Тайный бюджет путинской системы. Власть покупается и продается.

Авторитарному режиму приходится задействовать «серые схемы», чтобы обеспечить свое существование.

«Денег нет», — сказал как-то Дмитрий Медведев. Но, несмотря на это авторитетное заявление премьера, в России все время обнаруживаются большие финансовые ресурсы. Я, честно говоря, уже устал считать миллионы, которые находят у разных честных (и не очень) граждан в портфелях, машинах, квартирах, офшорах и прочих сакральных местах нашего правящего класса.

В прошлом году следователи поймали полковника МВД Захарченко, у которого купюры чуть не из ушей торчали. Бывшему министру Улюкаеву наполнили портфели двумя миллионами долларов вместо колбасы. А недавно вот опять нашли «ниоткуда взявшийся» миллион — на этот раз в машине у главы «дочки» «Роснефти» Бардина.

И все это — только верхушка айсберга. Известная коробка из-под ксерокса, вызвавшая шок во время президентской кампании 1996-го, меркнет в сравнении с тем, какие суммы гуляют сегодня по России. Как сказали бы немодные ныне классики диалектической философии, количество перешло в качество. Причем одним лишь взяточничеством такое количество неучтенных миллионов, разбросанных по всей России и за ее пределами, не объясняется. Обилие внебюджетных средств при отсутствии денег в бюджете — характерный признак нашей нынешней политико-экономической системы. И более того — важнейшая причина, по которой Путин не станет страну всерьез реформировать, какие бы плохие результаты ни демонстрировала экономика.

Дело в том, что авторитарный режим выстроен намного сложнее, чем диктатура. Механизм поддержания диктатур сравнительно прост: тюрьмы, лагеря, расстрелы. Но подобные режимы в мире почти уже не встречаются. Им на смену пришла практика электорального авторитаризма — как у нас. Выборы вроде бы проводятся, однако власть остается прежней. А для того, чтобы одни и те же автократы побеждали в условиях, формально напоминающих демократические, необходим гораздо более сложный подход к управлению, чем в диктатурах.

Механизм работы нашего электорального авторитаризма выглядит примерно следующим образом. В рыночных условиях находится множество людей, которые за деньги готовы обеспечивать Кремлю любой результат — выстраивать прокремлевские партии, распространять пропагандистские материалы, фальсифицировать выборы, устраивать «маленькие победоносные войны», формировать отряды «джентльменов удачи», торпедировать оппозиционное движение, гадить в социальных сетях и т. д. То, что невозможно сделать за деньги, делается за БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ.

Уровень мобилизации прокремлевских активистов зависит лишь от оплаты их труда. Если не хватает агитаторов, боевиков или троллей, значит, надо тратить на них больше денег. Личные убеждения, идеологические пристрастия, да и просто человеческая порядочность влияли на политику в 1980-х — 1990-х, но сейчас все изменилось. Кандидат в депутаты или идеологический продукт продаются народу примерно так же, как «Кока-Кола»: поскупишься на маркетинг и продвижение — покупатель выберет «Пепси».

Какая-то часть расходов на агитацию осуществляется за счет госбюджета. Начиная с огромных окладов главных манипуляторов и заканчивая скромной зарплатой учительницы, которая вынуждена мухлевать на выборах, просто чтобы не потерять работу. Но на одном только госбюджете подобную машину не вытянешь. Необходимо дополнительное поощрение «верных солдат партии», которое не проводится по документам и не подлежит никакому общественному контролю. Поэтому в системах электорального авторитаризма неизбежно существует теневой бюджет. Подчеркну, это не просто следствие воровства со стороны отдельных лиц, а условие существования режима.

Естественно, при отсутствии нормальных журналистских и парламентских  (не говоря уж о прокурорских) расследований мы не можем иметь точной информации о том, как такого рода бюджет формируется. Но отдельные сведения все же просачиваются, поскольку в авторитарной системе все щелки законопатить нельзя. И, насколько сейчас можно судить, этот теневой бюджет сильно рассредоточен. Он не лежит в каком-то одном месте, не контролируется одним человеком, да и вообще, скорее всего, не подлежит точному учету.

Есть проекты. Есть лица, ответственные за достижение результата. И есть силовые механизмы, с помощью которых собираются деньги с бизнеса.

Если бизнес не следует генеральной линии и не вкладывается в теневой бюджет, у него возникают серьезные проблемы. Огромное число посаженных в тюрьму предпринимателей является результатом давления не только со стороны отдельных силовиков или чиновников, но и системы в целом.

Если фигура, «особо приближенная к императору», берется за какой-то проект, собирает деньги в теневой бюджет, но не справляется со своей работой и не обеспечивает нужного результата, она перестает пользоваться высочайшим доверием и, как правило, отправляется жить за рубеж, проедая там миллионы долларов, оставшиеся от реализации даже самых неудачных кампаний.

Когда понимаешь принцип работы подобного механизма и задачи, которые он выполняет, становится очевидно, почему коррупция у нас разрастается, несмотря на видимость активной борьбы с ней. Да и наезды на бизнес никуда не исчезают, создавая в России отвратительный инвестиционный климат. Российский теневой бюджет может формироваться только за счет своеобразного «политического предпринимательства» (назовем его так), когда нужные люди получают карт-бланш на аккумулирование ресурсов, изымаемых у бизнеса. А поскольку бизнес не всегда с охотой отдает свои деньги, политические предприниматели получают карт-бланш на осуществление наказаний — или, точнее, на запугивание тех, кто должен делиться своими доходами не только с государственным бюджетом, но и с теневым.

Так что вся нынешняя «антикоррупционная деятельность» является, по сути, формой распределения ресурсов между различными структурами политического предпринимательства. Была, скажем, в свое время структура, обеспечивающая лояльность к власти со стороны москвичей. Структура очень важная, поскольку любые проявления массового недовольства в столице чреваты для Кремля гораздо большими неприятностями, чем бунты на окраинах огромной империи. Называлась эта структура «Лужков Ю.М.» В ней сосредотачивались огромные деньги, о чем знала практически вся страна. Во время президентства Медведева по каким-то причинам сама структура была ликвидирована, но механизмы аккумулирования ресурсов остались. А поскольку деньги на дороге не валяются, в борьбу за них вступили другие структуры — по-прежнему выполняющие полезные для Кремля функции. Не в этом ли основа проблем, с которыми столкнулся в последнее время столь влиятельный в лужковские времена Владимир Евтушенков?

*****

Из всего сказанного следует три вывода.

Во-первых, коррупция в путинской системе будет всегда, поскольку это — побочный продукт работы механизма, обеспечивающего существование электорального авторитаризма.

Во-вторых, «гуляющие» теневые миллионы будут уходить от слабых групп к сильным, поскольку дележ идет даже не по понятиям, а по беспределу.

В-третьих, «на поверхность» постоянно будет всплывать та или иная загадочная история, поскольку расправа со слабыми осуществляется не бейсбольной битой или горячим утюгом, а следователями, прокурорами и судьями.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге