Тюльпаны. Одесские зарисовки

Этот раз Первомай я решил отметить в Одессе. Я хорошо знал, как керчане празднуют Международный день весны. Знал, как широко празднуется День Победы с ночным факельным шествием молодёжи по городу и с восхождением на гору Митридат, где горожане вспоминают и поминают погибших на войне.

Если по приказу МВД СССР следователей категорически запрещалось задействовать на любые другие мероприятия, то на 1 Мая и 7 Ноября их обязательно привлекали для поддержания общественного порядка. Так как я находился в отпуске, то избежал участи несколько часов подряд находиться в самой гуще толпы и всех событий. Теперь я мог спокойно посмотреть на одесситов, отмечающих эти праздники.

…Как всегда, я остановился у родителей жены, с которыми проживали её сестра с мужем Юрием. С ним я учился сначала в специальной оперативной школе милиции, а затем на юрфаке Одесского госуниверситета. От милиции он получил квартиру на улице Бебеля. И так как она пустовала, то я в ней ночевал. На улицу Челюскинцев к своим одесским родственникам я приходил, чтобы перекусить, а затем снова махнуть пешком в город любоваться его красотами в дневное и ночное время.

Набив хорошо ноги и прилично устав, я заходил в ОБХСС Городского управления милиции, где Юрий работал старшим оперативником этого отдела. О том, как ребята отдела любили пошутить и кого-нибудь разыграть, я не буду рассказывать, так как таких историй было много. О некоторых я написал. К моему очередному приезду начальник отдела Семён, закадычный друг Юрия, за одну из проделок имел выговор от генерала милиции, начальника ГУ. А Юрия пока Бог миловал, хотя он всегда вместе с Семёном разрабатывал все розыгрыши.

ВСЯ СТРАНА, в том числе и Одесса, усиленно готовились к одному из главных и широко отмечаемых праздников Страны Советов. За день до праздника Юра при встрече со мной вечером сказал, что завтра утром он и ещё один оперативник, Кузьма, находящийся в отпуску, поедут в поля за Одессу, чтобы нарвать тюльпанов для личного состава управления и в первую очередь для любимых женщин.

Сам генерал разрешил использовать служебный газик, называемый в народе «бобиком», с открывающейся сзади дверкой. Все, кто учился в спецшколе, могли управлять автомобилями, так как там получили шоферские удостоверения. Кузьма окончил школу раньше нас с Юрой на один год. В поля должен был вести машину Юра, а назад — Кузьма. Юра предложил поехать вместе с ними. Конечно же, я немедленно согласился.

РАНО УТРОМ следующего дня ребята заехали за мной на улицу Бебеля, и мы помчались. По дороге и мне довелось поуправлять дребезжащей и хорошо послужившей милицейской машиной. В салоне было только два кресла — для водителя и пассажира. Позади их, по бокам, приделали сиденья-скамьи, на которые усаживали задержанных, чтобы доставить в милицию. Между этими сиденьями оставался узкий проход.

Поле было усыпано тюльпанами разных цветов. Но преобладали красные, отчего поле, протянувшееся до самого горизонта, казалось громадным ярким ковром, который от дуновения лёгкого ветра нехотя колыхался от края до края, переливаясь волнами, ритмично, то поднимая, то опуская его края, отчего казалось, ещё немного — и ковёр-самолёт улетит в небо.

В машине я полудремал, поэтому едва улавливал какой-то разговор между Юрой и Кузьмой. В поле сон сняло, как рукой. Хотелось раскинуть руки, и бежать до самого горизонта туда, где он соединялся с небом.

Хорошо перекусив, мы принялись за работу. Старались рвать нераскрывшиеся бутоны, чтобы тюльпаны в вазах подольше хранили свою свежесть. Хотя лето ещё не наступило, солнце довольно прилично припекало. Мы сняли рубашки. Ни у меня, ни у Кузьмы не было головного убора, поэтому часа через два наши лица по цвету сравнялись с маками.

Пробыли в поле больше двух часов. Мы не только рвали цветы, но и дышали чистым, весенним, прозрачным воздухом, какой в городе не купишь и не найдёшь ни за какие деньги — в нём воздух пронизан выхлопными газами многочисленных автомобилей, снующим по дорогам широких улиц Одессы.

Наши тела нещадно обожгло ласковым солнцем. Пришлось надеть рубашки, чтобы окончательно не сгореть. Юра же не снимал рубашку, как и низко натянутую на лоб бейсболку с длинным козырьком, тень от которого закрывала всё лицо до самой груди. По сравнению с нашими с Кузьмой лицами лицо Юры походило на лицо покойника или только что вытащенного утопленника из воды.

Тюльпанов нарвали полный кузов автомобиля. Они были везде: на сиденьях и на полу. Я едва нашёл для себя место, чтобы сесть и не подавить полевые красавцы-тюльпаны.

В УПРАВЛЕНИЕ мы приехали к концу рабочего дня. Дежурный сержант открыл ворота, и мы заехали в гараж. Проезжая мимо сержанта, Кузьма попросил его позвонить сотруднику отдела БХСС Моне и позвать к машине. Юра перед въездом во двор управления перелез ко мне, поэтому сержант его не видел, как и меня.

Как только машина заехала в гараж, Юра сказал, чтобы я встал где-нибудь незамеченным в гараже. Кузьма вылез из-за руля и остановился возле дверцы, печально опустив голову.

Не прошло и нескольких минут, как в гараж влетел жизнерадостный Моня. С собой он прихватил трёхлитровый бутыль, наполовину заполненный водой. Видимо, хотел для себя лично выбрать наиболее красивые тюльпаны. Он бойко спросил: «Где?!» Кузьма, не поднимая головы, молча протянул руку в сторону задней дверцы автомобиля. Моня, прижимая к груди одной рукой бутыль, другой открыл дверцу. Он увидел лежащие, где только можно, сотни тюльпанов. А прямо на полу, у самого края кузова, покоилась с плотно закрытыми глазами голова Юрия. Дальше было видно его вытянувшееся безжизненное тело со крещёнными руками на груди. У бледного лица Юры тоскливо лежали поникшие тюльпаны.

Моня от увиденного непроизвольно отпустил руку, которой держал бутыль, и она грохнулась на пол, разбрасывая во все стороны осколки и облив водой красивые его сандали и белоснежные носки.

«Боже мой! — вскричал Моня. — Что это всё у нас значит?!»

«Это значит,  — скорбно ответил Кузьма, — что Юра погиб смертью храбрых в борьбе с расхитителями социалистической собственности».

Моня присел на корточки, обхватив голову руками, раскачивая её из стороны в сторону, тихонько поскуливая, как щенок, оставшийся без мамки.

«Ну как! Ну, как всё это могло стать?!» — твердил Моня одну и ту же фразу. И тут Кузьма, едва сдерживая слёзы, поведал историю геройской смерти коллеги по работе. Оказалось, что по дороге они с Юрием увидели тяжело гружёную впереди идущую машину, кузов который был забит мешками с цементом. Из-за перегрузки машина едва двигалась по поднимающейся дороге. Они сразу поняли, что цемент похищенный, так как ни на одном из них не было никакой маркировки.

Решили машину задержать. И вот, когда до машины жуликов оставалось несколько метров, их машина неожиданно заглохла и остановилась. Юра не растерялся, выскочил на дорогу и помчался догонять машину жуликов, чтобы уцепиться за задний борт. Неожиданно из-за мешков появился какой-то здоровенный детина, видимо, охранявший наворованное, который стал в Юру бросать мешки с цементом.

Один мешок угодил Юрию в грудь, сбил его с ног, и он, как сноп, свалился на горячий асфальт. Когда Кузьма подбежал к Юрию, тот уже не дышал. У него на глазах лицо Юры побледнело, а губы стали серыми.

Он бережно поднял тело друга и отнёс в машину.

«Так не стало твоего свата, который помог тебе жениться на Розочке», — закончил свою скорбную речь Кузьма. Потом, обняв за плечи Моню, сказал, чтобы тот взял себя в руки и пошёл позвать ребят. Они должны будут тело покойного перенести в клуб. Не могло же тело героя лежать в гараже, провонявшимся бензином!

Моня поднялся с корточек и, вытирая постоянно набегавшие слёзы, поплёлся в здание. Мне только оставалось слушать и думать, чем всё это закончится. Как только он скрылся, Кузьма тут же помчался из гаража домой. Юра подскочил и потащил меня за собой к запасному входу в здание, от которого у него всегда был с собой ключ. Его кабинет находился в самом конце коридора, рядом с запасным выходом, которым он иногда пользовался, чтобы побыстрее оказаться в кабинете, когда опаздывал на работу или не хотел идти несколько лишних десятков метров до центрального входа.

ПРОШЛО несколько минут, и мы незамеченными оказались в кабинете Юры. Довольный проделкой, в которую поверил добродушный Моня, Юра полулёг в глубокое кресло, вытянув с удовольствием ноги и запрокинув назад голову на спинку кресла. Глаза у него были прикрыты. Я понял, что он решил отдохнуть. Потому я тихонько отошёл в угол его кабинета, где за платяным шкафом стоял столик со всем необходимым для приготовления кофе.

В это время к гаражу стали прибегать сотрудники, оповещённые Моней о трагедии. Он заглядывал в каждый кабинет и с дрожью в голосе сообщал о страшном событии. От волнения он сразу же забежал на третий этаж, откуда начал всех оповещать об убийстве Юрия, спускаясь с этажа на этаж. Услышав такую печальную весть, мужчины суровели лицами, а женщины в голос начинали рыдать, не забывая сказать, каким хорошим человеком был Юра.

И тут же все мчались к гаражу.

В ГАРАЖЕ стоял одесский гвалт. Никто ничего не мог понять. В его центре сиротливо стояла машина, забитая тюльпанами. Только нигде не было оставшегося в живых Кузьмы и трупа Юрия, погибшего от рук бандитов. Кто-то решил, что тело Юры уже перенесли в клуб, и потому несколько человек устремились туда, на ходу рассуждая, как достойно организовать похороны. Спустился из своего кабинета и сам генерал, который стал давать указания по розыску трупа убиенного.

Звонили домой Кузьме. Со слов жены, он домой ещё не вернулся. Было по всему видно, что генерал очень тяжело переживал случившееся, но старался держаться, подавая пример сотрудникам большого коллектива. Команды отдавал громким, чётким голосом.

Я УСЛЫШАЛ, как медленно кто-то открывает дверь кабинета. На пороге стоял Моня. Увидев полулежащий в кресле труп Юрия, он застыл, как вкопанный, потеряв дар речи. Он стал широко раскрывать рот, тяжело втягивая воздух и пытаясь что-то вымолвить. Но слышен был только хрип насмерть перепуганного человека. Потом он оторвал от пола будто свинцом налитые ноги и стал пятиться назад, не спуская немигающих глаз с лица Юры.

И тут раздался вырвавшийся из глубин нутра Мони душераздирающий крик: «Труп Юры сидит в кресле!»

Когда в кабинет ворвалась толпа сотрудников, Юра стоял посреди кабинета, с удовольствием потягивая ароматный кофе. Вышел и я из своего угла. Стало так тихо в кабинете, что было слышно, как кофе переливается из чашки в улыбающийся рот Юры.

Увидев живого и невредимого Юру, Моня стал медленно валиться на пол. И он, конечно же, грохнулся бы на него, если бы два сотрудника не успели вовремя подхватить его под руки. Он стоял на полусогнутых ногах, безвольно опустив голову на грудь.

Вскоре услышали приближающееся тяжёлое сопение грузного генерала. Окинув всех зорким генеральским оком, начальник, обращаясь к тут же находившейся секретарше, медленно, разделяя слова, чётко произнёс: «Женечка, немедленно вернитесь в кабинет и напечатайте приказ об объявлении Мони строгого выговора за срыв рабочей обстановки в управлении».

Заместителю по кадрам приказал срочно организовать внеочередную диспансеризацию Мони, обратив внимание психиатров на психическое состояние этого странного сотрудника.

Юра же всем присутствующим рассказал, что он очень устал от сбора тюльпанов, так как рано пришлось вставать. Поэтому он прилёг на пол машины поспать. У него есть привычка — спать со скрещёнными на груди руками. Когда проснулся, то увидел, что машина стоит в гараже, а Кузьмы нет. Понял, что тот ушёл домой. Направился к себе в кабинет, куда вскоре пришёл его родственник, то есть я.

Все успокоились и пошли выносить из машины тюльпаны. Они не забыли забрать с собой несчастного Моню. Он покорно перебирал плохо слушавшимися ногами, не произнося ни слова. Коллеги сочувственно на него поглядывали, понимая, что дни работы Мони в органах милиции сочтены.

 Юра допил кофе, а потом быстро направился к двери. Когда я спросил, куда он направился, коротко бросил: «К генералу!» Он вернулся только минут через двадцать. Не дав мне задать вопрос, довольно улыбаясь, радостно произнёс: «Всё нормально! Генерал дал указание Женечке в приказе поменять фамилию Мони на мою».

…Мы пошли домой, забыв взять с собой по букету тюльпанов.