Кирилл ШЕЛЕСТОВ. - Русофобия, переходящая в ненависть к великой нации

Кирилл Шелестов

http://kshelestov.livejournal.com/7532.html

<dl id="post-kshelestov-7532" class="entry hentry">   7. Владимир Мутно Солнышко или Русский безудерж<dl class="vcard author">kshelestov<abbr class="updated" title="2015-12-01T12:32:00+03:00">December 1st, 2015</abbr></dl>

                               Кирилл Шелестов

РУССКИЙ ИКОНОСТАС
  

Владимир Мутно Солнышко или Русский безудерж.
 

Собирайтесь, девки, в кучу,- я вам чучу отчубучу.
(Из предвыборных обещаний Владимира Святого)

  
  Владимир появился на свет примерно в 960 году и  был незаконным сыном Святослава от ключницы Малфреды, вероятно, норвежки по происхождению, которую летописцы на славянский лад называют Малушей.  В скупых и разрозненных упоминаниях о ранних годах Владимира смутно ощущается неравенство, существовавшее между ним и старшими братьями: Ярополком и Олегом. Трудно сказать, что послужило причиной этому: разница в возрасте между сыновьями Святослава или «побочное» происхождение Владимира.
  Исследователи утверждают, что властная Ольга была крайне недовольна связью своего сына с Малушей и даже ссылала ее от себя вместе с Владимиром, тогда как старших внуков Ольга будто бы воспитала в христианской вере. Часть  церковных историков спорит с этим, доказывая, что Малуша тоже была христианкой. Поскольку ни те, ни другие не представляют в подтверждение своих взглядов серьезных доказательств, вы можете принять ту версию, которая вам больше нравится. Что до меня, то я ограничусь замечанием, о том, что христианские убеждения – если таковые вообще существовали среди членов княжеского семейства, – никак не отразились на их образе жизни, ни на их образе действия.

*     *     *
 

  В европейско-норманнской традиции побочные дети не лишались прав; самый известный из норманнских бастардов - Вильгельм, благополучно наследовал титул герцога Нормандии,  а позже добавил к нему и английскую корону. О русской традиции престолонаследия говорить не приходится, ввиду ее отсутствия; здесь, по замечанию Ключевского, все решалось в братоубийственной резне, в которой выживший становился старшим князем.     
  Ярополка Святослав посадил княжить в Киеве, Олега сделал древлянским князем, а десятилетний Владимир оставался безлошадным, что беспокоило его родню по матери, в особенности его дядю, Добрыню. Когда в 970 году новгородцы обратились к Святославу с просьбой дать им в князья одного из сыновей,  Ярополк с Олегом гордо отказались от сомнительной чести управлять этим строптивым городом. Зато Добрыня безошибочным чутьем уловил шанс и посоветовал новгородцам просить к себе малолетнего Владимира.
  

  

"Места стоянок древних славян"

  
  Те так и поступили, и Владимир стал новгородским князем. Неизвестно, выиграли ли жители от данного назначения, но  Добрыня в накладе не остался, поскольку именно он заправлял делами, пока князь подрастал. Этот Добрыня вообще рожден был хватом; бил с двух рук, подметки резал на ходу; пил, все, что горело, набивал оба кармана, да еще успевал совать за пазуху. Он сыграл ключевую роль в бурном правлении Владимира и был верным сподвижником святого племянника на крутых исторических поворотах.
  

*     *     *
  

  Киев занимал главенствующее положение среди русских городов, и после внезапной и преждевременной смерти Святослава Ярополк  получил некоторое превосходство над братьями, механически вытекавшее из его пребывания на киевском престоле. Однако его притязания на старшинство не имели прочных оснований, и между ним и Олегом в 977 году вспыхнула война. Летописцы рассказывают о предшествовавшей ей случайной ссоре на охоте, которую некоторые наши историки пытаются развернуть в средневековую мелодраму в духе рыцарских романов.  Но мне ближе предположение о том, что причиной вражды был вопрос: кому править Русью. (Там где замешаны большие деньги и большие амбиции, я предпочитаю простые объяснения).
   В войне победил Ярополк, а Олег был убит. Узнав об этом, юный Владимир испугался и вместе с дядей Добрыней спешно бежал к родне в Скандинавию, куда и потом еще долго ныряли в случае опасности русские князья, не забывавшие своих северных корней.  (Привычка прятаться в Лондоне появилась гораздо позже; не у князей и вообще – не у русских).

  

"Хоть бы семь дней, но только царствовать!".

Б.Годунов                          

  
  Через пару лет Владимир вернулся во главе варяжской дружины, изгнал из Новгорода назначенных Ярополком посадников и принялся готовиться к серьезному походу на брата.  Дабы усилить свои позиции он, по совету Добрыни, решил заключить союз с Рогволдом, еще одним варяжским авантюристом, незадолго до описываемых событий захватившим власть в Полоцке и объявившим себя полоцким князем. Владимир посватался к дочери Рогволда – Рогнеде, но получил обидный отказ. Рогнеда не желала выходить замуж за сына рабыни, она хотела за Ярополка, который уже обратился к ней с аналогичным предложением.
  Союз Рогволда с Ярополком был слишком опасен для Владимира, к тому же он был оскорблен. Он напал на Полоцк, захватил город, убил Рогволгда и двух его сыновей, изнасиловал Рогнеду и сделал своей очередной женой.
  Историки, комментируя этот эпизод, обычно предполагают, что монахи-летописцы сгустили краски, дабы усилить контраст между языческим и христианским периодами в биографии Владимира. Чем гуще мрак его греховной молодости, тем ярче сияет нимб его последующей святости. Но иным ревнителям православия картина, нарисованная монахами, напротив, кажется слишком бледной, и они доводят ее до предельного драматизма. По утверждению целого ряда историков, Владимир сначала изнасиловал Ронеду на глазах ее родителей и братьев, затем в ее присутствии казнил всю ее семью.
   Это особенно красочно представлено в фильме «За землю русскую, за веру православную!», снятом по заказу Министерства просвещения и Московской патриархии к годовщине присоединения Крыма известными режиссерами-патриотами, братьями Никитой и Андроном Упыревыми.
   …Пылающий пожарами Полоцк, по улицам которого в панике бегут жители; за ними с окровавленными мечами гонятся дружинники Владимира. Под ударами окровавленных мечей падают старики, дети, женщины. В разграбленном дворце Рогволда распаленный Владимир, нетерпеливо сдирает одежду с красавицы Рогнеды;  ее отчаянные мольбы и рыдания;  жгучая ненависть в глазах старого князя, молча истекающего кровью.  Юные братья Рогнеды, вырываются из рук гогочущей варяжской дружины. Дядя Добрыня,  роль которого исполняет Никита Упырев, скабрезно ухмыляясь, дает непристойные советы…
  
  Не берусь судить о том, насколько фильм способствовал подъему патриотических чувств населения, но лично мне данный эпизод показался излишним. Я лишен творческой фантазии, не возбуждаюсь от сцен насилия и полагаю, что даже если Владимир проделал все это без спецэффектов и демонстраций, получилось все равно скверно. Тут нечем гордиться: ни ему, ни монахам, ни нам.
  

«Русские мои – все воры».

Иван IV Грозный                                            

*     *     *
  

  Война с Ярополком грозила затянуться; и Владимир решил ускорить процесс. Подкупив близкого к Ярополку воеводу  с характерным именем Блуд, Владимир с его помощью заманил брата к себе, якобы для заключения мира. Но едва Ярополк переступил порог его жилища, как подручные Владимира «подняли его мечами под пазухи». (ПВЛ)
   Так была достойно продолжена знаменитая традиция русского гостеприимства, согласно которой дорогого гостя могут уважить, а могут и зарезать. С этим обычаем, у истоков которого стоит святая Ольга, еще не раз столкнутся иностранные послы и неосторожные оппоненты, приглашенные для переговоров.
  

*     *     *
  

  Не успел Владимир утвердиться в Киеве, как к нему приступили алчные варяги. «Это наш город, сказали они. - Мы его захватили,- хотим взять выкуп с горожан». Должно быть, Владимир обещал им это раньше, когда Киевом правил Ярополк, но теперь ситуация изменилась, город принадлежал ему, и ссориться с киевлянами ради наемников было глупо.
   Владимир пообещал расплатиться, попросил дать ему время и использовал отсрочку с максимальной пользой. Часть дружины он сумел склонить на свою сторону, а самых недовольных отправил в Византию, предупредив греков о приближении опасного элемента, чем, возможно, обрек на гибель своих недавних соратников по оружию. Этот неблагодарный поступок не добавляет Владимиру уважения в глазах людей, привыкших держать слово, но следует признать, что политически маневр был исполнен ловко.
  

*     *     *
  

  Владимиру, ставшему теперь единоличным правителем русских земель, едва перевалило за двадцать. Перед ним стояли огромные и трудноразрешимые задачи.
  То, что историки условно именуют Киевской Русью, по сути своей, государством не являлось. В конце X века это был рыхлый конгломерат племен, каждое из которых имело собственные обычаи и верования. Единства между ними не существовало, и своего родства они не сознавали.
  За время скитаний воинственного Святослава некоторые покоренные им наспех народы, оставшись без присмотра, отбились от рук. Агрессивные соседи – поляки, болгары и печенеги, - косились голодным глазом на русские города и отделяли слюну.  Ситуация была крайней неустойчивой; опасность грозила снаружи и изнутри, сама законность власти Владимира оставалась под сомнением, ибо он захватил киевский престол силой, убив старшего брата.
   Непрочный племенной союз  держался лишь мечом и, понимая это, молодой князь не вкладывал оружия в ножны. Он был деятелен, предприимчив и неутомим.  Железной рукой он усмирял бунтовщиков и захватывал новые территории: покорил вятичей, отвоевал несколько городов у поляков, прикрутил ятвягов (предков нынешних латышей),  разгромил радимичей, попутно ошкурил хазар и вместе с Добрыней ходил на Камских болгар.  Неукротимый дух Владимир наследовал от отца, но был талантливее, умнее, последовательнее и жестче.
  Почти все военные предприятия Владимира того периода были успешными, за исключением разве что Болгарского похода, итоги которого иностранные историки оценивают скептически, основываясь на противоречивых свидетельствах летописцев. Те, путаясь в показаниях, уверяют, что мы, по обыкновению, всех завоевали, но почему-то опять отступили.
   Монахи, видимо, и сами пребывали в немалом затруднении относительно данного эпизода;  не желая признать наше поражение и не зная, как выкрутиться, они возложили ответственность за исход на Добрыню, который, оглядев толпу пленных болгар и заметив, что все они были в сапогах, будто бы сказал Владимиру: «Эти нам дани не дадут – пойдем, поищем себе лапотников». (ПВЛ)
   Данным анекдотом монахи не разрешили сомнений; слова Добрыни, конечно, проливают свет на то, с противником какого уровня мы предпочитали иметь дело, но остается открытым другой вопрос: каким продуктом собирался получать Добрыня дань с лапотников? И зачем ему понадобилось столько лаптей?
  

*     *     *
  

  За несколько первых лет правления Владимира его владения заметно расширились. Но присоединение новых земель ничуть не облегчало процесс управления ими, - наоборот, затрудняло его. Многие племена, влившиеся в русскую семью, находились на примитивной стадии развития.
  Они расхаживали по улицам в трусах и сланцах, вывалив наружу жирное брюхо; наливались пивом на скамейках в парках, чавкали рыбой и чипсами, рыгали и прилюдно справляли нужду; жарили на балконах шашлыки и бросали вниз объедки; мылись раз в неделю и пахли так, что дохли мухи; беспрестанно матерились, включали на полную мощь телевизор, а на все призывы к культурной интеграции орали дурными голосами: «Наша страна – наши правила!».
  

«В России нет ничего невозможного, кроме реформ».

О.Уайльд                                          

  
  Далеко не все желали жить с ними единым сообществом; киевляне, например, не хотели.
  Для централизации разобщенных племен и территорий была необходима идеологическая платформа. Молодой Владимир это чувствовал, что делает честь его политической интуиции. Разумеется, он был далек от понимания этой  проблемы во всей ее глубине; он не смог бы, например, как патриарх Кирилл в наши дни объяснить значение православия как важнейшей «духовной скрепы».
  Но в отличие от Кирилла Владимир не являлся крупнейшим бюджетополучателем, он был его крупнейшим наполнителем.  Государство он лепил наспех из того, что имелось.  Набивал казну тем, что отнимал у других: мехами, лесом, лаптями, - а духовные скрепы ковал из подручного материала. Под рукой было язычество.
  

*     *     *
  

  Верования древних славян заслуживают отдельного исследования, -  этой теме посвящено множество интересных работ. Я ограничусь лишь констатацией того, что богов в древнеславянском пантеоне было очень много, и формы поклонения им были разнообразны. Основные божества имели форму деревянных фигур, весьма грубых, но наши предки не отличались постоянством и молились не только деревянным идолам, но и камням, болотам, огню, ветрам, земле, речкам, лесам, упырям и русалкам. 
   Не желая демонстрировать религиозных предпочтений, Владимир весьма демократично повелел отовсюду собрать идолов и водрузить их на холме, возле своей резиденции. И сам князь, и его приближенные, и простые горожане приносили им жертвы, причем, предполагалось, что каждый из истуканов ответственен за отдельное направление деятельности: кто за торговлю, кто за урожай, кто за погоду. Получилось нечто вроде кабинета министров под председательством Перуна, которому в знак отличия посеребрили голову и вызолотили усы.
   Кстати, меня удивляет, почему наш президент В. В.Путин не поступит подобным образом с председателем нашего правительства Д. А. Медведевым. Это добавит Д.А. Медведеву солидности, особенно в вопросах международной политики. А может быть, даже и придаст эффективности.
  Летописцы уверяют, что холмы, на которых стояли идолы, обагрялись жертвенной кровью не только животных, но и людей. В частности, по наущению киевских старцев и бояр были убиты толпой язычников варяг Феодор и его сын Иоанн, позже причисленные православной церковью к лику святых.
  

  
Кабинет министров-истуканов. "Парламент - не место для дискуссий". Б. Грызлов. (На фото - первый слева).

  
  Данный эпизод доставляет большое неудобство историкам-патриотам, много сочинившим о человеколюбии, свойственном русскому характеру. Некоторые из них пытались оспорить достоверность этого рассказа на том странном основании, что имена  Иоанн и Феодор являются не норманнскими, следовательно, варягами святые быть не могли, значит, и казнь их - выдумка. Но русская православная церковь взяла под защиту своих мучеников, пусть даже и не русских, и патриотам пришлось отступить.
    В настоящее время распространение получила другая версия, согласно которой человеческие жертвоприношения являются характерной особенностью северных культур, например, норманнской и украинской, но уж никак не русской. Трагедия с Иоанном и Федором случилась будто бы потому, что все русскоязычное население Киева в это время доблестно сражалось с агрессивными латышами (ятвягами), а в городе оставались только варяги да хохлы.
  

*     *     *
  

  Раз в год Владимир, подобно своему нынешнему всенародноизбранному тезке, обращался к идолам с федеральным посланием, в котором призывал их обратить внимание на различные сферы экономической деятельности, повысить жизненный уровень населения и сократить расходы на свое содержание.  Идолы слушали молча, как и их сегодняшние коллеги;  рекомендации Владимира выполняли с той же готовностью и с тем же результатом.
   Не полагаясь на их усердие, Владимир назначил управлять городами своих преданных воевод, и дядя Добрыня был отправлен командовать Новгородом. Добрыня, с присущим ему рвением, едва прибыв, незамедлительно  установил огромного деревянного истукана над рекою Волховом, и новгородцы поклонялись ему как богу.
  В личной компетенции Владимир оставил два главнейших направления русской жизнедеятельности: пьянство и разврат. Летописец уверяет, что у Владимира, помимо нескольких законных жен, было восемьсот наложниц, которых он держал по разным городам.  Не довольствуясь этим, он во время пьяных оргий, в перерывах между тостами, растлевал замужних женщин и невинных девиц.
  Историки считают, что число наложниц Владимира святой Нестор завысил.
  

  
"Гарем князя Владимира". Художник Герасимов.

*     *     *
  

  Должно быть, он вновь ходил советоваться к настоятелю. Вопрос  был на редкость сложным; оба пребывали в смущении. Будучи монахами, они ценили добродетель, а к распутству относились как к смертному греху. Одно дело - жечь древлян, топить болгар или грабить греков, тут, может, и греха особого нет.  Как говорится, что заслужили, то и получили.  А вот блуду предаваться - это совсем иное; не успеет душа отлететь, как множества мрачных ангелов ее поймут и за тайный уд повлекут, прямиком в геенну огненную.
  С другой стороны ограничивать число любовниц Владимира какой-нибудь жалкой дюжиной  казалось  благочестивым старцам неуважительным. Как справедливо указывал Нестор, у Соломона в гареме была тысяча, а наш что, хуже, что ли?  По мнению Нестора надо было писать тысячу сто. Настоятель, строгий аскет, при такой цифре поспешно крестился.
   Для консультаций вызывали послушника Илию, крутившегося по хозяйству на монастырском подворье.  Илья до сорока лет жил в миру, ходил дружинником в походы и мог кое-что поведать про нравы за монастырской оградой. Илья, преклоняясь перед памятью Владимира, стоял на семи тысячах. Семь тысяч, и ни штукой меньше. Зело муж велик, - повторял он благоговейно.
   После долгих совещаний сошлись на восьмистах, остальное решено было добрать случайными связями. Упоминание о Соломоне Нестор оставил.  Наш вышел ничуть не хуже.
   
Продолжение следует...

Предыдущая часть </dl>

http://kshelestov.livejournal.com/7842.html

Забег в ширину или Славяне на марше

<dl class="vcard author">kshelestov<abbr class="updated" title="2015-12-08T11:04:00+03:00">December 8th, 2015</abbr></dl>

                               Кирилл Шелестов

РУССКИЙ ИКОНОСТАС
  

Забег в ширину или Славяне на марше
 

-Ать-два, ать-два! Рабинович, запевай!
(Из древнего славянского фольклора)

  
  Чтобы понять, почему Владимир глубоко разочаровался в истуканах и обратился к христианству, следует вернуться к славянским истокам русской натуры.

   Никакого славянского братства не существует, категорично заявлял выдающийся славянофил К. Леонтьев. Оказавшись в сфере влияния более сильных народов, большинство славянских племен утратило свои природные черты: болгары приобрели сходство с сельскими греками; чехи являются продуктом немецкой цивилизации, а южные славяне почти неотличимы от турок.
  
  

  
Тадеуш Костюшко, выдающийся польский полководец. В 1794 году возглавил восстание против Российской империи за независимость Польши. Был разбит русскими войсками и взят в плен. После смерти Екатерины II был помиловал императором Павлом и эмигрировал в США.

  
  Но, сделав очень верное наблюдение, Леонтьев не замечает вытекающего из него парадоксального вывода: если подобная податливость внешнему воздействию свойственна всем славянским племенам, значит, именно ее и надо воспринимать как отличительную семейную особенность.
  Славянский характер текуч, он не поддается определению. Это не означает, что он слаб,- вода порой обретает неудержимую разрушительную силу, но лишь когда ее много. Распадаясь на ручьи и капли, она пересыхает или уходит в песок. Славянский характер не может существовать сам по себе; индивидуализм в нем проявлен гораздо слабее, чем в характере германском или латинском. Его живительная среда – толща, толпа, община.
  Но, чтобы вода сделалась рекой, одной ее массы мало. Нужны берега, ограничивающие ее разливы, и течение, которое ее несет. Свобода опасна славянскому характеру, может быть, даже губительна. Он обретает форму лишь под давлением извне, в условиях враждебной угрозы, неважно, реальной или мнимой. Роль течения играет патриотическая идея, она направляет его движение.
  Два этих условия - угроза извне и патриотическая идея, – обязательны для развития славянского характера, они дают ему энергию, необходимую для борьбы, напор для преодоления препятствий, цель, к которой он стремится. 
  Едва мы слышим призыв бить врагов, спасать Россию, как наша жизнь сразу наполняется смыслом. Мы тут же бежим на зов, засучивая на ходу рукава. По большому счету, нам все равно кого бить: «хохлов», «жидов», «пидоров», «америкосов» или «чурок». Мы не думаем о последствиях и не разбираем, за что мы их бьем.


  

*    *     *
  

"Не будет в России и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена."

Ф.Достоевский                

  
   С целью у нас всегда проблемы. Отчетливого представления о ней в славянском миросознании вообще не существует. Наш долгий путь либо во мгле, либо в тумане.
   «Куда ты скачешь, гордый конь, и где опустишь ты копыта?». Ответа на этот вопрос нет, даже если бы Пушкин задал его не гордому коню, а гордому всаднику. Ясно одно: падаем мы совсем не там, где стелим соломку. И зная по опыту, что все равно не угадаем, мы ее и не стелим.
  Однако, блуждая по историческому бездорожью, мы нипочем не признаемся, что сбились с пути. О нет, мы – не потерявшиеся путники. Мы - странствующие апостолы, провозвестники истины. Мы (русские, поляки или, опять же, евреи) и есть соль земли, а никакая не вода!
  

  
А.Мицкевич (художник О. Кипренский.) Мицкевич был другом Пушкина. Его высоко ценили наши литераторы-славянофилы.
Когда в парижской эмиграции он впал в нищету, они помогали ему деньгами.

  
  Евреев я записываю в нашу не очень дружную славянскую семью не потому, что следом за святыми монахами верю в славянское происхождение от Ноя, а потому что как только в народе или человеке возникает убеждение в собственной исключительности, в нем сразу появляется нечто еврейское.
  Мы рвемся учить жизни другие народы, ничуть не смущаясь тем, что они не желают нас слушать. Раздосадованные нашей бесцеремонностью, они порой брались за оружие и, выражаясь древнерусским языком, «имали нас» в крайне неловкой для нас позиции. Но нашу веру в себя поколебать невозможно. От подобных действий мы только толстеем.
  

"Привязанность русских к самовластью невозможно объяснить никакими моральными побуждениями. Привязанность эта, инстинктивная, животная, не имеющая никакой связи с чувствами, известными европейцам, перешла к москалям от монголов, жмущихся к своим вождям, как табун диких лошадей к жеребцу-предводителю. Известно, что за таким патриархом целое племя бежит очертя голову, а когда он погибает, не знает, куда деваться и бессмысленно рассыпается".

А.Мицкевич

*    *     *
  

  Сравнивать славянский гений с латинским или германским, - все равно что устраивать поединок между малолетним школьником и профессиональным боксером. 
  Славяне занимают больше места в географии, чем в культуре, - насмешливо заметил некий французский просветитель. Эту звонкую пощечину он отвесил славянам в XVIII веке, еще до того, как поляки и чехи вписали несколько славных имен в историю культуры.

  Но без мощного извержения русской лавы в ХIX веке картина славянских достижений и в наши дни не станет намного ярче. С трудом наберется два десятка значимых фигур, причем с их размещением в первых рядах возникнут проблемы. Лучше славянам туда вообще не соваться, - не пустят. 
  Да и этот скромный вклад внесли, повторюсь, чехи и поляки, - нации, с первых дней своего становления находящиеся в орбите европейского влияния, принявшие католичество, ощущающие свое родство, скорее, с западной культурой, чем со славянской. А если обратиться к православным славянским народам, то культурный ландшафт будет на редкость однообразным. Степь, да степь кругом, как поется в русской песне.
  

"Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия - страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации".

Ф.Достоевский

  
   Таким же, кстати, он был и в России до XVIII века, пока Петр железной рукой не прорубил окно в Европу. И таким же он стал в Византии, после захвата ее турками и окончательного отделения греков от Европы. 

  

*    *     *
  

  Великие полководцы обретали славу в наступательных походах. Но скромные военные дарования Жижки и Костюшки, как, впрочем, Кутузова и Иуды Маккавея, выявились в оборонительных войнах за национальную независимость.
  Европа дала миру немалое количество блестящих генералов, она создала военную науку. Тем не менее, война не является обязательным условием проявления латинского или германского гения. Он свободно раскрывается и в мирное время. Европейцы легко адаптируются к чужой почве; немцу, итальянцу, французу не столь уж важно, где творить: в Вене, Лондоне, Риме или Париже. Сочинять музыку, строить дворцы и писать картины они могут где угодно, даже в России. 
  Славяне так не умеют. Славянский гений цветет лишь на родной земле, причем, его надо притаптывать. Он поднимается, сопротивляясь и питаясь патриотическими соками. 
  

  
Ян Гус

     Уиклифа, скажем, сделала знаменитым его теология; а его прилежного ученика, Яна Гуса, превратила в чешского святого не религиозная философия, а борьба с немецким влиянием. Кстати, после того, как Гус все-таки возглавил Пражский университет, изгнав из него немцев, это учебное заведение, дотоле лучшее в Европе, быстро захирело и уже никогда не вернуло своей былой славы. 
  Вивальди, Бах, Моцарт и Гайдн писали музыку в то время, как Сметана, Дворжак и даже Шопен (наполовину француз) выражали в нотах национальную идею.
  

"Славяне - это семейство кроликов. Если класс хозяев не будет их подталкивать, они никогда не смогут подняться выше уровня кроличьего семейства".

А.Гитлер                
          

  Оскорбленное национальное самолюбие не водило пером Диккенса, Гете, Бальзака, Гюго, Байрона или Бодлера. Но оно явилось нервом стихов Мицкевича, романов Сенкевича и казарменных острот Гашека.
   
Продолжение следует...

Предыдущая часть

***

http://kshelestov.livejournal.com/8032.html

Кирилл Шелестов

РУССКИЙ ИКОНОСТАС
 

Русский ледоход или Уж мы пойдем ломить «свиньею»!

-Пора, батя!
-Рано еще.
-Ой, чует мое сердце: пора!
-А я те говорю: рано! Глянь, еще не всех наших перебили.
  
(Из разговора воеводы засадного полка Боброка с сыном перед победным прорывом на Куликовском поле).

  
  Приношу извинения за предыдущее длинное отступление, оно меня самого утомило. Как любой русский человек, я вдохновляюсь лишь рассуждая на нашу любимую тему: о том, какие мы все-таки высокие, и какие они все-таки низкие.
  Русская культура велика и… я бы сказал, «бескрайна», но это не вполне точно. Она насчитывает целых сто лет и почти полностью укладывается в пространство Невского проспекта, на котором она, собственно, возникла и закончила свои дни. Она начинается примерно в 1817 году, когда юный Пушкин создает свои первые хрестоматийные стихи, и завершается совершенно точно в 1917 взятием матросами Зимнего дворца. Назвать выдающихся представителей более раннего периода русской культуры будет затруднительно. А после Октябрьской революции начинается новый этап развития нашей страны, который именуется не русским, а советским и социалистическим.
  

*     *     *
 

  Но то столетие было фантастичным. Такой ослепительной вспышки талантов Россия не знала ни до, ни после. Плотину тысячелетнего молчания прорвало; русская творческая сила вырвалась на свободу, ее было не удержать. Она бурлила, клокотала и била обжигающей струей, пугая и восхищая Европу. В искусстве, науке, в войне и мире мы шли в прорыв, покрывая Россию неувядаемой славой. Для образованного русского человека XIX век - больше, чем откровение; это – целая религия.
  Почему мы так долго ждали? Как могли мы столько лет прятать в себе такое буйство чувств, такую энергию созидания, такой полет мысли? Да мы, собственно, и не ждали. Никакого полета в нас не было. Мы катились в своем привычном русском русле; врали, воровали, молились, кичились и пресмыкались. Для самовыражения нам вполне хватало. Русло менялось от поворота к повороту, становясь то православным, то татарским, то самодержавным. На каждом новом этапе мы либо замедляли течение, либо, напротив, ускорялись, но потребности в творчестве мы не испытывали и про Европу мы не вспоминали.
  И лишь когда Петр воздвиг плотину на нашем пути и резко повернул нас на Запад, русская река вздыбилась.
  

*     *     *
  

  Петровские реформы были для страны страшным потрясением, повлекшим временную потерю ориентации. Петр гнал Россию в Европу без передышки и пощады, кнутом и дубиной. И вдруг он взял и умер. И ошеломленный русский человек, словно после дикого загула, неожиданно обнаружил себя совершенно другим: обритым, обряженным в немецкое платье, с париком на голове и трубкой во рту, рассуждающим на ломаном иностранном языке о предметах ему доселе глубоко чуждых. Он смотрелся в зеркало со страхом и изумлением, не понимая, кто это? Он ли?
  Времени осмыслить случившееся у него не было. Петр так разогнал государство, что оно и после его смерти продолжало по инерции лететь на Запад, порой теряя управление. Желала того Россия или нет, но Петр сделал ее частью Европы. Хотя в представлении русского человека Европа все еще оставалась «там», она уже была «здесь». «Здесь, в Европе» Россия воевала, интриговала, торговала, заключала союзы. Хотя все это она делала с опаской, ощущая свою инородность.
  Европа косилась на Россию с подозрением, желая ее понять, но Россия сама себя не понимала. Она не представляла своего будущего, не знала настоящего и имела самые смутные воспоминания о своем прошлом.
  В том что касается истории, малоизвестные труды Татищева, неполные и недостоверные, были единственным источником сведений, остальное и вовсе относилось к области преданий.
  В чем, наконец, состоит наш национальный характер? – восклицал Ломоносов, гениальный самородок, ставший из деревенского парня самым образованным русским человеком своего времени. Найти ответ на этот вопрос XVIII век не сумел.
  С ним Россия вошла в XIX столетие, он сделался смыслом русской культуры, всей русской общественной жизни.
  

*     *     *
 

  Одним из первых попытался ответить на него Карамзин, выпустивший в начале века восемь томов «Истории Государства Российского». Петербург и Москва зачитывались «Историей» до самозабвения, в светских салонах только о ней и говорили. «Карамзин нам открыл Россию, как Колумб Америку!» - писал в восхищении Пушкин.
  Насчет Колумба Пушкин, кажется, был правее, чем предполагал. Оказавшись в Америке, великий мореплаватель считал, что попал в Индию, и его предвзятые представления об Индии мешали ему составить верную картину о новом континенте. Романтик-монархист (какое, право, невозможное русское сочетание!), умильный певец хорошеньких крестьянок, убежденный противник либеральных реформ и свободного книгопечатания, Карамзин описывал не реальную Россию, а сказочную страну, полную захватывающих приключений и мрачных чар.
  Русское общество верило Карамзину, а не тому, что видело вокруг себя. Мы всегда верим лишь тому, чему хотим.
  

*     *     *
  

"Мы – Русские! Какой восторг!".

А.Суворов                         

  Из всех видов искусства литература – ближе всего к политике, государственная власть то лелеет ее, осыпая щедротами, то наказывает ссылкой и тюрьмой. Литература любой страны отмечена печатью идеологии, а русская - идеологична насквозь. Из всех отечественных авторов лишь загульный отставной пехотный подпоручик Куприн был готов довольствоваться званием беллетриста, остальные ощущали себя пророками. Все русские писатели брались предсказывать будущее России.
  «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы», - призывал юный Пушкин меланхолического Чаадаева. Чаадаев, хотя и был старше Пушкина, неосторожно послушался и посвятил, за что был «извергнут» из света, объявлен парией и умер в одиночестве и забвении. Сам Пушкин некоторое время увлеченно жарил на баяне, прошу прощения, «жег глаголом», но, помаявшись по ссылкам и не найдя отклика в сердцах окружающих, окружающих, несколько остыл, закрылся, перестал публиковать стихи, не переставая их писать, обзавелся детьми и даже пробовал подружиться с властью.
  Но русскую власть не обманешь; Пушкин был слишком волен для нее, ему было нестерпимо тесно в пожалованном государем камер-юнкерском мундире. К тому же, хотя он и впрямь был самым умным человеком в России, но считал, что жить нужно честью. Где жить честью? У нас? В России?! 
  

"Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь."

А. Пушкин                                           

  
  Но русскую власть не обманешь; Пушкин был слишком волен для нее, ему было нестерпимо тесно в пожалованном государем камер-юнкерском мундире. К тому же, хотя он и впрямь был самым умным человеком в России, он считал, что жить нужно честью. Где жить честью? У нас? В России?!
  Короче, его убили, заплатили его долги и похоронили с великими почестями,- так всем стало спокойнее.
  

*     *     *
 

  Русских писателей не испугала ни судьба Пушкина, ни участь Чаадаева. От Тютчева до Достоевского, от Лермонтова до Толстого, от Белинского до Чернышевского, от Киреевского до Леонтьева,- в кандалах или шитых золотом генеральских мундирах, весь XIX век они продолжали призывать и пророчествовать,- каждый на своем языке. Это было нисхождение Святого Духа, праздник русской Пятидесятницы.
  

*     *     *
 

 Вслед за литературой «русская тема» мощно зазвучала и в нашей музыке. Услышав как-то игру крепостных лабухов, Глинка, гениальный великовозрастный дилетант, подобно Ломоносову, кинулся обучаться музыке, и нате вам! – едва постигнув три аккорда, создал первые национальные шедевры: концерт для балалайки с оркестром и басовую рок-оперу «Жизнь за царя».
  «Могучая кучка» бравых офицеров-любителей, вдохновляемая плодовитым критиком Стасовым и возглавляемая неким Балакиревым (надеюсь, я не перепутал фамилию), сделала патриотическую идею основой своего музыкального творчества. А примкнувший к ним гениальный и запойный Мусоргский выразил «Хованщиной» весь хаос и смятение русского похмелья.
  Далекий от идеологии Чайковский, самый европейский и вдохновенный из наших композиторов (к тому же первый не дилетант), поднял русскую музыку на невиданную доселе высоту. Когда он вернулся из очередного зарубежного турне, где ему - а в его лице и всей России, - стоя восторженно рукоплескала Европа и Америка, бывшие однокашники обвинили его в гомосексуализме и судом чести приговорили к самоубийству.
  Ибо русскую честь позорит не наше воровство, холуйство, вранье и лень, а гомосексуализм Чайковского. 
  

*     *     *
 

"Невольно приходишь к выводу, что рядом безобразий совершилась история России. Но как же ряд безобразий произвели такое государство?"

Л.Толстой                         

  

  Великая русская живопись черпала сюжеты из русской истории и современной ей русской жизни, порой наполняя их особым, символическим смыслом. Достаточно вспомнить знаменитое полотно художника Василия Суркова «Степан Разин топит персидскую княжну», выполненное в манере героического неоклассицизма, новаторским «русским мазком».
  Это монументальное произведение (7 метров на 8), недавно выставлялось в Париже, в музее Изящных Искусств, в рамках международной культурной программы «Русские ночи». За аренду зала наше правительство, помнится, заплатило 3 миллиона евро и еще столько же – французским СМИ за доброжелательное освещение.
  Французы, впрочем, остались верны себе и, сдержанно похвалив композицию из трех кораблей, нескольких десятков человеческих фигур, стада коров, двух собак, верблюда, попугая, и стаи чаек, не удержались от некоторых колких замечаний по поводу перспективы и светотени. Их в частности позабавило то, что всю тень художник положил на солнечную сторону; правая щека Степана Разина им показалась чересчур распухшей, а левый глаз подбитым. Крест, которым православный священник благословляет Разина на богоугодное дело (утопление мусульманской княжны), в полтора раза превышает размерами самого священника; что касается княжны, то она, по мнению французов, падает в воду слишком далеко от корабля и как-то врастопырку, словно ее, перед тем, как бросить, долго раскручивали за ногу. Один французский искусствовед, алжирского происхождения, заинтересовавшись техникой «русского мазка», предположил, что он выполнялся малярной кистью. (Что кстати, соответствует действительности).
  Я не стану подробно останавливаться на картине «Три богатыря», где в лубочной манере изображены все три гиганта нашей живописи: Шишкин, Мышкин и Пышкин, - в виде русских витязей, и патриотический критик Стасов - в виде богатырского коня, - любой русский человек знает ее со школьной скамьи и может нарисовать по памяти. Но затронув славянскую тему, нельзя обойти молчанием картину «Славянские композиторы», ставшую причиной самого острого русско-польского конфликта за последние двадцать лет.
  Это полотно, призванное символически отобразить величие славянской музыки, было в 1871 году заказано Русским музыкальным общества художнику Репкину. На нем представлены все выдающиеся славянские композиторы XIX века, собравшиеся в одном вместительном зале. В центре – стоят Римский-Корсаков и В.Ф. Одоевский; на них с робким восхищением взирают из угла Шопен и Дворжак. Сметана и Огинский теряются в общей толпе.
  
  

  
"Три богатыря русской живописи: Шишкин, Мышкин и Пышкин."

  
  Я не знаю, было ли подобное расположение фигур продиктовано Русским музыкальным обществом или оно отражало музыкальные вкусы критика Стасова, под чьим влиянием находился художник Репкин,- но объяснить появление в центре картины В.Ф.Одоевского я не могу. Одоевский был милым писателем-романтиком, разносторонне образованным русским человеком, он любил жену, музыку, кошек и стихи Пушкина, мог по памяти наиграть одним пальцем вальс Грибоедова и «Чижик-Пыжик». О его композиторских способностях известно мало.
  Так или иначе, но данная картина долгие годы мирно висела в холле московской консерватории, не привлекая внимания публики, ибо наша публика, даже музыкальная, не знает в лицо ни Римского-Корсакова, ни тем более, Одоевского. Она знает нашего президента, В.В.Путина (в темных очках), ректора Московской консерватории Дубинина, да еще патриота-олигарха Прошкина, который порой приглашает наших виртуозов на свои секс-вечеринки в баню, где они во фраках исполняют вариации на классические мелодии, в то время как сам Прошкин развлекается с голыми дамами.
  Однако лет восемь назад польский музыкальный критик Пшибышевский, случайно попав в московскую консерваторию, увидел картину Репкина, опознал Шопена, страшно возмутился и написал открытое письмо о поругании польских святынь в польский сейм. Оскорбленные польские депутаты на расширенном заседании сейма единогласно приняли резолюции, в которой признали картину умаляющей значение польской культуры и бросающей вызов духовным ценностям польского народа. Они потребовали от российского правительства извинений и немедленного снятия картины с ее последующим уничтожением. Сохранить ее можно было лишь ценою изменений. Так, польские парламентарии настаивали на том, что в центре должны стоять три великих польских композитора: Стычинсккий, Шопен и Зозюля; следом за ними, на втором плане, сидят Дворжак, Сметана, Мазовецкий и Чайковский. Всех остальных предлагалось сдвинуть в дальний угол.
  Особым пунктом значилось требование изобразить на заднем плане Глинку и Достоевского, известных своими насмешками над представителями польской нации, в виде двух хулиганов, которым городовые заламывают руки и выводят из зала.
  Разумеется, наше правительство категорически отвергло претензии польских депутатов как необоснованные и бессмысленные, тем более, что Достоевский на картине Репкина и вовсе отсутствовал. То есть, если он и вообще хулиганил, то совсем в другом месте, не на собрании славянских композиторов. К тому же отношения российских деятелей искусств с российской полицией есть внутренняя проблема политики России, и мы никому не позволим нам указывать, кого винтить, а кого выдвигать вперед.
  Д.А.Медведев в свойственной ему манере недоучившегося студента прокомментировал польскую ноту в Твиттере: «Ну, это уж, блин, совсем на фиг!» И все депутаты Государственной думы на этот раз с ним полностью согласились.
  
  

  
""Славянские композиторы". Эта картина едва не стала причиной разрыва русско-польских дипломатических отношений."

  
  Позже, под влиянием нашего президента российское правительство, правда, несколько смягчило свою позицию. Полякам было предложено в обмен на продажу ими варшавских теплосетей чиновнику-олигарху Течкину передвинуть Шопена ближе к Одоевскому (но о том, чтобы поставить их рядом, речь не шла). Однако польская сторона не пожелала идти на уступки. Вспыхнувший скандал едва не привел к разрыву дипломатических отношений, потребовалось вмешательство лидеров европейских государств и госсекретаря США, чтобы его замять.
  Что касается чехов, то они в этом конфликте не принимали участия, прагматично изъявив готовность довольствоваться материальной компенсацией за принижение их композиторов.
  

*     *     *
 

  Ответ XIX века на роковой «русский вопрос» был величественным и пророчески-неясным, как предсказание дельфийской пифии: России предстояло сыграть решающую, руководящую роль в мировых исторических процессах. Подобно Вифлеемской звезде, она поведет за собой падшее человечество к Свету и Истине.
  Эта идея получила особую популярность в рефлективной русской эссеистике, которую мы именуем русской философией. Русские «философы», от Киреевского и Хомякова до Розанова и Бердяева, - были убеждены в грядущей мировой катастрофе и спасительном возвращении на землю русского Христа.
  Но этот ответ был не по душе великому русскому народу, который не желал спасать ценой жертв Европу и Америку. Ему хотелось пить водку, закусывать колбасой, смотреть телевизор и не работать. Поэтому он взялся за топор и разнес великую русскую культуры в щепы. А с пророками поступил так, как они, по мнению русского народа, того заслуживали: кого расстрелял, кого уморил голодом, а кого выгнал взашей. 
  

*     *     *
 

 Русское искусство, особенно первой половины XIX века, было создано дворянами, которые не зарабатывали этим на жизнь. Творчество было для них призванием, выражением дарования, настойчивой внутренней потребностью, - любительством в лучшем смысле этого слова. Напомню, что даже такие гиганты русской литературы как Достоевский и Толстой начинали свое поприще офицерами.
  Дворяне дали русскому искусству, в первую очередь литературе, тот высокий обертон благородства, который и по сей день приводит Запад в восхищение.
  Однако дворянская литература изображала не русскую действительность, а ее восприятие наиболее талантливыми и нравственными людьми. Она наполняла нашу повседневность глубоким и не свойственным ей смыслом. «Поэзия была для него храмом,- писал Гоголь о Пушкине. - Никогда не входил он туда не прибранным, никогда не получала туда доступ действительность в ее бесстыдной наготе».
  
  

  
А.С. Пушкин. "Наше все".

  
  Судить по русской литературе XIX века о русском национальном характере – все равно что изучать отечественную архитектуру по дворцам Петербурга, построенным итальянцами.
  Русское искусство не отражало мировоззрения простого народа, составлявшего девяносто процентов населения. Безграмотному русскому крестьянству оно оставалось неизвестным и глубоко чуждым. Оно не выражало даже чаяний русской знати, не желавшей жить по тем высоким моральным стандартам, которые ей произвольно навязывались. Наши писатели неизбежно ставили себя в оппозицию к обществу и вызывали в окружающих вполне понятное раздражение.

  

И толковала чернь тупая:
«О чем так звучно он поет,
Напрасно ухо поражая,
К какою цели нас ведет?
О чем бренчит? Чему нас учит?
Зачем сердца волнуя мучит?..» (Пушкин)

  

  Гений есть исключение из правил; а русский гений – двойное исключение. Помимо яркого дарования он должен обладать еще и особой силой, ибо консервативная и однородная русская среда крайне враждебна к проявлениям необычности. Она инстинктивно стремится к уничтожению всего оригинального, при этом на ее стороне вся мощь авторитарной власти.
  Христос любил русских поэтов, он вел их своим путем - дорогой страданий. Спотыкались и падали все; но некоторые все же дошли. Их и распяли.
  

*     *     *
 

  Русская культура XIX века - парадоксальное исключение из нашей многовековой традиции, разрыв временной связи, «вывих», как выражался Гамлет.
  Она явилась реакцией лучшей и ничтожно малой части образованного общества на насильственную, болезненную попытку Петра привить русский дичок к европейской плодоносной яблоне. Вне зависимости от того принимала ли русская культура петровские реформы или отвергала их, без этих реформ она не смогла бы возникнуть.
  Исключительность и благородный дилетантизм, свойственные ей в XIX веке, определили ее неповторимое своеобразие, но не могли служить прочным фундаментом для ее последующего развития.
  

*     *     *
 

  XIX век показал не только нашу славу, но и нашу слабость. Прежде всего, стало ясно, что русский гений не безбрежен. Наши главные свершения пришлись на «традиционно славянские» области: литературу и музыку, то есть, те сферы искусства, где доминируют чувства, а не разум, эмоции, а не расчет.
  В скульптуре, например, мы ограничились конями Клодта, вернее, одного и того же коня, которого Клодт ваял в разных позах и в промышленных количествах, буквально табунами, прибавляя к нему – чисто для композиции – одного и того же обнаженного юношу. Власти Петербурга, расположив в различных местах города 24 одинаковых коня и столько же голых молодых людей, вынуждены были, в конце концов, отказаться от дальнейшей селекции под давлением русской православной церкви. Которая считала, что в целях благотворного влияния на нравственность жителей уместнее будет заменить голого юношу одетым пожилым батюшкой. Глубоко разочарованный Клодт по-русски спился и умер, хотя и был немецким бароном и потомственным военным.
  В точных науках наши достижения тоже исключительны, - я хочу сказать, что они гениальны и стихийны. В физике, химии, математике мы сверкнули разрозненными вспышками, - как ослепительные «незаконные кометы», но не зажглись, как постоянное электрическое освещение.
  Мы не создали школы, во-первых, потому что в России точные науки начали развиваться еще позже, чем искусство, во-вторых, оттого, что патриотическая идея имеет для них меньшее значение. Впрочем, среди русских ученых не было ни одного, который не поглядывал бы с вызовом в сторону Запада, не ударял бы себя кулаком в узкую грудь кабинетного сидельца и не желал бы доказать иноземцам, что «может собственных Невтонов российская земля рождать». В этом смысле все наши физико-математические гении считали своим учителем Ломоносова, который, случалось, выпив лишнего и заспорив с коллегами-немцами, весьма убедительно колотил их деревянной подставкой для париков за нехваткой других аргументов.
  

Продолжение следует в 2016 году...

Предыдущая часть