Луч фонаря в тёмном подземелье

Да, это я про Светлану Алексиевич. Талантливая, работоспособная, смелая, внимательная, скромная – у неё много достоинств. И нельзя сказать, что эти достоинства не оценены, не признаны. Не зря она была лауреатом одной из наивысших литературных премий в Советском Союзе – Премия Ленинского комсомола. Не зря она уже более 30-ти лет остается известной писательницей.

Известной в том, не самом приятном для писателя смысле, что ее имя известно, а произведения читать как бы и не обязательно. Имя Светланы Алексиевич упоминается в обзорах литературы, в школьных программах оно идёт в списке писателей-современников. Но книги в обязательной программе отсутствуют, и даже в списки для факультативного чтения, задаваемого на лето, попадают только по настойчивости учителя.

Её книги непопулярны. Да такие книги и не должны быть популярными. Это не поэзия, в них нет закрученного сюжета. У Алексиевич не надо искать романтики, красоты слога, игры словами и метафорами. Её книги – это реализм. Но не соцреализм, и не критический реализм из набора стилей в советском литературоведении.

Это проза. Проза в обоих смыслах этого слова: не стихи, и не фантастика, это проза жизни. Реальной жизни. Но её произведения не стоит квалифицировать как документальную прозу. Да, она документальна, в том смысле, что основана на документальном материале, собранном самой писательницей, и пропущенным через себя. Но это художественная проза, которая, будучи пропущенной через сердце, ум, сознание писателя, превращает документ в искусство.

ПО ТЕМЕ

• Как движется «Лёд». Владимир Сорокин в заложниках беларусского интеллектуализма
• Нобель для Беларуси. От радости к солидарности
• Беларусы, встаньте с дивана. Мы можем победить
• О проигранной битве. Нобелевская лекция Светланы Алексиевич
• Нобелевская лакмусовая бумажка

Проза Алексиевич апеллирует не к рассудку, не побуждает к рассудочным суждениям и умозаключениям. Как всякий художественный текст, она вызывает катарсис. Её книги вызывают шквал чувств, переживаний, апеллируют к эмпатии, способности сочувствовать и сопереживать, взывают к самопознанию и к метанойе – покаянию как перемене ума.

Литературный метод, характерный для Алексиевич, изобретён не ею, у неё были учителя и предшественники – Алесь Адамович и Даниил Гранин. Но Алексиевич отточила этот метод, придала ему особый характер.

Анализируя прозу Алексиевич, можно увидеть насколько это беларусская литература. Русскоязычная беларусская литература. В этом нет ни парадокса, ни протворечия, просто мы к этому не привыкли, не осознали. Есть беларусская литература на идиш, на польском языке, и на русском. Это феномен нашей культуры – просто наше осознание, наша культурология, наше искусствоведение сознательно или бессознательно уклоняется от того, чтобы принять это как культурное отличие, особое свойство беларусской культуры.

Русскоязычная беларусская литература в Беларуси находится на периферии внимания, а в России – вообще на задворках как глубоко провинциальная. Такое отношение к русскоязычной беларусской литературе, в нашей стране и в соседней, объяснимо, закономерно, но глубоко не верно.

Нам ещё нужно пройти большой путь взросления, пока мы не поймём ирландцев, которые в своей столице Дублине учредили престижную международную премию для англоязычных писателей. И не только в память о Джойсе и его «Дублинцах», но и чтобы не позволять Англии монопольно владеть их ирландским английским языком.

Еще задолго до получения Нобелевской премии Светлана Алексиевич была не только известным писателем – у нее уже был устоявшийся статус в литературном мире, свое особое место в современной литературе. Литературе Беларуси, в русскоязычной литературе, и в мировой.

Алексиевич – одновременно советский, антисоветский и постсоветский писатель. Уже давно известно, что антисоветчина и советскость легко уживаются в одном человеке, особенно если это писатель, интеллектуал, художник.

Первый период творчества Алексиевич совпал со сложным и противоречивым периодом истории. Литература была партийной, в печать попадало только то, что «политически правильно и морально устойчиво». Главлит (цензурное ведомство), партия и «бдительные» коллеги по писательскому цеху внимательно следили за всем, что печатается, готовится к печати, и даже просто пишется. Чтобы опубликовать книгу в то время, нужно было быть советским писателем.

И Светлана Алексиевич была советским писателем. Советским писателем с обострённой антисоветской честностью, с непониманием «линии партии». Первая ее книга не прошла цензуру. Вторая книга была порезана и сокращена. Но началась Перестройка, и книга попала в ожидания публики.

«Журнал» также рекомендует:

В 1989-м, в год окончания афганской войны, ещё в СССР, вышла первая антисоветская книга Алексиевич. К тому моменту она была уже состоявшимся человеком, писательницей с миллионными тиражами книг, лауреатом престижных премий. Время советского человека кончилось, антисоветчина, казалось, потеряла смысл.

Условия жизни и деятельности изменились.

Развалился СССР, Беларусь стала независимой, цензуру отменили, стало можно публиковать всё и без купюр. Всё изменилось, но не так, как мечталось и планировалось. Книги стали издавать – но их перестали читать.

Время советского человека закончилось, наступило время second hand. Казалось бы, вторичное время, повторение того, что было – значит, актуальны старые навыки, умения, привычки, человеческие качества. Снова требуется мужество, честность, достоинство, снова «догадал кого-то чёрт родиться с душой и талантом», уже не в России, а в Беларуси. И эта участь и судьба выпали Светлане Алексиевич.

Она хотела бы писать о любви. О том, что может сделать постсоветского человека несоветским, просто человеком. Но постсоветский человек не стал несоветским, он остался советским, только второй свежести, он стал советским человеком second hand. И в стране, гражданином которой стала Светлана Алексиевич, пытаются делать вид, что этот человек second hand более качественный, чем другие.

И этот человек не хочет знать о себе того, что пишет о нём Светлана Алексиевич в своей художественной документальной прозе, в стиле предельного реализма. Реализма без романтизации и без очернительства. Этот человек second hand принимает чернуху, но не правду. Он приемлет лесть, но возмущается реальной оценкой. Этот человек забыл бы Алексиевич, книг он не читает, мнения о себе он составляет сам, ему не нужны ни авторитеты, ни нравственные ориентиры. Об Алексиевич в Беларуси помнили как о советской писательнице, как о том, что осталось в прошлом, о чем-то, не представляющем интереса.

Но тут о ней напомнил Нобелевский комитет.

Что значит присуждение Нобелевской премии беларусской писательнице? Не кумиру национальной интеллигенции, а русскоязычной писательнице!

Нобелевская премия стала одним из самых главных культурных событий для Беларуси последних десятилетий. Это событие вызвало множество интерпретаций, возбудило самые разные отношение. Имя Светланы Алексиевич обрело во много раз большую известность, чем раньше, когда её книги издавались миллионными тиражами.

Теперь она не просто одна из перечня современных писателей, она мировая знаменитость. А в Беларуси она стала вторым по известности человеком. Каждый её поступок, каждое сказанное слово вызывает к себе повышенное внимание. И не только в Беларуси, но везде, где распространён русский язык.

Нобелевская премия досталась русскоязычной писательнице. Русскоязычной, но не русской. Эта премия важна не только для Беларуси, но и Украины, где она родилась, и для России, которая вдруг осознала, что она потеряла монополию на русскоязычную литературу.

Эффектов от Нобелевской премии Алексиевич очень много, и не все они ещё проявились. Об этом придётся думать и писать ещё не раз.

Широкая известность Алексиевич, повышенное внимание ко всему, что она говорит и делает, многочисленные пересказы её слов множеством изданий, информационные поводы, которые создают те, кто болезненно реагирует на слова Алексиевич, предлагает лишить её премии, исключает из ПЕН-центра, клеймит по поводу и без повода – все это можно описать простой метафорой: луч света в темноте.

Если без зряшного пафоса («луч света в тёмном царстве»), то это свет фонаря в тёмном затхлом подземелье.

Тёмное подземелье населено разными существами. Некоторые из них слепы, и свет им совсем не мешает, разве что создаёт лёгкий дискомфорт, вызванный суетой зрячих существ. Летучие мыши, просто мыши разбегаются от света, как и тараканы и прочие насекомые. Агрессивные крысы нападают на источник света.

Свет в подземелье нарушает привычный порядок вещей и взаимоотношений обитателей.

Но хуже того: при свете становится видны грязь и убожество среды обитания. Обитателей охватывает отвращение к своей среде, к самим себе и своей жизни.

Метафоры всегда условны и ограничены. Меньше всего мне хочется сравнивать Светлану Алексиевич с фонарём, прожектором, звездой, а её прозу – со светом. Это служебное сравнение. Оно нужно чтобы лучше понять, что происходит после каждого интервью и выступления Алексиевич.

Не буду перечислять все, что происходит вокруг фигуры Алексиевич. Достаточно вспомнить недавний поступок депутата Российской госдумы Милонова, который обратился в Нобелевский комитет с требованием отобрать у Алексиевич премию. Этот шаг подобен поведению крысы, рождённой в тёмном подземелье, считающей эту тьму лучшим местом для жизни, и нападающим на источник света, который разрушает уютную для Милонова картину мира.

Не хочется продолжать метафоричное уподобление многочисленных писателей, политиков, обывателей, интеллигентов и хамов разным обитателям тёмных подвалов, пещер и ям.

Достаточно того, чтобы понимать в какой яме мы все находимся. Многие об этом догадываются, многие знают, некоторые даже говорят, но их мало кто слышит, их можно игнорировать.

Нобелевского лауреата трудно игнорировать. Светлана Алексиевич не «луч света в тёмном царстве», не надо делать из неё то, чем она не является и не хочет быть.

Она говорит, говорит то, что знает и понимает, иногда ошибается, иногда говорит неполиткорректно. Ну и пусть.

У её книг есть своя аудитория. У её выступлений есть аудитория. Пусть говорит.

Пусть хотя бы немного высвечивает убожество тёмного царства и показывает обитателей тьмы им самим.