«Балтийские тигры» или все же только «котики»?

Спустя четверть века после распада СССР продолжаются споры: были ли успешными экономические реформы, проведенные в Литве, Латвии и Эстонии.

<hr/>Уровень жизни в странах Балтии сегодня заметно выше, чем в России.© СС0 Public Domain

Меньше месяца назад я в очередной раз приехал из Минска в Вильнюс — на одну из небольших конференций, которые белорусская оппозиция предпочитает проводить за пределами страны. На вокзале меня встретил живущий в Вильнюсе друг и на своей машине повез в конференц-центр. Там моим глазам открылось впечатляющее зрелище — огромный советский завод, точнее, то, что от него осталось — ряды огромных бетонных коробок-корпусов, пустых и заброшенных. Почти постапокалиптический пейзаж, на фоне которого ярко выделялись два таких же корпуса — только переделанных, превращенных в замечательные современные трехэтажные конгресс-холлы.

Пока парковались, друг рассказал историю этого места. «Тут был крупнейший в СССР завод, производивший топливные системы для дизельных моторов танков и другой бронетехники. Только их и производил. Причем отвратительного качества — кроме как для танков, они ни для чего не годились, — поведал он. — Конечно, когда Союз развалился, этот завод стал никому не нужен. Его просто закрыли, и вот только несколько лет назад некоторые корпуса стали использовать, реконструируя их в коммерческую недвижимость».

Такое происходило со многими предприятиями прибалтийских государств — яркие примеры тому латвийские РАФ (микроавтобусы) и ВЭФ (радиотехника). Эти советские гиганты оказались просто неконкурентоспособны в новых экономических реалиях. Теперь в России и Белоруссии пропаганда очень любит рассказывать про «деиндустриализацию» прибалтийских стран, «которые свои заводы позакрывали, а теперь там вся молодежь на Запад уезжает». Но действительно ли в Латвии, Литве и Эстонии все так плохо, что их приняли в Европейский Союз то ли из жалости, то ли чтобы «насолить» России?

Можно просто сравнить статистику — прибалтийских стран и их соседей. Например, средняя зарплата в Литве — $850, в Латвии — $930, в Эстонии — $1220. Для сравнения: в Белоруссии — $370, в России — $589, в Польше — $1210. ВВП на душу населения: в Литве — $14.250, в Латвии — $13.620, в Эстонии — $19.640. Для сравнения: в Польше — $15.400, в Белоруссии — $5085, в России — $9050. При этом цены на продукты питания и ширпотреб в Прибалтике (и Польше) намного ниже, чем в Белоруссии. А вот бензин, транспорт и коммунальные услуги — намного дороже. Однако поток мигрантов направлен из Белоруссии в Польшу и Литву, а не наоборот.

 «Балтийские тигры» — так вполне серьезно называла мировая деловая пресса Литву, Латвию и Эстонию в период их экономического бума (с 2000 по 2006 год). Для чего были все основания — эти страны росли примерно теми же темпами, что и Китай. Так, за 2006 год ВВП Эстонии вырос на 11,2%, Латвии — на 11,9%, Литвы — на 7,5%. 

Но кризис 2008-го слишком сильно ударил по «прибалтийской тройке» — последовало значительное падение темпов роста, вплоть до сокращения ВВП. По итогам 2009 года все три государства Прибалтики оказались в пятерке худших стран мира по динамике ВВП. Уровень безработицы там превысил средний по ЕС — в Латвии он за год вырос с 5,7% до 10,4%, в Эстонии — с 4,1% до 9,2%, в Литве с — 4,3% до 8%. Выражение «Балтийские тигры» стало неактуальным.

Тем не менее, сегодня уровень жизни в странах Прибалтики заметно выше, чем в соседних Белоруссии и России — хотя и немного ниже, чем в Польше, которая смогла провести реформы успешнее всех других стран (в 2009-м она единственная в Европе показала рост, а не падение ВВП). Также сегодня Литва, Латвия и Эстония вновь строят промышленность — именно не возрождают советские предприятия, а создают новые, с нуля.

Латвия

В 1990-91 годах, в момент восстановления Латвией своей независимости, лидеры страны соблазнились сами и соблазнили своих граждан идеей «восточноевропейской Швейцарии», «страны-кошелька» с очень сильно развитой банковской системой. И вправду, к концу 1990-х больше 70% ВВП Латвии обеспечивала сфера услуг, прежде всего финансовых. Еще 18-20% ВВП Латвии давал транзит через ее балтийские порты. На первых порах такая экономическая модель выглядела вполне логичной. Став независимой, Латвия потеряла огромный советский рынок. А конкурировать в Европе латвийская промышленность советского образца была неспособна.

К концу 90-х вместо сельского хозяйства и промышленности ведущей отраслью экономики стали услуги — их объем в 2005-м составил почти 77% от общего добавочного продукта, созданного в Латвии. Значительная часть услуг — гостиничных, транспортных, а прежде всего транзитных и финансовых — были экспортными, то есть обеспечивали приток валюты извне. Но они не смогли полностью компенсировать спад в АПК и промышленности. Ведущей отраслью экономики Латвии стала торговля, она создавала самую большую прибавочную стоимость, в ней было занято больше всего работающих.

 После резкого падения уровня жизни в 1992—1993 гг. с 1997-го начался рост реальных доходов и покупательной способности населения. За 15 лет минимальная зарплата выросла в 12 раз. С 1993 по 2008-й средние зарплата и пенсия выросли более чем в 8,5 раз, прожиточный минимум — в 4,2 раза. Но быстрый рост заработной платы снизил конкурентоспособность латвийских компаниий. И после начала в 2008 году общемирового экономического кризиса буквально за год доходы жителей Латвии упали в 1,5-3 раза. 

Но архитекторы латвийских реформ в начале 90-х закрыли глаза на то, что Латвия — небольшая страна, без залежей сырья и с ограниченным внутренним рынком. И она не может эффективно развиваться, лишь непрерывно увеличивая сектор услуг. Начиная с 1994 года, 16 лет подряд импорт превышал экспорт — в 2007-м импорт достиг 27,6% от ВВП. Все это время дефицит торгового баланса компенсировался иностранными инвестициями и кредитами.

К катастрофе в итоге привел приток спекулятивного капитала из банковских систем Швеции, США, Германии, помноженный на крайне либеральную систему кредитования населения. Получая кредиты от западных банков, население Латвии тратило их на покупку импортных же товаров в гипермаркетах, также принадлежащих иностранцам. В результате выдававшиеся кредиты практически немедленно уходили обратно за границу. Отрицательный торговый баланс увеличивался и вынуждал правительство занимать все больше денег за рубежом. Внешний долг Латвии достиг 160% ВВП.

Вечно это продолжаться не могло. Во второй половине 2000-х банки и финансовые компании перестали обеспечивать процветание Латвии. Более того, они начали терять активы и банкротиться. К примеру, Parex Bank в 2008 году был национализирован правительством Латвии во избежание его краха. За сумму в 2 лата (~$4) государство получило 51% его акций. После реструктуризации в Parex banka остались только проблемные активы, и он ушел с рынка.

Похожая судьба постигла сверхуспешные во второй половине 1990-х Multibanka, Latvijas Krājbanka и еще ряд финансовых компаний. Одновременно рухнули в три-четыре раза цены на недвижимость, ранее взлетевшие из-за дешевых ипотечных кредитов. На конец 2010 года внешний долг Латвийской Республики достиг $9,6 млрд.

 «Убитая» ранее промышленность не смогла спасти латвийскую экономику. В 2010 году машины и оборудование составляли лишь 15% латвийского экспорта товаров. В 2010 году ВВП Латвии упал на 18% — это был худший показателей динамики ВВП в мире за тот год. Не удалось и провести в стране нормальную аграрную реформу. Распущенные колхозы реформировались в наборы мелких фермерских усадеб, которые сегодня хорошо если сами себя содержат. 

Сегодня латвийская экономика как бы застыла, а значительная часть экономически активного населения эмигрировала — отправилась на заработки в Западную Европу (население Риги с 1991 по 2011 год сократилось на 23%). Более-менее «шевелится» только туристический сектор. Молодежь уезжает из страны, и это ведет к увеличению нагрузки на бюджет со стороны пенсионеров. В таких условиях сохранять рост внутреннего потребления и производительности труда математически невозможно.

Литва

В отличие от соседних Белоруссии, Польши или Латвии, в Литве в советское время не делался упор на развитие тяжелой промышленности (да и промышленности вообще). Это во многом обусловило ход экономических реформ после того, как СССР «закончился». В январе 1991-го независимая Литовская республика начала экономические реформы — освободила цены на продукты, на ширпотреб, а в дальнейшем — и на энергоресурсы.

Литва оказалась промежуточным звеном между Западом с его высокими ценами на ресурсы и Востоком — с низкими. В результате ресурсы потекли не только в Литву, но и через нее на Запад, создавая в стране прослойку капиталистов. Пошло первичное накопление капитала. Взамен на Восток потекли товары — на Западе было их перепроизводство, а на Востоке — тотальный дефицит.

 Реформировалась Литва быстро: уже через несколько месяцев была легализована частная собственность. Люди смогли создавать частные предприятия. Приватизацию в Литве начали в том же 1991-м, почти одновременно с Чехией. Каждый гражданин Литвы получил инвестиционные чеки, которые можно было использовать для покупки либо квартиры, садового, приусадебного участка, либо акций госпредприятий. 

Архитекторы литовских реформ считали, что стартовые условия должны быть у всех одинаковыми, чтобы национальное имущество не было продано иностранцам. В результате массовой приватизации было продано 5714 промышленных объектов, из них 2928 — путем подписки на акции, 2726 — на чековых аукционах, 12 — путем конкурса на лучший бизнес-план, 48 — за валюту. Параллельно шла реституция — возвращались прежним хозяевам земли, здания, а также сохранившиеся промышленные объекты. Эту приватизацию уже в конце 1992-го приостановила пришедшая к власти Партия труда (бывшие коммунисты). Однако вскоре экс-коммунисты сняли мораторий на приватизацию и сами стали завзятыми реформаторами.

За несколько лет после 1991 года почти все граждане Литвы стали собственниками квартир, приусадебных участков, многие — акционерами. В 1993-м начала работать фондовая биржа. Предприятия и банки смогли привлекать капитал через IPO, возник и вторичный рынок, особенно актуальный для приватизированных предприятий.
Чтобы смягчить последствия реформ, правительство препятствовало закрытию заводов и выдавало государственные субсидии. Это позволило удержать на приемлемом уровне качество жизни через индексацию зарплат и пенсий.

Было решено ввести собственную валюту. Готовясь к введению лита, Центробанк провел ограничение денежной массы. В результате лит подорожал до такой степени, что доллар США, стоивший прежде шесть лит, подешевел до трех. Начатая в июне 1993 года денежная реформа завершилась к сентябрю: лит был введен и набрал силу. Инфляция побеждена, валютный курс был укреплен. 1 апреля 1994-го лит был зафиксирован к доллару США по курсу 4:1. После этого ссудный процент обрушился с 80% до 20% буквально за месяц. Кредиты стали доступны, стало возможно планировать инвестиции, люди оживились и экономика ожила. Это был переломный момент реформ. Государство не только потеряло рычаги денежной политики для перераспределения ресурсов, но и само попало в полную зависимость от рыночных сил. Начался быстрый рост экономики.

 Литовский опыт доказал: совсем необязательно девальвировать валюту, чтобы росла экономика. С принятием Закона о надежности лита экономика стала расти быстрыми темпами (от 5% до 10% в год). Важную роль в этом сыграло то, что в 1995 году правительство решилось освободить от налогов всю реинвестированную прибыль. Предприятия получили возможность свободно инвестировать, исчезла мотивация к сокрытию доходов, и экономическая жизнь забурлила. 

Государство уже не могло использовать печатный станок для решения своих проблем — его доходы полностью зависели от налоговой политики. Начался болезненный переход от «трат по потребностям» к «тратам по возможностям»: государству пришлось пойти на бюджетную реформу. Последовала и административная реформа — оптимизация госаппарата, ревизия всех государственных функций и затрат.

Российский кризис 1998 года вызвал спад экономики Литвы, бюджет оказался на грани дефолта. Тогда началась новая волна преобразований и новая ревизия государственных функций. Была создана «Комиссия по закату солнца»: она занималась снятием всех препон на пути частной инициативы, ставила целью сделать государственные функции немногочисленными, ограниченными и эффективными.

Но на пороге было вступление в ЕС, которое не способствовало сворачиванию государственных функций. В 2002 году лит был успешно «перепривязан» к евро. Когда в 2008 году начался мировой кризис, Литва смогла обойтись без печатания денег. Хотя стране пришлось пережить резкое сокращение всего — производства, потребления, зарплат и доходов. Столкнувшись с проблемами, предприятия уменьшали затраты, повышали производительность и эффективность, брались за инновации, повышая свою конкурентоспособность. Но государство поступило иначе — оно начало брать в долг. За пару кризисных лет государство нарастило долг более чем вдвое. Задолженность государства поставила под удар все достижения частного сектора — и его падение достигло 15% ВВП.

Литва вступила в Европейский Союз в 2004 году. После этого в страну в огромных количествах начали поступать европейские кредиты и субсидии. Денежная масса стала быстро расти, литовским предприятиям стали доступны огромные источники финансирования. Но благодаря льготным кредитам не только резко повышалась конкурентоспособность предприятий. Льготные кредиты развращали и получателей, и распределителей, а окольным путем — всю экономику. В какой-то момент рынок денег и капитала оказался подвержен грубому государственному влиянию — директивному, а не рыночному распределению средств. Достижения всех лет реформ были отданы на откуп бюрократии, причем наднациональной — из Брюсселя. Именно противостояние местных реформаторов и брюссельских управленцев сегодня определяет экономическую жизнь Литвы.

 В общем, в Литве сделали ставку на развитие частного бизнеса — и вполне успешно. Сегодня Литва находится на 27 месте из 183-х в рейтинге Всемирного банка по легкости ведения бизнеса в стране. Это существенно лучше российского показателя, выше, чем показатели Латвии и Белоруссии, но ниже, чем показатель Польши. 

Изменилась сама структура литовской экономики. В ней стал преобладать экспорт услуг — например, транспортно-логистических (транзит, перевалка грузов через порт в Клайпеде) и финансовых. Быстро развился туризм, значительно укрепился аграрный сектор — и для этого не пришлось сохранять и поддерживать колхозы, как в Белоруссии. Доля сферы услуг в структуре ВВП приблизилась к 65%, а промышленности — снизилась до 23%. Значительную долю в экономике Литвы занимает сектор химической промышленности (в частности предприятие по производству азотных удобрений Achema), быстрее других растут такие отрасли, как текстильная промышленность, приборостроение и нефтепереработка.

Между тем, еще совсем недавно — в 2009 году — антикризисная помощь Евросоюза была крупнейшей статьей дохода госбюджета Литвы за всю историю страны — 30,8% от всех доходов бюджета страны. Однако потом ситуацию удалось переломить.

Эстония

Эстония оказалась в наилучшем положении: она «завязала» свою экономику на страны Скандинавии, распахнув двери для инвесторов из Финляндии, Швеции, Норвегии и Дании. Одновременно уже в 90-х эстонские реформаторы гениально предвидели будущее — и сделали ставку на «электронную экономику».

Эстонии в 1991-93 годах удалось перейти на рыночную систему довольно безболезненно благодаря более $285 млн иностранной помощи, займов и кредитов, а также тому, что Эстония получила более $100 млн из средств довоенной республики, замороженных в иностранных банках в 1940-м в связи с присоединением страны к СССР.

 Кризис 2008-го не обошел Эстонию стороной — экономический спад был вызван резким падением инвестиций и потребления, последовавшим вслед за схлопыванием пузыря на рынке недвижимости. С ноября 2008 года началось значительное падение экспорта. Пик экономического спада пришелся на II квартал 2009-го: ВВП Эстонии упал на 16,1% по сравнению с тем же периодом 2008 года. По итогам 2009-го ВВП Эстонии упал на 13,9%, что стало одним из худших показателей динамики ВВП в мире. За тот же год промышленное производство упало на 24,3% (сильнее падение было только в Туркменистане), эстонский экспорт упал примерно на 25%, откатившись почти до уровня 2005-го. 

По размеру ВВП на душу населения Эстония опустилась на 4-е место в Восточной Европе, уступив по этому показателю Словакии, хотя и продолжая лидировать среди стран бывшего СССР. Уровень безработицы поднялся с 4,7% в 2007-м до 17,5% в 2010 году.

Но уже в 2010 году эстонская экономика вышла из кризиса и вновь начала расти — рост ВВП составил 3,1%. По данным Eurostat, рост промышленного производства в Эстонии в сентябре 2010, по сравнению с сентябрем 2009, составил 31,1% — Эстония по данному показателю заняла 1-е место в Евросоюзе. И это на фоне минимальных госдолга и дефицита госбюджета среди всех стран ЕС. В 2010 году Эстония была одной из двух стран ЕС (вторая — Мальта) сокративших бюджетный дефицит.

Эстония первой из постсоветских стран стала членом Организации экономического сотрудничества и развития. С 1 января 2011-го Эстония отказалась от национальной валюты и перешла на евро.

Перспективы

За четверть века после распада СССР в странах Прибалтики не только выросло новое поколение, но и сами эти страны получили богатый опыт строительства своих экономик — опыт как успехов, так и провалов. Теперь и в Литве, и в Латвии, и в Эстонии обсуждают переход на следующий уровень развития. При этом все три страны делают ставку примерно на одно и то же — на развитие информационно-компьютерных технологий. Причем каждая из них уже достигла в этой сфере определенных успехов.

 Впереди всех, конечно, Эстония, которая сегодня в мире считается образцом того, как следует создавать «электронное государство». За минувшие 20 лет в этой маленькой балтийской стране была разработана и воплощена едва ли не самая удачная концепция электронного правительства. Реализация этого проекта потребовала $1,5 млрд, а также усиленного внимания руководства страны. Зато отдача очевидна: сегодня эстонский опыт внимательно изучают государства, которые сами внедряют у себя разнообразные системы электронного правительства. 

Тотальная компьютеризация всей страны дала хороший толчок к развитию эстонской экономики — тут, правда, помогло удачное сочетание ряда экономических, политических и географических факторов. Парадоксально, но положительным фактором здесь стал совсем маленький размер внутреннего рынка, которого абсолютно недостаточно для местных IT-компаний любой величины. Именно весьма скромные масштабы попросту вынудили правительство и местных бизнесменов создавать и развивать идеи, которые по сути своей — глобальные. И в данном контексте всем известный Skype — наиболее яркий пример разработок родом из Эстонии.

Такая модель сохраняется и сегодня: в правительстве понимают, что для дальнейшего прогресса экономики принципиально важно, чтобы успешные стартапы и перспективные идеи трансформировались в устойчивый реальный бизнес. Отсюда и поддержка государством фондов IT-инвестиций, в основном с участием западных (американских и европейских) венчурных капиталов.

Литва последние годы идет тем же путем — создает льготные условия для «айтишников», по образу и подобию соседней Белоруссии строит собственный технопарк — Vilnius Tech Park, в рамках которого действуют значительные льготы. В некотором роде первые победы уже достигнуты — некоторые IT-компании из Белоруссии перерегистрировали свой бизнес в Литве.

Ну и, наконец, Латвия — она пока остается догоняющей, но делает все возможное, чтобы привлечь к себе современный IT-бизнес. Официальная Рига перенимает лучшие эстонские практики «электронного государства», и одновременно изучает литовский опыт привлечения бизнеса, прежде всего — венчурных инвестиций.

Денис Лавникевич