Я беспороден — это минус, но благороден — это плюс

Когда я оказываюь в старинном, массивном кресле в угловой башенке немецкого замка шотландского историка, я обычно прерываю свои глубокие мысли о таинствах человеческой натуры, тяжелыми вздохами под перестук курантов. И готовлю очередную исповедь-проповедъ на тему, подсказанную самой матерью-природой. Это у меня такоe родовое проклятъе. Семейная боль. Тяга к проповедям и обжигающим душу монологам. Так я исповедуюсъ, в порядке самокритики. Ну, и чтобы вопросов не было, почему я рассказывая о своем порочном окружении горькую правду, обнимал за плечи на променаде в Трувилле чужую плачущую невесту. Должен признатъся, что радостно готовясь к традиционному морскому круизу, с огорчением узнал, что экипаж в этот раз будет полностъю укомплектован предствителями загнивающих аристократических фамилий. Так как мое традиционное место юнги было занято молодым человеком соответствующего возраста, то мне была предложена, как практикующему математику, почетная должность судового капелана, в чем все мультличности уже в начале пути истово и многократно раскаялись.

 Конечно, был вынужден заиметь какой-нибудъ новый благородный титул, тоисъ добавить к уже имеющимся трикрунур; справкe действительного члена американской анонимной Алкогольной Академии, устному свидетельству домашнего тирана и православного изувера; сертификат жреца Церкви сатаны, ещё одну научную степень Доктора метафизики онлайновой "The Universal Life Church Monastery" за 32 американских долллара и 95 центов, лицензию священнослужителя с правом венчания этой же церкви за 4,95, а также сертфикат верховного магистра-основателя ордена "Мужских подштанников и дамских панталонов" за 12,98. Вот с таким серъезным контр багажом, под тяжестью выпитoго для смелости французского коньяка, взошел на борт "Das Todesschiff". Англосаксы знают толк в унижениях. На том стоит их культура. Строчка "я никому не хочу ставить ногу на грудь" не могла быть создана по-английски. Зато "труп моего врага хорошо пахнет" - вполне. Были там представители  и немецкой, и английской и даже уэльской аристократий, но я их всех примерил.

Аллягер так аллягер... "Не только бизнес -это война, но и всякое морское путешествие!",-этим приветствием я сбил нахальные улыбки с фальшивых уст, выхватывая из деревянной ноги кортик. Это война гайс, не только с тошнотой, но и всех со всеми и всем, врагами, друзьями, болезнями, богом, чёртом, картечью, бешенными крысами, людоедами, пиратами, это разговор с последним сухарём в руке теперь уже понятно, что бывшего родственника! Жизнь моряка - борьба со всем, что стоит на пути к скрипящей калитке родного дома…

Обычно, кто слушает меня в кнайпе, или в пабе, начинает тянуться ко мне с объятьями, шмыгая повлажневшим носом, а я величаво кланяюсь поднимаясь с костылём над пивными кругами.

А вот в кругу благородных родов я спокойно повествовать не могу, и ору в колеблющeеся пламя фонарей: "…чтобы увидеть ваши подлые морды и наглые хари ваших паскудных родных и близких до седьмого проклятого колена! Вырезать всех вплоть до котёнков!... За то, что отправили меня, робкого и нежного с томиком Гейне, в изрыгающую пену глотку океана! Решили моряка из меня сделать!?"

А ну-ка получите разок, и вы тоже не побрезгуйте! И из стартового пистолета так - бах-бах!!!

Далее уже в темноте и вое ветра : "Поставить юнгу с барабаном на гроте. Бизань мачту руби. Форштагом прикрывай стрелков! Абордажные крючья готовь! Орудия уксусом студи, порох загребай картузом!"

Редко, когда удаётся выстрелить в третий раз. Возраст. Ну и мультикультуризм своё берет. Уже на вторые сутки плавания по пути из Портсмута в Гавр, шестъ раз отлучал экипаж от церкви, предавая всех анафеме из корабельного галъюна временно превращенного в карцер, в который был заточён по лживому навету.

В этот рейс штормило очень сильно. Плохо укреплённые паруса хлопали, как суперджеты переходящие звуковой барьер, экипаж с воспалёнными от недосыпания и соли глазами с тревогой и надеждой смотрел по курсу, обтирая мокрые от злых брызг дублёные лица зюйдвестками, а в тесном карцере надрывался я, тряся прутья решёток, сверкая зубами из зарослей бороды, рыча из Библии: " Я почтен в очах Господа, и Бог Мой-сила Моя. И Он сказал: мало того, что Ты будешь рабом Моим для восстановления колен Иаковлевых и для возвращения остатков Израиля, но Я сделаю Тебя светом народов, чтобы спасение Мое простерлось до концов земли."

В этот трудный рейс всем было тяжело и тревожно на сердце. Пока я выл, капитан сидел в единственной спасательной шлюпке с ракетницами в обеих руках, не выпуская изо рта дымящуюся трубку и в деле управления яхтой большe участия не принимал. Радист поминутно отсылал обречённые сигналы в эфир, пассажиры прощались с друзьями в Ватс Апп, Фейсбуке и Твиттере. Посейдон несколько раз поднимался из пучин, чтобы взглянуть что тут происходит. По багровому небу носились клочья горящих заповедей, которые я писал собственной рукой для поддержки тайных приверженцев. Матросы выли на мачтах. Когда я дезертировал в Гавре к бельгийско-немецким байкерам, все грустили довольно долгое время, пока не пропали где-то на обратном пути. Об этом много в газетах писали.