РОДИНА

Недавно, с месяц назад был на реке Бирюса в поселки с названием Почет. 
Вместе с братьями провели три дня и две ночи на Родине. Зря конечно. Тягостное впечатление. Уж не помню кто сказал
"Не возвращайтесь туда где был счастлив - там все по-другому". Зря конечно вернулся..

 РОДИНА.

I

Среди лесов болот и кочек.

Какой-то хрен построил Почет.

Конечно, Почет ведь - не Сочи.

Немножко улицы короче

Дома, естественно, пониже

Асфальт, конечно же, пожиже…

Это начало неопубликованной поэмы. Поэму написал отец. Он вообще баловался стихосложением. Написал несколько песен. Их в далекие семидесятые даже исполнял местный ансамбль, ВИА (вокально - инструментальный ансамбль), так сказать. ВИА имел громкое название «Чародеи». Существовал он при Почетском Доме Культуры и даже ездил с концертами по всему Красноярскому краю. Потом поменялся руководитель ансамбля. Уехал, срок ссылки закончился. Потом сменился и этот. Этот просто спился. И ВИА «Чародеи» тихо и мирно почил в бозе, где-то в начале восьмидесятых.

Почет – поселок в Красноярском крае. Посёлок лесорубов и ссыльных. Моя Родина. Я здесь родился. Я здесь вырос. Я здесь первый раз влюбился. Отсюда, я уехал в большой мир. Уехал. И больше никогда не возвращался. А хотелось бы вернуться. Посмотреть. Но боюсь. Там всё по-другому.

II

Поселок в лучшие свои времена насчитывал около трех тысяч жителей. Он до сих пор существует. Ну, уже не в тех масштабах, конечно. А когда-то был крупнейшим леспромхозом, и назывался ЛПХ «Она-Чунский». Почему такое название? Объясняю. Поселок стоит на реке Бирюса (это приток реки Тасеево). Речка эта Бирюса, раньше, у местных тунгусов, которые вымерли до исторического материализма, называлась Она (с ударением на первую букву). А рядом, можно сказать параллельно ей, течет река Чуна, отсюда и название. Вместе они сливаются в Тасеево, а потом в Ангару.

Когда образовался поселок, не знаю. Вернее не помню. А если точнее - знал, но забыл. Кажись годах этак в тридцатых. В аккурат, когда появились первые политические ссыльные. Добраться до поселка раньше было трудно. А теперь и подавно. Железнодорожная станция Канск-Енисейский. От нее на север километров сто тридцать, сто пятьдесят. Сначала по асфальту. Потом по гравийке. Потом по грязи. И вы в Почете. Дальше дороги нет. В нормальном понимании этого слова. Дальше живут только староверы. Они там и раньше жили и до сих пор живут, и жить, думаю, будут и впредь. Уклад у них за сто лет не поменялся, власти их ни когда особо не беспокоили, а теперь и подавно.

До железной дороги далеко, поэтому лес сплавляли по реке, а не плотами как на западе. Валом. Сплав назывался молевой. И был бы этот поселок и леспромхоз и поныне, кабы не перестройка и экологи.Тайга. Сосны корабельные. Кедрач и лиственница. Как сейчас говорят: ценные породы древесины. Испокон веков лес этот валили. Сначала вручную, потом труд, помаленьку, механизировали.

Перестройка поставила крест на железнодорожной ветке, которая должна была протянуться в 14-й пятилетки до самого леспромхоза. Экологи тоже появились во времена перестройки, и возопи-ли о загрязнении сибирских рек, и в частности Бирюсы. И с их легкой руки сплав запретили.

 До железной дороги далеко, автотранспортом везти не выгодно. И леспромхоз умер быстро и резко. Зато река теперь чистая. Чистая и мелкая. И никому не нужная. И экологи больше не кричат. Правда и люди больше не живут. Вернее живут, а если быть точным, то выживают. И не так как раньше. Да и количество их по уменьшилось. Значительно.

А как раньше было... Здорово было. Как-то забрался сюда даже поэт-композитор, Ошанин его фамилия. Песню написал под впечатлением увиденного. Хорошую.

Там где речка, речка Бирюса…

Там живет одна принцесса синие глаза..

III

Да. Принцесс не помню, а обычные люди жили. Жили. Лес валили, план давали, выполняли и перевыполняли. Деньги хорошие зарабатывали. Были здесь и лесорубы и подсочники и шофера и слесари-инструментальщики, и много другого народа, нужного и ни очень. Разный люд здесь жил, кто-то уезжал, кто-то приезжал. Кого-то отправляли, кого-то присылали.

И делились они на несколько категорий: местные, так сказать; вербованные и ссыльные.

Начало лесорубам положили люди не угодные советской власти. Политическими назвать их трудно, хотя были и такие. Кто во время войны в плену был – сюда пригоняли. (Причем, что интересно, пригоняли всех вместе, и тех, кто в одном концлагере с немцами сотрудничал и тех, кто в том же концлагере в подполье был, побеги готовил.

Потом они на каждый День Победы друг другу морды били.) Кто с советской властью во взглядах разошёлся - сюда же. Да и всех остальных то же. На всякий случай. С приходом к власти Хрущева, эта категория почти сошла на нет. Хотя и не вся. Кто-то уехал. Кто-то остался. Превратились в местных. Присылать стали всякую шелупонь – алиментщиков и бичей.

Люду рабочего стало поменьше. А лес-то валить надо. Вот и поехали леспромхозовские гонцы по далям и по весям нашей необъятной страны. Людей вербовать. Как сейчас бы сказали «по контракту». Горы им обещали золотые и природу красивую, девственную. Врали, конечно. Но... Но, не сильно-то и врали. Природа действительно шикарная, если грязь и комаров летом не замечать. И лютый мороз зимой. А заработать можно было действительно хорошо, если заработанное не пропивать. А спивался народ быстро. Зарплаты-то большие, а изобилие спиртного в леспромхозовских магазинах, по советским временам, просто сказочное. Даже ром был. Так что народ спивался быстро.

Еще одна категория была. Ежели, получал четвертной сроку. Да пятнадцать лет из них на зоне отбыл. Таких, оставшийся срок отбывать отправляли на поселения. В том числе и к нам, в Почет.Но. Но, бывали и такие, которые зарабатывали.

Общага одних, вербованных, на одном краю поселка. Других, ссыльных, на другом. Народ лихой. Развлечений никаких, кроме как подраться. До поножовщины дело доходило часто. Так и жили. Два раза в месяц водку жрали (аванс и получка). Мясом кита закусывали, по шестьдесят две копейки банка. Потом дрались.

Папа мой попал сюда как вербованный, хотел в Красноярске завербоваться на Дальний Восток, на китобойную флотилию «Слава» (это он так говорит). Но «покупатели» с китобойной флотилии долго не ехали, деньги кончились и попал он в Она-Чунский леспромхоз. Здесь мать мою встретил. Поженились. Не спился он. Да и не пил он вообще. А так как он был мастер спорта по боксу (чемпион республики, за честь Советских Вооруженных Сил бился с кубинцами в Будапеште на Чемпионате Дружественных Армий), поставила его советская власть в поселке председателем сельского совета. Вот он, да участковый дядя Боря Юнусов и представляли советскую власть на территории равной какому-нибудь европейскому Лихтенштейну.

Власть правда была сильная. Вдвоем поселок они держали. Иногда, правда, (раз – два в месяц), на отца с ножами да заточками кидались. Но, супротив батяни моего, слабоваты они были. Так что ножей и финок в детстве у меня было валом.

Последний всплеск вновь прибывших, пришёлся в аккурат на 80-год. Олимпиада в Москве. Появились они тихо - мирно и неожиданно. Фиксатые мазурики и франтоватые кидалы. Но ненадолго. Пока Олимпиада ни закончилась. Потом они так же тихо - мирно исчезли. Так же неожиданно, как и появились.

IV

Я вторым в семье рос. Из шестерых детей. Детство было не босоногое и не голодное. Но сладкого хотелось всегда. И вдоволь наелся я его уже в возрасте не детском.

Вкус детства: варенье из кислицы (красной смородины) с молоком. Ух, и вкуснотища. Дрова для печей колол я. На морозе. А мороз в январе регулярно за сорок градусов. Когда «теплело» до минус тридцати – двадцати пяти, мы на физкультуре в футбол играли, на стадионе. И, ничего. Даже нравилось. А ненавистную картошку полол уже с братьями и сестрами. Весной хариуса ловил в быстром и прозрачном ручье. А летом с друганами на великах катались, за «второй мостик» рыбу удить. Плоты мастрячили. Благо леса в реке было много. Зимой на лыжах катался. А на коньках так и не научился.

Жили весело.

Сейчас по пришествию лет детство вспоминаю часто. Пролетело оно. Быстро пролетело. Вернуть бы те времена. Ан нет. Нельзя.

С друзьями мечтали, кто кем станет, когда повзрослеем. Повзрослели. Стали. Кто? Кем? Иных уж нет. Иные же далече.

V

Думал что там, в большом мире всё по-другому. Иначе. Как учили в школе. Советской школе. Как написано в книгах. Тех, советских книгах. Уехал.

В большом мире всё оказалось так же. А то и хуже, чем на Родине. В Почете.

Там было всё просто и понятно. Здесь не просто и не всегда понятно. Зачем уехал? Почему не вернулся?

Наверное, это правильно. Человек взрослеет и уезжает в другое место. Обживает его. Называет его своей второй родиной. Так должно быть. Так оно и есть. Но иногда (с каждым годом всё реже и реже) снится она. Родина. Где родился. Где вырос. Где первый раз влюбился. Откуда, уехал в большой мир. Снится ручей. Снится варенье из кислицы. Парное молоко. Где тот звонкий ручей? Где то, молоко?

Там далеко. В детстве. На РОДИНЕ…