Забрал

Руслан умер в конце июля, то ли в день своего тридцатитрёхлетия, то ли днём позже.
Сосед он был мало проблемный.
В том плане, что проблемы создавал, но не глобальные. Не со зла, по дури.
Пару дней назад я зацепилась рукавом вязаного жакета за металлический заусенец на кромке лифтового обрамления.
С досадой сказала, ну Руслан, ну чтоб тебя...
Это несколько лет назад Руслану нефиг было делать, и он топориком рубил в лифтовом холле алюминиевые косяки - общественные, всехние, то есть, "ничьи".
С этажа наконец исчезли обрезки пластиковых бутылок, заполненные мочой с утопленными в ней бычками.
Чисто.
Никто не курит и не мусорит, как постоянно делали приходящие к Руслану компании.
Мне жаль, что кроме того, как Руслан однажды мог обидеть моего кота, да не обидел, мне больше совершенно нечего сказать о нём хорошего.

А вот Евгения Макаровича я любила.
Крепкий мужик, опора всем своим девочкам - жене (которую он постоянно пилил и ругал, так и она же выклёвывала ему мозг бесконечно), любимым дочерям, внукам.
Пил.
Это было.
Меру знал.
Пьяный сканадал между мужем и женой я гасила только однажды, и там и речи никогда не шло о рукоприкладстве.
Покричать могли, да и то тихо и редко.
Рабочая интеллигенция, вымирающий вид.
Добрый, надёжный, работящий мужик, болел - так не жаловался, видел, что кому-то нужна помощь - не отмахивался.
Ему недавно исполнилось восемьдесят, и он неожиданно попросил, чтобы семья устроила ему юбилей в ресторане.
Всех собрал, как попрощался.

В субботу закрыл дачный сезон, вернулся бы в Москву и раньше, но семья дочери просила о помощи, в которой он никогда не отказывал.
Полностью завершил за городом все дела.
В воскресенье смотрел на чёрное небо от горящей Синдики да гладил кота.
Кот за все десять лет жизни любил только Евгения Макаровича.
Больше никто ему не семья.

В понедельник Макарычу стало плохо.
Приехала Скорая, при враче Евгений Макарович потерял сознание.

Спускали его с тяжкими трудами в пассажирском лифте.
В том самом, в котором спускали в августе тело Руслана, а потом истекающий трупным ядом русланов диван.

В том лифте, обрамление которого Руслан рубил топориком.
Грузовой лифт вроде как заменили, но он так и не ездит, уже три месяца.

Вчера Макарыч умер в Боткинской, не приходя в сознание.
Аневризма.
Как жил, так и умер - чётко, не затягивая дела надолго, не доставляя никому никаких хлопот.
Мне он снился, весёлый, улыбающийся, сказал, что всё у него очень хорошо, он доволен.

Те, кто уходят, они не грустят и не горюют.
Больше десяти лет назад умерла любимая учительница моего сына.
Вся именитая испанская школа держалась на том, что после занятий целыми классами дети шли заниматься к Ларисе Борисовне, с её огромным опытом, прекрасными методиками, бесконечными добротой и терпением.
Она была в годах, но красива фантастически, лихо водила мелкий джипчик, и отогревала своих затурканных школой учеников живым, искренним теплом.

Тогда тоже была осень.
Лариса Борисовна приснилась мне в светлом помещении без стен и границ, хабе, наполненном бессчётным количеством людей.
Все эти люди были полупрозрачны и бесцветны, потому что они были второстепенными.
Из-за бесцветности этих толп глаз сразу выхватил как всегда яркую и прекрасную Ларису Борисовну.
Она стояла и разговаривала с двумя тоже цветными мужчинами.
Почувствовав мой взгляд, Лариса обернулась, посмотрела, глаза в глаза.
На лице её промелькнули удивление, недоумение, недовольство - вроде как "ты-то каким образом и зачем здесь?", в следующий миг она снова была счастлива, продолжив разговор со своими встречавшими.

Когда наутро мне позвонили, я уже знала, что услышу про смерть Ларисы Борисовны.
Незадолго перед тем ушёл из жизни её муж.
Я только спросила, кем мог быть второй мужчина, встретивший Ларису Борисовну по ту сторону границы?
Оказалось, что много-много лет назад она потеряла сына.

ТАМ люди счастливы.
А мы, здесь, горюем.
Сиротинушка, кот Евгения Макаровича, не сходит с постели, на которую уже никогда не ляжет его любимый хозяин.