Невыносимый смрад

Христианство глубоко привило идеал подвижничества, который выразился в так называемой "аскетической эстетике". Последняя противопоставляла все материальное, земное и плотское духовному.

Монах уходит от мира и проповедует воздержание, умиряя свои страсти, и умерщвляет тело посредством различных лишений и самоистязаний. Гадость и мерзость. Однако "логика" составителей житийных повестей, жизнеописаний "святых" была иной. Cоздатель "Жития Симеона Столпника", увлекаясь крайностями монашеской аскезы, утверждает своеобразную "эстетику отрицания". Её суть в выворачивании психологии наизнанку. На первый план выдвигается безобразное и отвратительное. Писатель сравнивает червей, поедающих плоть подвижника, с драгоценными жемчужинами, гной аскета – с позолотой. От тела Симеона "исходит невыносимый смрад, так что никому мет возможности стать рядом, и постель его кишит червями…". Эти подробности становятся объектом специфического наслаждения, любования и созерцания!

Для христианского аскета-обрубка вся мирская жизнь стала "окрашенным гробом", в котором "люди уже при жизни погибают от пороков и пресыщения плоти". Чем красивее и заманчивее внешность грешника, тем ужаснее его внутренняя сущность. И наоборот, отвратительная сторона земного "умирания" плоти становится символом внутреннего совершенства. Это христианским уродам очень по нутру.

Такая вот "душевная красота" христианской паранои!

Деспотические порядки не обошли стороной и семью. Глава семейства, муж, был холопом по отношению к государю, но государем в собственном доме. Все домочадцы, не говоря уже о слугах и холопах в прямом смысле слова, находились в его полном подчинении. Прежде всего это относилось к женской половине дома. Считается, что в древней Руси до замужества девушка из родовитой семьи, как правило, не имела права выходить за пределы родительской усадьбы. Мужа ей подыскивали родители, и до свадьбы она его обычно не видела.

В обязанности супруга и отца входило "поучение" домашних, состоявшее в систематических побоях, которым должны были подвергаться дети и жена. Считалось, что человек, не бьющий жену, "дом свой не строит" и "о своей душе не радеет", и будет "погублен" и "в сем веке и в будущем". В XVI веке "Домострой" советовал бить жену "не перед людьми, наедине поучить" и "никако же не гневитися" при этом. Рекомендовалось "по всяку вину [из-за мелочей] "ни по виденью не бити, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колотить, никаким железным или деревяным не бить".

Такие "ограничения" приходилось вводить хотя бы в рекомендательном порядке, поскольку в обыденной жизни, видимо, мужья не особенно стеснялись в средствах при "объяснении" с женами. Недаром тут же пояснялось, что у тех, кто "с сердца или с кручины так бьет, много притчи от того бывают: слепота и глухота, и руку и ногу вывихнут и перст, и главоболие, и зубная болезнь, и у беременных жен (значит, били и их!

– S.C.) и детям поврежение бывает в утробе".

Вот почему давался совет избивать жену не за каждую, а лишь за серьезную провинность, и не чем и как попало, а "соймя рубашка, плеткою вежлнвенько [бережно!] побить, за руки держа": "и разумно, и больно, и страшно, и здорово"!

А дети? Жидохристианский дух рабства, прикрытый ложной святостью патриархальных отношений, господствовал в отношениях между детьми и родителями в Древней Руси. Избиение детей в "поучительных" целях считалось нормой. Мало того, авторы многих наставлений, в том числе знаменитого "Домостроя", рекомендовали делать это систематически:

"Казни [наказывай] сына своего от юности его, и покоит тя на старость твою и даст красоту души твоей; н не ослабляй, бия младенца: аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здравие будет. Ты бо, бия его по телу, а душу его избавляеши от смерти… Любя же сына своего, учащай ему раны, да последи о нем возвеселишися, казни сына своего измлада и порадуешися о нем в мужестве… Не смейся к нему, игры творя: в мале бо ся ослабиши – велице поболиши [пострадаешь], скорбя… И не дашь ему власти во юности, но сокруши ему ребра, донележе растет, и, ожесточав, не повинет ти ся и будет ти досажени, и болезнь души, и тщета домови, погибель имению, и укоризна от сусед, н посмех пред враги, пред властию платеж [штраф], и досада зла".

На христианской Руси особую "ценность" имело "удрученно плоти". Христианство напрямую связывает идею плоти с идеей греха. Иначе никак. Без этого идиотизма христианству не выжить. Развитие "антителесной" концепции, встречающейся уже у апостолов, идет по пути "дьяволизации" тела как вместилища пороков, источника греха. Учение о первородном грехе со временем приобретало все более отчетливую антисексуальную направленность.

В Древней христианской Руси единственный смысл и оправдание половой жизни виделся в продолжении рода. Все формы сексуальности, которые преследовали иные цели, не связанные с деторождением, считались не только безнравственными, но и противоестественными. В "Вопрошании Кириковом" (XII век) они оценивались "акы содомский грех". Установка на половое воздержание и умеренность подкреплялась доводами о греховности и низменности "плотской жизни" Христианская мораль осуждала даже индивидуальную любовь, так как она якобы мешала выполнению обязанностей "благочестия". Но пропасть между предписаниями церкви и повседневной житейской практикой была очень велика. Христианству не удалось подавить в людях сексуальность! Естественное всегда берёт вверх над противоестественным. Ну, а женщина по христианству представлялась большим злом, чем дьявол.