Это же так просто

Ночь. Равнинная Чечня. Тишина. Ни одного выстрела. Даже саушек не слышно. Только у палатки связистов тарахтит дырчик. Где-то вдали в чернильной темноте угадываются горы. 

Самое страшное село, которое я видел в своей жизни — Зоны. С ударением на последнем слоге. Небольшое село в Аргунском ущелье. Домов двадцать-тридцать. Мы проезжали через него, когда нас выводили с гор. 

В Зонах не осталось ни одного целого дома. Только печные трубы. Едешь на броне — и только печные трубы торчат из пепелища. Сожженное дотла. Целая деревня печных труб. Как в кино про войну. Хатынь. И сложно отделаться от ассоциаций, когда теперь сам едешь на броне по чеченскому селу, от которого остался только лес печных труб… 

В ущелье, в реке, лежит сбитый вертолет. Соженный танк. Два соженных бэтэра. В них тоже сгорели люди. 

Над нами проходят два «Крокодила». Сопровождают колонну. Авиационное прикрытие. 

Два «Крокодила» над нами. Один в ущелье под нами. 

Может, это он по Зонам и работал. 

Сложно это уложить в голове. 

Вашендорой. Разрушенные дома. Ветер рвет остатки обоев на уцелевшей стене. Уцелела только одна стена. Углом. Три остальные обрушились. Дом, внутренности которого должны были быть внутри, теперь снаружи. Вывернутые кишки чужой жизни. Детская кукла. Среди развалин. Я нагибаюсь, поднимаю её. Сдуваю пыль. У куклы оторвана рука и выбит глаз. Я кладу куклу на уцелевший комод. Уцелевшим глазом она смотрит в небо. Через крышу, которой больше нет. 

Мухе пуля вошла в левый бок. А вышла справа. В животе образовалась дыра размером с баскетбольный мяч. «Начал перевязывать, а бинтовать нечего, рука аж провалилась» — рассказывал потом Славка.

То, что должно было быть внутри, у Мухи тоже оказалось снаружи. Он не хотел ехать на войну. Очень не хотел. Но его зачмырили в батальоне. И он согласился. 

На окраине сидит молодой чеченец. Перекладывает мины. Учитель. Это школа. Ему надо теперь занятия проводить. Но в подвале целый склад боеприпасов. 

Грозный. Чья-то квартира. Стою, перелистываю книги. Когда-то их читали люди. Которые жили здесь. Фотографии за стеклом. Стараешься не трогать ничего. Не мешать. Не следить сапогами. Не лезть в этот мир своей войной. Осколок времени, когда еще не убивали людей. 

Детская тетрадка. Дневник. Писала явно девочка. Лет десяти — двенадцати. Сердечки. Принцессы. Единороги. Стихи. Написанные разноцветными чернилами. И ты в кирзачах. По этим сердечкам. Господи, хоть бы эти люди только успели уехать. Только бы она уехала. Это чужая жизнь была здесь. Не твоя. Сложно объяснить… 

Ночь. Чечня. Тишина. Ни одного выстрела. Даже саушек не слышно. Только у палатки связистов тарахтит дырчик. Где-то вдали в чернильной темноте угадываются горы. Ни луны. Ни звезд. Небо, по которому никогда не пролетит самолет. 

И как прорубает: 

— ****, зачем я здесь? Что я здесь делаю? Это чужая земля. Не моя. Что я, человек, живущий в городе за две тысячи километров отсюда, с высшим юридическим образованием, делаю здесь, на чужой земле, на чужой войне, в чужой жизни с оружием в руках? Зачем я пришел сюда? Зачем я здесь? Кто меня сюда звал?

Нельзя убивать людей. 

Людей убивать нельзя. 

Это же так просто…