ведущие писатели эмиграции - Мережковский, Гиппиус, Зайцев, Ходасевич с Ниной Берберовой. Здесь подолгу жили Марк Алданов и бунинский секретарь, писатель Андрей Цвибак (Седых). Бунин охотно помогал из небогатых своих средств нуждающимся землякам. В 1926 к нему приехала в гости из Парижа молодая писательница Галина Кузнецова. Скоро между ними завязался роман. Тонкая, деликатная, все понимающая Вера Николаевна хотела думать, что любовные переживания необходимы ее «Яну» для нового творческого подъема.


В разгар романа пришло известие о присуждении Бунину Нобелевской премии. Вся русская эмиграция восприняла ее как свой триумф. В Стокгольме Бунина встречали король с королевой, потомки Альфреда Нобеля, разодетые светские дамы. А он смотрел только на глубокий белый снег, которого не видел со времен отъезда из России, и мечтал пробежаться по нему, как мальчишка... На церемонии он говорил, что впервые в истории премия присуждается изгнаннику, за которым не стоит его страна. Страна устами своих дипломатов настойчиво протестовала против вручения премии «белогвардейцу».
Премия того года составляла 150 тысяч франков, но Бунин очень быстро раздал их просителям. В годы войны он прятал в Грассе, куда не добрались немцы, нескольких литераторов-евреев, которым грозила смерть. О том времени он писал:

«Плохо мы живем, очень плохо. Ну, картошку мерзлую едим. Или водичку, в которой плавает что-то мерзкое, морковка какая-нибудь. Это называется супом... Живем мы коммуной. Шесть человек. И ни у кого гроша нет за душой».

Несмотря на лишения, Бунин отвергал все предложения немцев перейти к ним на службу. Ненависть к советской власти была временно забыта -как и другие эмигранты, он напряженно следил за событиями на фронте, передвигая флажки на карте Европы, висевшей у него в кабинете.



  Осенью 1944-го Франция была освобождена, и Бунин с женой вернулись в Париж. На волне эйфории он посетил советское посольство и сказал там, что гордится победой своей страны. Разнеслась весть, что он пил за здоровье Сталина. Многие русские парижане от него отшатнулись. Зато начались визиты к нему советских писателей, через которых передавались предложения вернуться в СССР. Ему обещали обеспечить царские условия, получше тех, что были у Алексея Толстого. Одному из искусителей писатель ответил: «Мне некуда возвращаться. Нет уже ни мест, ни людей, которых я знал».
Заигрывания советской власти с писателем закончились после выхода в Нью-Йорке его книги «Темные аллеи». В них увидели чуть ли не порнографию. Он жаловался Ирине Одоевцевой: «Я считаю «Темные аллеи» лучшим, что я написал, а они, идиоты, считают, что я ими опозорил свои седины... Не понимают, фарисеи, что это новое слово, новый подход к жизни». Жизнь расставила точки - хулители давно забыты, а «Темные аллеи» остаются одной из самых лирических книг в русской литературе, подлинной энциклопедией любви.
В ноябре 1952-го Бунин написал последнее стихотворение, а в мае следующего года сделал последнюю запись в дневнике: «Это все-таки поразительно до столбняка! Через некоторое, очень малое время меня не будет - и дела и судьбы всего, всего будут мне неизвестны!»

8 ноября 1953 года Иван Алексеевич Бунин скончался в съемной квартире в Париже в присутствии жены и секретаря Алексея Бахраха. 
Он работал до последних дней - на столе осталась рукопись книги о Чехове. Произведения Бунина после 40 лет забвения начали вновь издаваться на родине. Его мечта сбылась - соотечественники смогли увидеть и узнать сбереженную им Россию, давно канувшую в историю.