Душанбе Главпочтамт До востребования ч.3

часть 1 http://maxpark.com/community/4707/content/5850929

часть 2  http://maxpark.com/community/4707/content/5863029

Часть 3

      Так как расширить новые брюки было невозможно, Ира решила пойти другим путём (вот ведь — женский ум!) и записала меня в «группу здоровья» в своем диспансере. Это означало, что я 1-2- раза в неделю должен был бегать кругами, размахивать руками-ногами и пытаться отжаться под наблюдением и по команде инструкторов.
     Целый час!     
     Единственным радостным для меня событием было, если давали играть в баскетбол. Вот тогда уже я мог и бегать, и размахивать руками, и даже отжиматься от земли, когда меня сбивали с ног. А среди нас были и «игроки» таких габаритов, что с ними лучше было не сталкиваться! Ну как бы там ни было, а через какое-то время в серые брюки я    уже влезал спокойно!

     С этим периодом у меня связано еще одно воспоминание, которому никто, зная меня, не верит. Но всё же я его зафиксирую для истории. Естественно, что в спортивном диспансере была сауна и открытый бассейн. И вот однажды зимой, когда бассейн покрылся льдом, нам после сауны «предложили» поморжевать!

    Глядя с содроганием до этого на людей, прыгающих в ледяную воду, я и не представлял себе, что когда-нибудь смогу такое!
     Но сейчас отступать было некуда — все с воплями разной интенсивности попрыгали в прорубь, пришлось и мне рухнуть туда. Сгоряча я ничего не почувствовал и слава Богу! Но второй попытки делать уже не стал. Для себя я «зачёт» получил!

     В этой же группе я познакомился с женщиной, у которой нервы были покрепче, или просто она знала подход к калькулятору. Несмотря на свою занятость, она, когда у меня была запарка (нужно было срочно написать статью), нашла время и в выходные дни выручила меня с расчётами

     Как-то раз я застал Иру «в расстроенных чувствах». Оказывается, ей надо было завтра дежурить в ДНД, а Алку некому было забрать из садика. Ну забрать-то мог и я, мне пару раз это уже доверяли. Однажды я даже сопровождал ее в «художественную школу», где она училась рисовать и пр. Но в этот раз я вызвался отдежурить вместо Иры, тем более, что чего-чего, а опыта мне было не занимать.

(В Тбилиси нам на работе за каждое дежурство в «Добровольной Народной Дружине», этом помощнике советской милиции, давали 3 дня отпуска без содержания.Стояли мы, обычно, на перекрёстках, или переходах, наблюдая за тем, чтобы никто не переходил улицу не в положенном месте.
     Я помню, как на одно из дежурств пришел проверять явку наш зам.директора института по науке (!) Ему тоже вручили красную повязку, милицейскую палочку и мы с ним стояли на осевой линии проспекта, не давая никому перебежать ее в самом удобном месте — около остановок транспорта, потому что имевшимся подземным переходом, располагавшимся в 50 метрах, естественно, мало кто пользовался. А еще 3 дня можно было заработать будучи «агитатором» во время очередных выборов, проверяя списки жителей определенных домов и их явку на избирательный пункт.
Так набиралось иногда до 2 недель дополнительного отпуска!)

     В Душанбе же меня посадили в «УАЗ»-ик с зарешечёнными окнами и наряд заступил на дежурство. Цель его была, как я понял, выполнить план по задержанию нарушителей общественного порядка. А для выполнения этой задачи за малейшее нарушение «брали за белы ручки» и приводили в отделение.
     Помню, как одного мужчину (не так уж сильно подвыпившего), который, никого не задевая, брел себе, слегка пошатываясь, задержали чуть ли не около подъезда его дома и, несмотря на протесты и заступничество соседей, закинули ко мне в кузов.
     Ясно, что он не мог себе представить, что мало-мальски нормальный человек будет добровольно кататься в этой раскалившейся на солнце душегубке, поэтому, скользнув по мне взглядом, мужчина спросил: «Тебя-то за что?» — «Да не там дорогу перешел», — не стал я его разочаровывать. «Ну правильно… Смотреть надо... когда переходишь...»,— филосфски пробормотал попутчик, устраиваясь на железной лавочке у противоположной стенки и дыша мне в лицо жуткой смесью алкогольного перегара и, вероятно, махорки.
      А надо сказать, что в «УАЗ»-е и так дышать было нечем, а теперь воздух приобрёл такое амбре, что я еле доехал до отделения, после чего категорически отказался снова лезть в машину. А так как я к тому же попробовал еще и заступиться за задержанного (который всё это время, смирившись с неизбежным, вел себя очень прилично), в милиции, решив, очевидно, избавиться от меня, оформили мне, т.е. Ирине, дежурство и отпустили восвояси.

По поводу «выполнения плана» был и другой случай.

     Как-то во время работы в лаборатории, а окна летом были, конечно, открыты, мы услышали со двора какие-то непривычно громкие звуки и даже нелитературные выражения. Выглянув в окно, я увидел нескольких парней, бегущих в сторону хирургического отделения. Одежда на некоторых была порвана, кто-то придерживал руку, кто-то голову. Пока ребят «обработали», подоспела еще одна группа побитых мужиков в строительной одежде!
     Потом выяснилось, что первыми были геологи, приехавшие в город по каким-то своим делам, которые, проходя мимо стройки 9-этажного дома поблизости от института, обратили внимание на то, что рабочие отбивали кувалдами и обрезали выступы на торцах панелей, из которых собирался корпус. На вопрос почему они это делают, рабочие ответили, что, так как не завезли панели с пазами, куда эти выступы должны заходить, бригадир распорядился сбить их и при сборке приваривать плиты друг к другу арматурой.

      А надо сказать, что сейсмичность Душанбе высокая — по нормам строительства оценивалась в 7-8 баллов! Поэтому уж геологи-то понимали, к чему может привести эта «рационализация»! Вызвали бригадира. Тот, с применением «строительного языка», популярно объяснил геологам, что сроки истекают, план летит к чёрту, наряды не закрывают, зарплату не выписывают и т.д.

      Ясно, что геологи хоть и кончали институты, но явно не для благородных девиц. Короче, слово за слово, потом — хватание за грудки, ну и пошло-поехало!..

     И смех и грех! Потом геологи пригласили медиков к себе в лагерь в горах и через какое-то время человек десять, в т.ч. и я — интересно же! — поехали к ним с ночевкой на выходные. Забрались выше облаков. Кругом — голые скалы. Не знаю, что они там раскапывали, но я привез оттуда подарок — два черных катышка настоящего мумиё, которые ребята соскоблили с каких-то камней.

     В то лето стояла необыкновенно сильная жара. По крайней мере, для меня. Дождей не было абсолютно в течение почти трех месяцев!

     Помню, однажды Марина (та, которая Валентиновна!) пришла на работу в своем легком платьице с декольте и тут же, вся полыхая от возмущения, ринулась переодеваться. Из «народных выражений» можно было понять, что не исключена возможность того, что во время давки в автобусе она могла забеременеть! Как мне помнится, никто из присутствовавших (а это были только женщины) этому не удивился и не поднял Марину на смех. Вероятно, потому, что тоже ездили автобусами.

(Из того же письма Марины К.:

«А про платье… таких случаев было много.

И нож приставляли под ребра, чтобы не дергалась.

Ты прав. Не я одна подвергалась опасности»

Кстати, там же она в присущем ей стиле режет правду-матку по поводу моей «деятельности» в лаборатории:

«Обстановка была вполне дружественная пока ты не совал нос в "тайну методик". Тогда все хотели быть умными

и написать кандидатскую, даже наши старушки.

И тщательно скрывали нюансы проведения анализов и особенно скрывали результаты оных. Ты усердно учил англицкий язык и сдавал экзамены по абсолютно не нужным дисциплинам.

А еще — ты мучил своими «некорректными» вопросами теток-пациенток по поводу месячных, пытаясь соединить этот процесс и изменение состояния желчи в период "лёгкого недомогания". Хоть ты и был доктором, но тетки жутко смущались, а ты краснел, как рак, и лёгкая испарина покрывала твой умный лоб…

По поводу «хорошего ученика» я бы не сказала.

Так, старался в меру своих способностей, преодолевая матушку-Лень.

Но был очень исполнительным и заботливым.

Ты обладал способностью сострадать — это редкое качество.

Когда я по состоянию здоровья (что было очень редко), не приходила на работу, ты ходил в клиническую лабораторию и приносил порции желчи, ставил их в холодильник и ждал, когда я их обработаю. Это ты делал просто замечательно!»

Не знаю, я никакого такого «закулисья» не чувствовал.

Ответы анализов выписывал из единого журнала.

В проведение непосредственно биохимических анализов нос особо глубоко не совал — хватало собственных исследований по горло. Всего лишь раз, когда у Марины были экзамены, я поставил «ее» анализы сам — этого мне хватило навсегда.

Больше я таких «подвигов» не совершал).

     А вот сегодня работа после обеденного перерыва не задалась. Измученный сильнейшей изжогой после обеда в студенческой столовой, я, в полусне от двух таблеток церукала, шел, раздумывая, куда мне пойти, — то ли к Цыганковым, то ли в кинотеатр по соседству с работой, где, судя по афише, показывали «Я — Пеле».Пересилил футбол.     Да и мысль о том, что, может быть, фильм меня встряхнет, а после него я вернусь в лабораторию и всё же проведу запланированный на сегодня анализ.

     Народу было мало. Представляю, что творилось бы на этом фильме в Тбилиси!
Устроившись поудобнее в совершенно пустом ряду, я приготовился к зрелищу. Правда, до Пеле надо было просмотреть еще парочку журналов с союзными и республиканскими новостями, а это довольно скучное занятие...    

. Только когда струйка воды потекла мне за шиворот, я окончательно проснулся и понял, что ощущения не обманывают меня. Достав платок, я вытер волосы, стряхнул с сорочки капли, показавшиеся мне мутноватыми, и положил платок в карман. На остановке автобуса у рынка толпа пряталась под деревьями. Я тоже втиснулся в нее, но ветви и листья не очень-то спасали от уже припустившего ливня. Даже хуже — на нас капал уже не чистый дождь, а муть смываемой с листьев многонедельной пыли и автомобильной копоти, осевшей на них.

     Подъехали сразу два автобуса, все ринулись в них, чтобы занять сидячие места, и втащили меня тоже. Я устроился на заднем сидении прямо у двери — здесь было всё же больше воздуха, чем в середине «салона». (Какое совершенно неподходящее слово для небольшого автобуса, битком набитого разнообразно-неприятно пахнущими и задыхающимися от духоты людьми, — ведь окна, естественно, не открывались.)

     Как видно, духота всё же сморила меня и когда я, не соображая сколько остановок проехал, посмотрел в окно, то район показался мне незнакомым. Вскоре автобус окончательно остановился и из него стали выходить последние пассажиры. Я, поняв, что сел не в тот маршрут и заехал куда-то не туда, решил уже не выходить под дождь, а вернуться на этом же автобусе обратно и пересесть на нужный маршрут.

     Краем глаза я увидел, как молодая женщина, выходившая из передней двери, вдруг неловко запрыгала на одной ноге, не решаясь ни опереться на вторую ногу, ни поставить битком набитые сумки в образовавшуюся на остановке грязь. Никто не обращал на нее внимания — кто, выйдя из автобуса, бежал под укрытие, а кто, наоборот, рвался в автобус. Подходя к ней, я увидел, что каблук ее туфли сломался. Вероятно, женщина, как минимум, подвернула ногу.

     Я забрал у нее сумки, помог допрыгать ей до навеса и, представившись врачом, предложил осмотреть стопу, начавшую уже припухать. Чего-чего, а таких вещей, работая несколько лет в пионерлагере, я насмотрелся! Как видно, у нее было растяжение связок, но, вроде, обошлось без переломов.

     Я предложил вызвать «скорую помощь», но она сказала, что ей надо домой, к сыну, — это здесь в двух шагах, а там видно будет. Я, конечно, предложил свою помощь и вскоре мы уже входили в ее квартиру. Её 10-летний сын, оказывается, уже пришел со школы и даже согрел обед.

     Еще раз, уже более тщательно осмотрев стопу, я убедился, что можно обойтись фиксацией сустава. В аптечке нашелся и пенталгин. Накладывая ей повязку и прикладывая лёд из морозильника, я обратил внимание на ее тонкие щиколотки и почему-то вспомнилась фраза, что это — признак благородной породы.

     «Давайте я постираю Вашу рубашку, а то эта грязь так въестся, что не отстирается. А потом проглажу, чтобы быстрее высохла… А Вы пока хоть голову помойте, а то она, небось, тоже вся в саже...»
     Я, посмотрев на покрывшуюся грязными разводами рубашку и уже серый носовой платок, которым вытирал мокрые волосы, понял, что, наверное, стоит прислушаться к предложению, тем более, что это, вероятно, займет не так уж много времени. Газовая колонка быстро разогрела воду и после душа я был приглашен к столу. Мне дали рубашку, очевидно, мужа, которой пришлось подвернуть рукава.

     За обедом у меня почему-то создалось впечатление, что мальчик — аутист. Был он очень молчаливый, как будто отрешенный, думал о чем-то своем и неохотно вступал в беседу, которую я пытался с ним завязать. Хозяйка достала гладильную доску, включила утюг в розетку, тут что-то щелкнуло и холодильник перестал урчать.
      «Опять пробка вылетела»,— произнес мальчик. Я посмотрел на розетку — она болталась на проводах, не закрепленная в стене. Вообще-то, у нас дома всё, что портилось по электрической части, чинилось кем угодно, только не мной, потому что я с электричеством не дружу. Но, смотря, как это делают другие, я тоже чему-то научился, поэтому попросил показать мне какие имеются в хозяйстве инструменты и взялся за дело. Нашлась и отвертка, и винты подлиннее тех, что, вырванные из креплений, уже не держали коробку розетки.
     Жаль, что у них не было ни горсточки гипса, или цемента, а то я бы пошел даже на «капитальный ремонт»!   Надо бы попросить немного гипса у хирургов, или в травмпункте.

     Раз пробки были выключены, то я заодно проверил и все остальные точки, подтянув и укрепив крепления, заменил перегоревшие лампочки в «люстре».

Чувствовалось отсутствие мужчины в доме.

     Попутно я немного разговорил ребенка, поинтересовался, что он читает, чем увлекается. Оказывается, он увлекался греческой мифологией и у него была такая же книга Н. Куна, которую я, в свое время, знал чуть ли не наизусть, и которую потом достал для своих детей. Мальчик даже перечислил двенадцать подвигов Геракла, последовательность которых я постоянно «путал».
     Увидев в его комнате шахматы, я спросил — умеет ли он играть? Мальчик неохотно сказал, что отец показал ему как-то ходы, но дальше дело не пошло. Мне не хотелось, чтобы он опять замкнулся в себе и предложил вспомнить их, а заодно и показать ему несколько интересных вещей. Ребенок оказался очень способным, схватывал всё на лету и вскоре уже мог поставить мат одинокому королю двумя ладьями — вроде бы наипростейший, но всё же имеющий определенные тонкости.

     Рубашка и платок были давно просушены и проглажены, а мы учили уже мат одной ладьей, когда, случайно взглянув на часы, я понял, что уже поздновато и мальчику давно пора спать. Несмотря на перевязку, хозяйка пошла меня провожать, объяснив, что в это время в квартале у них полно бродячих собак, да и неспокойно. На остановке выяснилось, что последний автобус сломался и ушел в гараж.
     Такси сюда заглядывали редко, частников тоже не было видно, топать по незнакомым микрорайонам до дома, или до Цыганковых — было далеко, да и неприятно, так что спал я на раздвинутом диване у новых знакомых. И мне даже в голову не пришла мысль почитать журнал, или записать что-то перед сном...

      Вдруг солнце, очевидно, найдя щель в неплотно задернутой занавеске, ударило мне в глаза. Просыпаться не хотелось, поэтому я повернулся на другой бок, но не тут-то было! Оно снова светило… и говорило неприятным и не женским голосом: «Эй, проснись!..»
Мне даже показалось, что кто-то тряхнул меня за плечо. «Кино кончился!.. Ты так хорошо спал!.. Просыпайся, уходить надо...»— говорил мне, жуя «нас» и сплёвывая зеленую слюну прямо на пол, какой-то местный парень.

Я вышел на улицу… Накрапывал дождь… В это время года!..

О.С. И всё же — как их звали?..