Дюбелизация избранного разума

Иван отложил авторучку и облокотился о край стола, заставив извилины мозга пульсировать мощнее. Вопрос, на который он решился ответить сам себе, был не из простых, замусоленный известной желтизной до кирпичных оттенков. Маляры в кипах, извечно рисовавшие новую историю для России, не жалели и ныне этой краски на все, более менее правдивые, события в стране. Иван повернул взгляд во внутрь кладезя собственных знаний, полученных из многих источников, внимательно проанализированных им, и ослеп на окружающее.

Итак, дюбель предназначен для вбивания в бетонную стену, дюмбель армейский - для разрушения этой монолитной стены и выпадения на свободу. Дюмос - для растирания цельного общества во вредный порошок с повальным кто кого сгреб, тот того и отоварил. За все действия отвечает тот, кто сгреб и отоварил. Или не отвечает, по причине отстранения индивидуума от общества, или общества от него. Дюбелизм, это когда вколачивать уже не во что и не в чего. Наступает размягчение мозгов, после которого начинается их гниение. И так далее, вплоть до последней точки, улетающей в космос, в котором ничего прибить или пробить не получится по причине вечного движения. Останови это движение, и космос превратится в выгребную дурно пахнущую яму.

Иван физически ощущал этот дюбелизм, буйствовавший за окнами квартиры не первое десятилетие после объявления начала новой стройки. Какой, зачем, главное, к чему, толком никто не понял, но все догадывались, что любое новое принесет с собой и новые ветры, ставшие необходимыми в конце строительства соцзаумного коммунизма, умело заведенного кипарями в тупик. Потому вывалили к Дому Советов в Москве без сомнений. Остальная Россия спала, как всегда, придавленная тяжелым одеялом немеряных просторов, набитых несчитанными сокровищами. 

В Россию, как в другие избранные страны, дюбель вколачивали со дня объединения славянских племен, с каждым разом все глубже. В русско-турецкую, в которой участвовал и Лев Толстой, империя едва не лишилась Крыма, ощутимого куска территории, с которого Черное море, этот водоем для десятка не последних государств, держалось посредством натянутых вожжей. Тогда был затоплен русский флот и вступил в силу международный запрет на его обладание, отмененный Горчаковым так-же внезапно, как и был оглашен.

Но особенно чувствительным оказался 1905 год, когда мощнейшая в мире держава потерпела поражение сначала извне от узкоглазых карликов, оседлавших к тому же острова, более ненадежную опору, нежели материк. И изнутри, от плотной подстилки для развитого общества, заявившей вдруг о глубоких следах на ней, оставляемых сливками этого общества. Поражения что извне, что изнутри делались кипарями, их удалось добиться в первом случае путем поставок в дальневосточную армию гнилых продуктов, бесполезных патронов и снарядов, начиненных негодным порохом, продажности в высшем офицерском составе, разложенном к тому времени вплоть до царских сановников взятками от поставщиков всего, нужного для ведения войны, над которым они были хозяевами. И повальным интересом особей вокруг трона к масонским ложам до вхождения в них даже близких родственников царя. Гарнизоны на Дальнем Востоке и на кораблях в Тихом океане держались на русском духе солдат, матросов и младших офицеров, порождая ляояны с мукденами и варягов с их канонерскими лодками.

Во втором случае пораженческие настроения внутри общества насаждались путем огласки кипарями же армейских поражений, к которым были причастны они сами. Они созывали народ на митинги и демонстрации, оглушали их мощной порцией пропаганды и с появлением жандармов укрывались внутри подстилки для развитого общества, взбаламучиваемой ими же. Это напоминало безотходное производство, в котором природные отходы выпирались ими на время на самые верха. Столкнуть их оттуда на законные места не составляло потом труда по принципу: "знай, холоп, свое место". 

Империя, управляемая мощнейшей развитой мозговой деятельностью, покрылась паутиной расколов по всем направлениям, готовая развалиться на куски. Если бы не с трудом найденный клей, замешанный на тысячелетнем общем сознании, активно разбавлявшийся дюмосом кипарей, решивших его присвоить себе для еще более мощной своей монолитности, то полетели бы осколки по миру, не жалея других стран и государств, разрушая их до основания.

Как после падения великой Римской империи, когда пошла трещинами добрая половина стран и государств на земном шаре. 

Но склеенный сосуд надежд уже не целый сосуд надежд, он разбавлен сомнениями и смятениями от дна до самого горла, жаждущими разорвать его, как лишний пар паровой котел. Он стал недолговечным от подстилки внизу до сливок общества вверху, принудив перемешаться великие мысли с низменными мыслями, порождавшими низменные желания. Родниковый потенциал резко снизился, покрылся толстой коркой говна, плавающего поверху.

Ведь великие мысли предпочитают углубляться в проблемы, всегда тяжелые, в то время как низменные мысли отвергают их напрочь, накапливая их как блох и клопов, лепя из них кокон, в котором тухло и тепло. Поэтому целостность Российской империи продержалась всего двенадцать лет.

Но самое главное в нарождавшихся революционных ветрах было то, что народ ни в коем случае не желал убирать с трона царя, заменяя его, как подразумевали это кипари, на их идейного вождя, насквозь пропитанного заветами Сефер Ециры и Кабалы, с заменой напрочь монархического строя строем с лозунгом всех времен и народов: Кто был никем, тот станет всем. Народ, в массе своей живший почти равно в мире бедных, абсолютно не представлял себе этого равенства в мире богатых, но он рвался в тот мир, надеясь разбогатеть и покончить с нищетой, вечной его спутницей. Разбогатеть любыми способами на любых условиях. Но при царе на троне, хоть старом Николае Втором, хоть новом Константине, его ближайшем родственнике. Лишь бы не мешали богатеть, и сидели бы тихо как в лондонах с парижами в сторонке.  

Казалось бы, в сравнении с предыдущим имперским тысячелетием этот бунт низов ничто, но разве неизвестно, что одна мизерная червоточинка уничтожает в короткие сроки все здоровое яблоко!  

Иван машинально кивнул головой, соглашаясь с найденным самим доводом, настраиваясь переступить следующий порог в рассуждениях, навязанных ему обстоятельствами вокруг. А они становились все скучнее и безысходнее, словно кипари, взнуздавшие власть, готовились выбить из-под него табуретку с петлей над ней, на которую заманили посулами. Теперь он стал осознавать, что сто лет назад было так-же, народ и тогда выступил за..., а получил как сейчас не коровку не индюшку, а неведому зверушку.

После 1905 года люди повеселели, они подняли головы, раньше отягощенные разве что семейными проблемами да очередными соседскими крестинами. В мозгах у них прояснилось от мыслей о мировом общежитии вокруг и о том, что у французов с англичанами короли со свитой исполняют второстепенные роли. А в России до сих пор царский хвост из соболей с горностаями растягивается при выездах поезда на празднества и церковные богослужения от Кремля до Остоженки с храмом Иисуса Христа. У подстилки проклюнулись замашки на место на престоле рядом с царем, с которого и лапти можно свесить, и облокотиться не на бревенчатую стену, а утонуть в пуховых подушках. Мысли о том, что трон не резиновый, что даже иконостас в церкви не вмещает всех святых, не возникали никогда по причине их легковесности. Оттого они и плавали говном поверху.

Двенадцать лет русский народ впитывал в себя вольнодумства, наслаждаясь послаблениями, начавшими на него падать после выступлений 1905 года. Он уже ждал и жаждал новых поражений родной империи, осознав, что после них эти блага как раз и проливаются иконным елеем ввиде роста зарплат для рабочих, а для крестьян ввиде ухода на вольные отруба. Или переезда на новые земли за счет государства с тысячными выплатами на обустройство,  выделяемыми им новым правительством во главе со Столыпиным. 

Именно по этой причине Столыпина вскоре убили в Киеве, он обнадеживал население страны, заметно его обогащая явными льготами, а не только посулами. Кипарям же нужна была настоящая революция, чтобы осуществить свои замыслы, сулящие им немерянные доходы.