Надежда Александровна Тэффи (Лохвицкая)

На модерации Отложенный

Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая, по мужу – Бучинская) - русская писательница, автор юмористических рассказов, стихов, фельетонов, сотрудник знаменитого юмористического журнала «Сатирикон» (1908-1913) и «Новый Сатирикон» (1913-1918) белоэмигрантка, мемуаристка; сестра поэтессы Мирры Лохвицкой (известной под именем «русская Сафо») и генерал-лейтенанта Николая Александровича Лохвицкого, военного деятеля, одного из лидеров Белого движения в Сибири.

Семья и ранние годы

Тэффи

Тэффи

Точная дата рождения Н.А. Тэффи неизвестна. До сих пор одни биографы склонны считать днём её рождения 9 (21) мая, другие 24 апреля (6 мая) 1872 года. Первоначально на надгробном камне у могилы писательницы (Париж, кладбище Сент-Женевьев де Буа) значилось, что она родилась в мае 1875 года. Сама же Надежда Александровна, как и многие женщины, при жизни была склонна намеренно искажать свой возраст, поэтому в некоторых официальных документах эмигрантского периода, заполненных её рукой, значатся и 1880, и 1885 годы рождения. С местом рождения Н.А. Тэффи-Лохвицкой тоже не всё ясно. По одним сведениям, она родилась в Санкт-Петербурге, по другим – в Волынской губернии, где находилось имение её родителей.

Отец, Александр Владимирович Лохвицкий, был известным юристом, профессором, автором многих научных трудов по криминалистике и юриспруденции, издателем журнала «Судебный вестник». О матери, Варваре Александровне Гойер, известно лишь то, что она была обрусевшей француженкой, из семьи «старых» эмигрантов, любила поэзию и великолепно знала русскую и европейскую литературу. В семье хорошо помнили прадеда писательницы – Кондратия Лохвицкого, масона и сенатора эпохи Александра I, который писал мистические стихи. От него семейная «поэтическая лира» перешла к старшей сестре Тэффи – Мирре (Марии) Лохвицкой (1869-1905), ныне совершенно забытой, но когда-то очень известной поэтессе серебряного века.

О детстве Надежды Лохвицкой не сохранилось никаких документальных источников. Мы можем судить о нём лишь по множеству весёлых и грустных, но удивительно светлых литературных рассказов о детях, которые наполняют творчество Тэффи. Возможно, одна из любимых героинь писательницы – трогательная врушка и фантазёрка Лиза – несёт в себе автобиографические, собирательные черты сестёр Лохвицких.

В семье литературой увлекались все. И маленькая Надя не была исключением. Она любила Пушкина и Бальмонта, зачитывалась Львом Толстым и даже ездила к нему в Хамовники с просьбой «не убивать» князя Болконского, внести соответствующие изменения в «Войну и мир». Но, как мы узнаем из рассказа «Мой первый Толстой», представ перед писателем в его доме, девочка засмущалась и отважилась лишь протянуть Льву Николаевичу фотографию для автографа.

Известно, что сёстры Лохвицкие, каждая из которых рано проявила творческие способности, договорились о вступлении в литературу по старшинству, дабы избежать зависти и соперничества. Первой должна была это сделать Мария. Предполагалось, что Надежда последует примеру старшей сестры уже после того, как та завершит литературную карьеру, но жизнь распорядилась немного иначе. Стихи Мирры (Марии) Лохвицкой имели неожиданно быстрый, ошеломляющий успех. В 1896 году вышел первый сборник стихотворений поэтессы, удостоенный Пушкинской премии.

По свидетельствам современников, в конце 90-х годов XIX века Мирра Лохвицкая приобрела статус едва ли не самой заметной фигуры среди поэтов своего поколения. Она оказалась практически единственной представительницей поэтического сообщества своего времени, обладавшей тем, что позже назвали бы «коммерческим потенциалом». Сборники её стихов не залёживались в книжных лавках, а расхватывались читателями, как горячие пирожки.

При таком успехе младшей Лохвицкой оставалось бы лишь «греться в тени» литературной славы своей сестры, поэтому исполнять юношеский «договор» Надежда не спешила.

По немногочисленным свидетельствам о жизни Н.А. Тэффи биографам удалось установить, что будущая писательница, едва закончив обучение в гимназии, сразу вышла замуж. Её избранником стал выпускник юридического факультета Владислав Бучинский, поляк по национальности. До 1892 года он служил судьёй в Тихвине, потом оставил службу, и семья Бучинских проживала в его имении под Могилёвом. В 1900 году, когда у супругов родились уже две дочери (Валерия и Елена) и сын Янек, Надежда Александровна по собственной инициативе разошлась с мужем и уехала в Петербург, чтобы начать свою литературную карьеру.

Начало творческого пути

Трудно себе представить, но «жемчужина русского юмора», искромётная, ни на кого непохожая Тэффи скромно дебютировала как поэтесса в журнале «Север». 2 сентября 1901 года на страницах журнала появилось её стихотворение «Мне снился сон, безумный и прекрасный…», подписанное девичьей фамилией – Лохвицкая.

Этого дебюта практически никто не заметил. Мирра тоже долгое время печаталась в «Севере», а две поэтессы под одной фамилией – слишком много не только для одного журнала, но и для одного Петербурга…

В 1910 году, уже после смерти своей знаменитой сестры, Надежда Александровна под именем Тэффи выпустила стихотворный сборник «Семь огней», о котором обычно упоминают лишь как о факте в биографии писательницы или как о её творческой неудаче.

В. Брюсов написал на сборник убийственную рецензию, назвав «Семь камней-огней» госпожи Тэффи «поддельным ожерельем»:

«…в стихах госпожи Тэффи много красочного, эффектного:но это – красота дорогих косметик, красочность десятой копии, эффекты ловкого режиссёра…»

Однако, как отмечают некоторые зарубежные исследователи творчества Н.А. Тэффи, первый поэтический сборник имеет очень важное значение для понимания идей и образов всего последующего творчества писательницы, её литературных и позднее - философских исканий.

Но Тэффи вошла в историю отечественной литературы не как поэт-символист, а как автор юмористических рассказов, новелл, фельетонов, которые пережили своё время и навсегда остались любимыми читателем.

С 1904 года Тэффи заявила о себе как о литераторе в столичных «Биржевых ведомостях». «Газета эта бичевала преимущественно отцов города, питавшихся от общественного пирога. Я помогала бичевать», - скажет она о своих первых газетных фельетонах.

Псевдонимом Тэффи впервые была подписана одноактная пьеса «Женский вопрос», поставленная в петербургском Малом театре в 1907году.

По поводу происхождения псевдонима существует несколько версий. Многие склонны считать, что Тэффи – всего лишь имя девочки, персонажа известной сказки Р.Киплинга «Как было написано первое письмо». Но сама писательница в рассказе «Псевдоним» очень подробно, с присущим ей юмором, объяснила, что она хотела скрыть авторство «женского рукоделия» (пьесы) под именем некоего дурака - дураки, мол, всегда счастливы. «Идеальным» дураком, по мнению Надежды Александровны, оказался её знакомый (предположительно слуга Лохвицких) Степан. Домашние называли его Стэффи. Первая буква была отброшена из деликатности. После успешной премьеры пьесы журналист, готовивший интервью с автором, осведомился о происхождении псевдонима и высказал своё предположение, что это из стихотворения Киплинга («Taffy was a Walesman / Taffy was a thief…»). Писательница радостно согласилась.

Злободневные и остроумные публикации Тэффи сразу пришлись по душе читающей публике. Было время, когда она сотрудничала сразу в нескольких периодических изданиях, имеющих прямо противоположную политическую направленность. Её стихотворные фельетоны в «Биржевых ведомостях» вызывали положительный отзыв у императора Николая II, а юмористические очерки и стихотворения в большевистской газете «Новая жизнь» приводили в восторг Луначарского и Ленина. Впрочем, с «левыми» Тэффи рассталась довольно быстро. Её новый творческий взлёт был связан с работой в «Сатириконе» и «Новом Сатириконе» А.Аверченко. Тэффи печаталась в журнале с первого номера, вышедшего в апреле 1908 года, до запрещения этого издания в августе 1918.

Однако не газетные публикации и даже не юмористические рассказы в лучшем сатирическом журнале России позволили Тэффи однажды «проснуться знаменитой». Настоящая слава пришла к ней после выхода первой книги «Юмористических рассказов», которые имели ошеломляющий успех. Второй сборник поднял имя Тэффи на новую высоту и сделал её одним из самых читаемых писателей России. Вплоть до 1917 года регулярно выходили новые сборники рассказов («И стало так…», «Дым без огня», «Ничего подобного», «Неживой зверь»), неоднократно переиздавались уже изданные книги.

Излюбленный жанр Тэффи – миниатюра, построенная на описании незначительного комического происшествия. Своему двухтомнику она предпослала эпиграф из «Этики» Б.Спинозы, который точно определяет тональность многих ее произведений: «Ибо смех есть радость, а посему сам по себе – благо».

На страницах своих книг Тэффи представляет множество разнообразных типажей: гимназисты, студенты, мелкие служащие, журналисты, чудаки и растяпы, взрослые и дети - маленький человек, всецело поглощённый своим внутренним миром, семейными неурядицами, мелочами быта. Никаких политических катаклизмов, войн, революций, классовой борьбы. И в этом Тэффи очень близка Чехову, заметившему однажды, что если и погибнет мир, то вовсе не от войн и революций, а от мелких домашних неприятностей. Человек в её рассказах реально страдает от этих важных «мелочей», а всё остальное остаётся для него призрачным, неуловимым, порой просто непонятным. Но, иронизируя над естественными слабостями человека, Тэффи никогда не унижает его. Она снискала репутацию писателя остроумного, наблюдательного и беззлобного. Считалось, что её отличает тонкое понимание человеческих слабостей, мягкосердечие и сострадание к своим незадачливым персонажам.

Рассказы и юмористические сценки, появлявшиеся за подписью Тэффи, были настолько популярны, что в дореволюционной России существовали духи и конфеты «Тэффи».

На переломе

Февральскую революцию Тэффи, как и большинство русской либерально-демократической интеллигенции, восприняла с восторгом, но последующие за ней события и Октябрьский переворот оставили в душе писательницы самые тяжёлые впечатления.

Неприятие, если не полное отторжение суровых реалий пореволюционной советской действительности – в каждой строке юмористических произведений Тэффи периода 1917-1918 годов. В июне-июле 1917 года Тэффи пишет фельетоны «Немножко о Ленине», «Мы верим», «Дождались», «Дезертиры» и др. Фельетоны Тэффи созвучны «Несвоевременным мыслям» М.Горького и «Окаянным дням» И.Бунина. В них - та же тревога за Россию. Ей, как большинству русских писателей, пришлось очень быстро разочароваться в свободе, которую принесла с собой Февральская революция. Все происходящее после 4 июля 1917 года Тэффи рассматривает, как «великое триумфальное шествие безграмотных дураков и сознательных преступников».

Она не щадит Временного правительства, рисуя полный развал армии, хаос в промышленности, отвратительную работу транспорта и почт. Она убеждена: если большевики придут к власти, воцарятся произвол, насилие, хамство, а в Сенате вместе с ними будут заседать лошади. «Ленин, рассказывая о заседании, на котором были Зиновьев, Каменев и пять лошадей, будет говорить: - Было нас восьмеро».

Так и случилось.

Вплоть до закрытия «Нового Сатирикона» Тэффи продолжает сотрудничать в его редакции. Одно из её последних стихотворений в журнале называется «Добрый красногвардеец». Оно сопровождается эпиграфом: «Один из народных комиссаров, отзываясь о доблести красногвардейцев, рассказал случай, когда красногвардеец встретил в лесу старушку и не обидел её. Из газет».

<pre>Вечер был, сверкали звёзды, На дворе мороз трещал, Тихо лесом шла старушка, Пробираясь на вокзал. Мимо шёл красногвардеец. «Что тут бродишь, женский пол?» Но вгляделся и не тронул, Только плюнул и пошёл. А старушка в умиленьи Поплелася на вокзал… Эту сказку папа-Ленин Добрым деткам рассказал.</pre>

Стоит ли говорить, что за подобные «произведения» в советской России можно было поплатиться не только свободой, но и жизнью.

«К мысу ль радости, к скалам печали ли…»

В некоторых первых биографиях Тэффи, написанных российскими исследователями в эпоху «перестройки», очень застенчиво говорится о том, что писательница якобы случайно, поддавшись общей панике, выехала из революционного Петрограда и оказалась на территории белых.

Затем, столь же случайно и необдуманно, она поднялась на борт парохода в одном из черноморских портов и отправилась в Константинополь.

На самом деле, как и для большинства эмигрантов, решение о бегстве из «большевистского рая» было для Тэффи-Лохвицкой не столько случайностью, сколько необходимостью. После закрытия властями журнала «Новый Сатирикон», осенью 1918 года Н.А. Тэффи вместе с А.Аверченко уехала из Петрограда в Киев, где должны были состояться их публичные выступления. После полутора лет скитаний по российскому югу (Киев, Одесса, Новороссийск, Екатеринодар) писательница с большими трудностями эвакуировалась в Константинополь, а потом добралась до Парижа.

Если судить по её книге «Воспоминания», Тэффи не собиралась уезжать из России. Но кто же из полутора миллионов русских, в одночасье выброшенных на чужбину волной революции и Гражданской войны, по-настоящему отдавал себе отчёт в том, что отправляется в пожизненное изгнание? Вернувшийся в 1943 году поэт и актёр А.Вертинский очень неискренне объяснял своё решение об эмиграции «юношеским легкомыслием», желанием посмотреть мир. Тэффи кривить душой было незачем: «Увиденная утром струйка крови у ворот комиссариата, медленно ползущая струйка поперек тротуара перерезывает дорогу жизни навсегда. Перешагнуть через неё нельзя. Идти дальше нельзя. Можно повернуться и бежать…»

Конечно, Тэффи, как и десятки тысяч беженцев, не оставляла надежда на скорое возвращение в Москву. Хотя своё отношение к Октябрьской революции Надежда Александровна определила давно: «Конечно, не смерти я боялась. Я боялась разъярённых харь с направленным прямо мне в лицо фонарем, тупой идиотской злобы. Холода, голода, тьмы, стука прикладов о паркет, криков, плача, выстрелов и чужой смерти. Я так устала от всего этого. Я больше этого не хотела. Я больше не могла»

Чувством щемящей боли пронизаны те страницы «Воспоминаний» Тэффи, где она рассказывает о своём прощании с родиной. На корабле, во время карантина (транспорты с русскими беженцами часто держали на константинопольском рейде по нескольку недель), было написано знаменитое стихотворение «К мысу ль радости, к скалам печали ли…». Стихотворение Н.А. Тэффи впоследствии стало широко известно как одна из песен, исполняемых А.Вертинским, и было едва ли не гимном всех русских изгнанников:

<pre>…Мимо стёклышка иллюминатора Проплывут золотые сады, Пальмы тропиков, звёзды экватора, Голубые полярные льды – Всё равно, где бы мы ни причалили, К островам ли сиреневых птиц, К мысу ль радости, к скалам печали ли – Не поднять нам усталых ресниц…</pre>

Эмиграция

Исключительный успех сопутствовал Тэффи почти до конца её долгой жизни. В Берлине и Париже продолжали выходить её книги, писательница радовала читателей новыми произведениями, продолжала смеяться сквозь слёзы над величайшей русской трагедией. Быть может, этот смех позволил многим вчерашним соотечественникам не потерять себя на чужбине, вдохнул в них новую жизнь, дал надежду. Ведь, если человек ещё способен смеяться над собой, то ещё не всё потеряно...

Уже в первом номере русской парижской газеты «Последние новости» (27 апреля 1920) был напечатан рассказ Тэффи «Ке фер?». Фраза его героя, старого генерала-беженца, который, растерянно озираясь на парижской площади, бормочет: «Все это хорошо... но que faire? Фер-то – ке?», надолго стала крылатым выражением, постоянным рефреном эмигрантской жизни.

В двадцатых и тридцатых годах рассказы Тэффи не сходят со страниц виднейших эмигрантских изданий. Она печатается в газетах «Последние новости», «Общее дело», «Возрождение», в журналах «Грядущая Россия», «Звено», «Русские записки», «Современные записки» и др. Ежегодно, вплоть до 1940 года, выходят сборники её рассказов и книги: «Рысь», «О нежности», «Городок», «Авантюрный роман», «Воспоминания», сборники стихов, пьесы.

В прозе и драматургии Тэффи периода эмиграции заметно усиливаются грустные, даже трагические мотивы. «Боялись смерти большевистской – и умерли смертью здесь, – сказано в одной из её первых парижских миниатюр «Ностальгия» (1920). –... Думаем только о том, что теперь там. Интересуемся только тем, что приходит оттуда».

Тональность рассказа Тэффи все чаще соединяет в себе жёсткие и примиренные ноты. Ностальгия и Печаль – основные мотивы её творчества 1920-40-х годов. В представлении писательницы, тяжелое время, которое переживает её поколение, все-таки не изменило вечного закона, говорящего, что «сама жизнь... столько же смеется, сколько плачет»: порою невозможно отличить мимолетные радости от печалей, сделавшихся привычными.

Трагедия и «старшего» и «младшего» поколения российской эмиграции нашли своё выражение в пронзительных рассказах «Майский жук», «День», «Лапушка», «Маркита» и др.

В 1926 году в СССР вышли сборники Тэффи «Жизнь и воротник», «Папочка», «На чужбине», «Ничего подобного (Харьков), «Парижские рассказы», «Сирано де Бержерак» и др.

Перепечатывая рассказы Тэффи без её разрешения, составители этих изданий старались представить автора как юмористку, развлекающую обывателя, как бытописательницу «зловонных язв эмиграции». За советские издания произведений писательница не получала ни копейки. Это вызвало резкую отповедь - статью Тэффи «Вниманию воров!» («Возрождение», 1928, 1 июля), в которой она публично запретила пользоваться ее именем на родине. После этого в СССР о Тэффи надолго забыли, но в Русском Зарубежье её популярность только росла.

Даже в период общего кризиса издательского дела середины-конца 1920-х годов, русские издатели охотно брали произведения Тэффи, не опасаясь коммерческих неудач: её книги покупали всегда. До войны Надежда Александровна считалась одним из самых высокооплачиваемых авторов, и, в отличие от многих своих коллег по литературному цеху, на чужбине не бедствовала.

По воспоминаниям В. Васютинской-Маркадэ, хорошо знавшей о жизни Тэффи в Париже, у неё была очень приличная квартира из трёх больших комнат с просторной передней. Писательница очень любила и умела принимать гостей: «Дом был поставлен на барскую ногу, по-петербургски. В вазах всегда стояли цветы, во всех случаях жизни она держала тон светской дамы».

Н.А. Тэффи не только писала, но и самым деятельным образом помогала соотечественникам, известным и безызвестным, выброшенным волною на чужой берег. Собирала деньги в фонд памяти Ф.И. Шаляпина в Париже и на создание библиотеки имени А.И. Герцена в Ницце. Читала свои воспоминания на вечерах памяти ушедших Саши Черного и Федора Сологуба. Выступала на «вечерах помощи» прозябающим в бедности собратьям по перу. Она не любила публичных выступлений перед многочисленной аудиторией, для нее это было мучением, но когда её просили, она никому не отказывала. Это был святой принцип – спасать не только себя, но и других.

В Париже писательница жила около десяти лет в гражданском браке с Павлом Андреевичем Тикстоном. Наполовину русский, наполовину англичанин, сын промышленника, некогда владевшего заводом под Калугой, он бежал из России после прихода к власти большевиков. Надежда была любима и счастлива, насколько может быть счастливым человек, оторванный от родной почвы, вырванный из стихии родного языка. У Павла Андреевича были деньги, но они пропали, когда разразился мировой кризис. Он этого пережить не сумел, с ним случился удар, и Надежда Александровна терпеливо ухаживала за ним до последнего часа.

После смерти Тикстона Тэффи всерьез подумывала оставить литературу и заняться шитьем платьев или начать мастерить шляпки, как это делали ее героини из рассказа «Городок». Но она продолжала писать, и творчество позволило ей «оставаться на плаву» вплоть до второй мировой войны.

Последние годы жизни

Всю войну Тэффи безвыездно прожила во Франции. При оккупационном режиме её книги перестали выходить, закрылись практически все русские издания, печататься было негде. В 1943 году в нью-йоркском «Новом журнале» появился даже некролог: литературную смерть писательницы ошибочно поспешили подменить смертью физической. Впоследствии она шутила: «Весть о моей смерти была очень прочна. Рассказывают, что во многих местах (например, в Марокко) служили по мне панихиды и горько плакали. А я в это время ела португальские сардинки и ходила в синема». Добрый юмор не покидал её и в эти страшные годы.

В книге «Все о любви» (Париж, 1946). Тэффи окончательно уходит в сферу лирики, окрашенной светлой грустью. Ее творческие поиски во многом совпадают с исканиями И. Бунина, который в те же годы работал над книгой рассказов «Тёмные аллеи». Сборник «Все о любви» можно назвать энциклопедией одного из самых загадочных человеческих чувств. На его страницах сосуществуют самые разные женские характеры и разные типы любви. По Тэффи любовь - это выбор креста: «Какой кому выпадет!». Чаще всего она изображает любовь-обманщицу, которая мелькнет на мгновение яркой вспышкой, а потом надолго погрузит героиню в тоскливое беспросветное одиночество.

Свой творческий путь Надежда Александровна Тэффи, действительно, завершала в нужде и одиночестве. Война разлучила её с родными. Старшая дочь, Валерия Владиславовна Грабовская, переводчица, член Польского правительства в изгнании, во время войны проживала с матерью в Анже, но потом вынуждена была бежать в Англию. Потеряв на войне мужа, она работала в Лондоне и сама сильно нуждалась. Младшая, Елена Владиславовна, драматическая актриса, осталась жить на территории Польши, которая в то время уже входила в советский лагерь.

Облик Тэффи последних лет запечатлён в воспоминаниях А. Седых «Н.А.Тэффи в письмах». Все такая же остроумная, изящная, светская, она старалась изо всех сил сопротивляться болезням, изредка бывала на эмигрантских вечерах и вернисажах, поддерживала близкие отношения с И.Буниным, Б.Пантелеймоновым, Н.Евреиновым, ссорилась с Дон-Аминадо, принимала у себя А.Керенского. Она продолжала писать книгу воспоминаний о своих современниках (Д.Мережковском, З.Гиппиус, Ф.Сологубе и др.), печаталась в «Новом русском слове» и «Русских новостях», но чувствовала себя всё хуже. Раздражал пущенный сотрудниками «Русской мысли» слух, что Тэффи приняла советское подданство. После окончания II мировой войны ее, действительно, звали в СССР и даже, поздравляя с Новым годом, желали успехов в «деятельности на благо советской Родины».

На все предложения Тэффи отвечала отказом. Вспомнив свое бегство из России, она однажды горько пошутила, что боится: в России её может встретить плакат «Добро пожаловать, товарищ Тэффи», а на столбах, его поддерживающих, будут висеть Зощенко и Ахматова.

По просьбе А.Седых, друга писательницы и редактора «Нового русского слова» в Нью-Йорке, парижский миллионер и филантроп С. Атран согласился выплачивать скромную пожизненную пенсию четырём престарелым писателям. В их число вошла Тэффи. Надежда Александровна высылала Седых свои книги с автографами для продажи их состоятельным людям в Нью-Йорке. За книгу, в которую вклеивался дарственный автограф писательницы, платили от 25 до 50 долларов.

В 1951 году Атран умер, и выплата пенсии прекратилась. Книги с автографами русской писательницы американцами не покупались, выступать на вечерах, зарабатывая деньги, престарелая женщина была не в силах.

«По болезни неизлечимой я непременно должна скоро умереть. Но я никогда не делаю то, что должна. Вот и живу,» - с иронией признаётся Тэффи в одном из своих писем.

В феврале 1952 года в Нью-Йорке вышла последняя её книга - «Земная радуга». В последнем сборнике Тэффи совсем отказалась от сарказма и сатирических интонаций, частых как в её ранней прозе, так и в произведениях 1920-х годов. Много в этой книге «автобиографического», настоящего, что позволяет назвать его последней исповедью великой юмористки. Она в очередной раз переосмысливает ушедшее, пишет о своих земных страданиях последних лет жизни и …улыбается напоследок:

«Наши дни нехорошие, больные, злобные, а чтобы говорить о них, нужно быть или проповедником, или человеком, которого столкнули с шестого этажа, и он, в последнем ужасе, перепутав слова, орёт на лету благим матом: «Да здравствует жизнь!»

Н.А.Тэффи умерла в Париже 6 октября 1952 года. За несколько часов до смерти она попросила принести ей зеркальце и пудру. И маленький кипарисовый крестик, который когда-то привезла из Соловецкого монастыря и который велела положить с собой в гроб. Тэффи похоронена рядом с Буниным на русском кладбище в Сент-Женевьев-де Буа.

В СССР её произведения не печатались и не переиздавались вплоть до 1966 года.

Елена Широкова