"Дочь Ивана, мать Ивана": Перерождение в народе идет быстрее, чем предполагалось

Валентин Распутин ушел от нас, так и не приняв новую российскую действительность, какая начала кучковаться в 90-х годах. Он не был к ней равнодушен и не был молчуном. В последнем своем крупном произведении "Дочь Ивана, мать Ивана" он напрочь отверг спекулятивный характер ценностей, нравственных ориентиров, подштукатуренных непривычным для русского уха словом толерантность, которые нам навязывают, предав анафеме целомудренность и как явление русской глубинной жизни и как признак высокой литературы. И культуры. Нет, он честно дожил в ней свои годы и дни - свой срок - как врачеватель мудрый, тонкий, неторопливый и основательный, поставил ей диагноз весьма отличный от тех, которые ставили ей придворные лекари и его, Распутина, давние коллеги-приятели. Он даже осудил некоторых, когда узнавал, что они плясали на останках поверженных кумиров, под неправые залпы перекрестного огня, не прощая плясунам за их талант, который уж никак не должен был добровольно отдан в прислужники эмоциям...

Когда делят власть, чтобы властвовать над великой страной, попавшей в переплет со своим народом, а не помочь ему выжить в лихую годину; когда делят людей на "наших" и "ненаших", чтобы разобщить нас, воспитанных и привыкших жить гуртом и вместе искать ответ: а почему мы должны служить властям, которые делают народ нищим и душой и кошельком?

Ничьей совестью я не хочу быть, дай Бог, со своей поладить

Оценку происходящему в России Валентин Григорьевич сделал для себя, размышляя над происходящим вокруг.

"Всегда казалось само собой разумеющимся, заложенным в основании человеческой жизни, что мир устроен равновесно (с чем никак не соглашался его единомышленник по Байкалу академик Михаил Грачев), и сколько в нем страдания, столько и утешения, сколько белого дня, столько и черной ночи. Да впереди всегда маячил плотный берег, и в любом крушении всегда оставалась надежда взойти на него и спастись. Теперь этот спасительный берег куда-то пропал, уплыл, как мираж, отодвинулся в бесконечные дали. И люди теперь живут не ожиданием спасения, а ожиданием катастрофы..."

Кого винить в происшедшем? Тех, кто по групповому сговору пришли к власти, и теперь, когда стало всем очевидно, что новая власть беспомощна, глупа и плохо образована и натаскана для такого грандиозного дела, как управление великим тысячелетним государством, а советники из заморского обкома своекорыстны и вовсе не советники, а спецы по разноцветным революциям, цель которых - поработить народы, приторочить их к своему колониальному сапогу - кто и зачем их звал к нам-то? Уж если новоделы так размашисто отказались от своих кумиров, выставив память о них на публичные торги, зовущиеся по ихнему аукционами, то продать каждого из нас - что сдачу отдать нищему - не перехрянут.

Бодался Байкал с начальниками

Разговор за нашим столом не мог проплыть мимо Байкала.Чин-чином, первый тост за Байкал, чтоб ему всегда чисто было.

За народ, который остается русским народом до конца, верным своему Отечеству, как бы его не поносили наши недруги. 

 А как вы, Валентин Григорьевич, относитесь к Солженицыну?

- Тут интересен один момент: Солженицын, отказавшийся от награды Ельцина, - патриот, а Распутин, принявший премию от Солженицына-патриота, - отступник и предатель. Это у одних, умеющих заблудиться в двух соснах.

- Бывает.

- Я не о том: бывает, что и кочерга летает. Не настолько мы сильны и богаты и не настолько умопомрачение, как партийная дисциплина, стеснило наши взгляды и вкусы, чтобы не признавать Солженицына-художника и Солженицына-мыслителя. Можно с ним соглашаться или не соглашаться, но помнить слова Достоевского: "Дьявол с Богом борются, и поле битвы - сердца людей". Это вечное.

- Вы, Валентин Григорьевич, принуждали Путина к Байкалу?

- Принуждал или не принуждал... - пожал плечами Распутин. - Но когда мы плыли по Ангаре и остановились в Кодинске, рядом с которым сооружается Богучанская ГЭС... Я позвонил Владимиру Владимировичу, попросил о встрече.

- Он не удивился звонку?

- Нет. И теме разговора не удивился. Путин, можно сказать, спас Байкал от грозящей ему беды, когда принял решение отодвинуть нефтяную трубу по берегу Байкала на безопасное расстояние. Почитайте в "Российской газете" тех дней хронику событий по Байкалу - все поднялись в его защиту, даже министры. Мы того решительного поступка с дальновидными последствиями не забыли и не забудем.

Он согласился встретиться со мной. Встретились на Байкале. Я начал с того, что припомнил слова Солженицына о главной задаче власти - сбережении народа. А сбережение народа - это не только обеспечение его работой и прожиточным минимумом, но и сохранение России в ее нравственном, духовном и культурном обликах, в сохранении природы - матери народа.

Путин не перебивал меня, но только до той поры, пока я не заговорил о Богучанской ГЭС, о том, нет ли возможности, если не прекратить ее строительство вовсе, то хотя бы отказаться от отметки верхнего бьефа. Уже поздно, ответил Путин. А что касается следующей гидростанции на Ангаре, Нижне-Ангарской, по ней еще нет окончательного решения...

Революция, переворот в государстве чреваты массовым ростом инвалидов

А буквально через неделю после этой нашей встречи грохнулась Саяно-Шушенская. Конечно, это случайность, что трагедия случилась после нашей встречи. Но какая-то назидательная что ли случайность...

Он повертел в руках мою книжицу. Прочитал вслух название: "Байкальская молитва". Сказал:

- Кто-то до нас помолился за Байкал. Что б мы не охальничали с ним. И его молитва дошла до Бога.

- Вы верите в Бога? - спросил Александр Иванович, не очень разговорчивый генерал под псевдонимом, который у одного на самом верху служил то ли советником, то ли консультантом по самым каверзным вопросам.

Распутин метнул по нему взглядом:

- Я верю в русскую душу. Сколько она перемогла, пока Байкал врачевал над своей водицей, а не сошла со своего русла, как ее ни мытарили. Говорят, вернулась к своей вере. А она ее и не теряла, не расставалась с ней. Потерять веру - потерять все. Вера в народе оставалась всегда, как бы ее из него не выжимали.

Подняли рюмки за Распутина, совесть русской литературы, но к предложенному тосту он попросил оговорку:

- Ничьей совестью я не хочу быть, дай Бог, со своей поладить. Но что пишу я для своего народа и всю жизнь служу ему своим словом - от этого не отказываюсь.

Мы выпили и за служение народу.

- Я одного боюсь, - сказал Распутин без нажима, - перерождение в народе совершается быстрее, чем предполагалось.

Наступила тишина.

"Дочь Ивана, мать Ивана"

Сюжет повести прост, как будний день. Девочка-подросток в поисках заработка на городском рынке попадает в расставленные сети приезжих. Ее волокут в мужское общежитие, и что с ней там происходит в течение двух суток, одному сатане известно. А в просторечии "пускают по кругу". Под угрозой "нэ дашь - зарэжу" она теряет все - и невинность, и свободу, и здоровье. Через два дня, когда ее находят родители, она уже никто: избитая, с синяками в пол-лица, с парализованной волей, запуганная до смерти. Она на все вопросы отвечает одним ответом: я боялась... они грозились убить. Милиция и прокуратура готовятся оправдать и отпустить насильника: земляки поднялись за него горой, крупно сбросились...Тогда мать, пережившая самые страшные в своей жизни дни, подкарауливает в коридоре прокуратуры задержанного насильника и стреляет его в упор из двуствольного обреза. Который сделала сама, всю ночь сидела на кухне и пилила ножовкой ствол охотничьего ружья, пока муж, как параличом разбитый, спал. Эта самая дочь Ивана, мать Ивана совершает самосуд над изувером и нелюдем, когда убеждается, что власть готовит над насильником суд неправый. И идет в тюрьму.

Вот и весь сюжет: зло наказано, справедливость восторжествовала. Но для Валентина Распутина это повод разобраться в проблеме века: страна сменила не просто власть, а политический строй, что стало с людьми, с их жизнями, с укладом их житья-бытья? Хозяевами остались они на своей земле, в своей стране, в своем доме?! Да и в своей судьбе?

Он исследует тщательно, как говорится, до пятого колена все обстоятельства жизни каждого из действующих лиц этой трагедии, кладет на чашу весов людского самосудия, казалось бы, незначительные и даже никчемные аргументы, чтобы вынести свой приговор... Вот этот приговор и будоражит общественное мнение, критики рвут его как холстину - с осторожным треском, а иные, изворачиваясь, в топорном замахе.

Давая последнему своему крупному произведению имя "Дочь Ивана, мать Ивана", Распутин как бы кольцует арену, на которой разворачиваются события: три поколения семьи, как три эпохи: советской власти, перестройки и постперестроечной барахолки, в которую превращается великая держава. И почему-то не очень-то хочет возвращаться в нормальное русское состояние, которое выпестовало всё и всех.

Распутин скупыми словами характеризует каждого героя в своей трагедии в самом начале повествования, помогая нам сосредоточить внимание не на подсобном для понимания материале, а на философии жизни.

Вот они-то и оказались втянуты в тенета трижды клятой и проклятой политкорректности на бытовом уровне, хотя автор на всех ста пятидесяти трех страницах своего произведения ни разу не употребит этого слова.

Тамаре Ивановне пришлось испить полной мерой этой бурды, называемой политкорректностью, и она с ней рассчиталась по полной. По-своему. По-матерински, если муж оказался слабаком...........