Победа украденная. И оболганная

За большим юбилеем, как всегда, забыли малый. 6 июня исполнилось 35 лет с начала Первой ливанской войны. Не вспомнил никто.

Конечно, по масштабам и последствиям две эти войны, две эти победы, две эти вехи в истории Израиля и еврейской истории в целом — несоизмеримы и несопоставимы. Первую ливанскую, которую долгое время, вплоть до Второй, 2006 года, даже и войной не называли, с излишней скромностью именуя операцией «Мир Галилее», специально стараются если не забыть, то, по крайней мере, не вспоминать без нужды. Как непутевого дядюшку – из семьи не гонят, однако в разговорах не касаются и в гости не зовут. Стыдятся. Чего именно?  Самый простой вопрос. Поэтому сначала  о том, почему эта война заслуживает и благодарной памяти, и национальной гордости.

Если Шестидневная изменила карту и вообще всю картину Ближнего Востока, а сам Израиль превратила из маленькой провинциальной страны в региональную державу и пример для подражания, Первая ливанская, хотя и имела меньшее значение для самого еврейского государства, в мировой истории и военной науке, стратегии и технологии она сыграла гораздо большую роль. Революционную, этапную. Это была первая современная война в новейшей истории, первая война XXI века, хотя до его наступления оставалось еще 18 лет. Израиль тогда совершил прорыв во времени, опередив и предопределив его.

Операция «Мир Галилее» была проведена по инициативе тогдашнего министра обороны Ариэля Шарона, чтобы положить конец террористическим вылазкам и обстрелам израильского Севера вооруженными формированиями Арафата, базирующимися в Южном Ливане. После «черного сентября» 1970 года, когда король Иордании Хусейн жестко, с применением танков, подавил попытку вооруженного захвата власти в своем королевстве палестинским воинством ФАТХа, Арафат и его команда переселились в Ливан и быстро превратили эту жемчужину Ближнего Востока, средиземноморский рай, в бандитский гадюшник. Юг Ливана стал вотчиной Арафата, здесь возникло бандитское государство в государстве под неофициальным названием  «Фатахленд». В Ливане разразилась межэтническая и межконфессиональная гражданская война. Страна утратила не только стабильность,  но и независимость. На юге хозяйничал Арафат с его вооруженными формированиями, в долине Бекаа был размещен громадный сирийский военный контингент. Израиль время от времени предпринимал попытки утихомирить арафатовских боевиков на их базах. В марте 1978 года, после захвата террористами пассажирского автобуса на Приморском шоссе, ЦАХАЛ провел операцию «Литани» в Южном Ливане. Дело довести до конца не удалось: тогда шли мирные переговоры с Египтом, и президент Садат поставил условием их продолжения вывод войск. Теракты продолжались. Ответные рейды не давали эффекта. Палестинские боевики  точно так же, как сейчас в Газе,  сопротивления почти не оказывали, разбегались и прятались, а после ухода израильтян, принимались за старое. Шарон настаивал на том, чтобы вырвать эту заразу с корнем. В Израиле понимали, что единственная вооруженная сила, которая будет противостоять ЦАХАЛу, – не палестинцы, а сирийская армия, в которой находились тысячи советских военных советников – сверху донизу: от минобороны и генштаба до батарей ПВО.

Так что еще и по этой причине следовало избежать полномасштабной войны с Сирией. Войскам было приказано ограничить зону боевых действий Ливаном, ни в коем  случае не переходить на сирийскую территорию. Задача стояла — нейтрализовать сирийский вооруженный контингент на месте и быстро. Главная роль здесь отводилась авиации. Как это было сделано, рассказал мне в свое время тогдашний командующий ВВС генерал Давид Иври.

 Сирийские стратеги и их советские наставники исходили из опыта прошлых арабо-израильских войн и сделали из них логически безупречные выводы. Воздушные бои с израильскими летчиками сирийцы всегда проигрывали. Поэтому решили вообще избежать этого заведомо проигрышного противостояния. Зато наземные средства ПВО во время последней войны Судного дня, в 1973 году, стали для израильтян сюрпризом, в ходе боевых действий той войны  десятки израильских самолетов были сбиты новыми советскими ЗРК.

Ставку сделали на  это. В начале 80-х сирийцы получили и с участием советских специалистов освоили новейшие ЗРК и радары. Сирийская противовоздушная оборона в долине Бекаа в Ливане была на тот момент самой современной и самой плотной в мире. Ей и предстояло сыграть основную роль в борьбе с израильскими ВВС. А в воздушные бои сирийцам велели вообще не влезать.

— Они думали, что у нас нет ответа на их ЗРК, — рассказывал мне Давид Иври, посмеиваясь. – Но он у нас был.

Это стало первой в истории войной, в которой в боевых условиях широко использовались беспилотные летательные аппараты, умные бомбы и ракеты, передача изображения поля боя на командный пункт в реальном времени. Это стало первой в истории войной, в которой главную роль сыграла электроника и технологии.

Советские радары сирийцев были сбиты с толку помехами и ложными целями. Расчеты ПВО поначалу не придавали значения каким-то мелким воздушным объектам на экранах. Когда по отражающему лучу на них полетели умные бомбы, они стали в панике отключать радары. Но тогда и ЗРК ослепли:  бомбы и ракеты валились на них неизвестно откуда. Командующий ВВС, сидя на командном пункте в Тель-Авиве, с помощью БПЛА видел всю картину боев на экране и передвигал боевые средства, как фигуры на шахматной доске. Если ракета не поражала цель, он посылал вторую, и так до полного уничтожения.

— Когда в среду, в два часа дня, мы начали атаку на противовоздушную оборону, — рассказывал мне генерал Иври, — сирийское командование велело всем своим самолетам немедленно вернуться на базы, очистить небо, чтобы их ЗРК могли сбивать все, что там летает,  с гарантией. Когда же они убедились, что ничего не могут сделать, началась паника. Они запросили помощь с воздуха. Самолеты поднялись для атаки, но без всякого плана, без подготовки, без понимания, что там происходит.

— Вы предполагали такую реакцию? – спросил я его.

— Конечно, мы на это рассчитывали. У меня было только две заботы. Первая – чтобы не сбить своих. Слишком много самолетов находилось в небе, еще и вертолеты поддержки наземных войск, тесно было в воздухе. И вторая – не перелететь границу с Сирией, а это рядом. Поэтому посылал звено за звеном. Они выполняли свою задачу  и уходили, освобождая место для других. Каждые пять минут я посылал новую четверку, видя картину боя. Сирийцы попадались в наши засады один за другим, они оказались в роли жертвы, а не серьезного противника. За первые полчаса мы сбили 26 МИГов, за 36 часов всей операции – 82, не потеряв ни одного.

После этого разгрома израильские ВВС стали безраздельно хозяйничать в небе над Ливаном. Сирийские танковые колонны, лишенные воздушного прикрытия, сгорали, не успевая выйти на цели. Участие Сирии в войне прекратилось, фактически и не начавшись. ЦАХАЛ уже никто не мог остановить на пути к Бейруту.

Мир узнает, что так можно воевать (а затем и – что только так сегодня и можно воевать), лишь после того как ту же методу применят американцы в ходе операции «Буря в пустыне» в 1991 году – и громадная армия Саддама рассыплется, как карточный домик, в считанные дни, ослепленная, лишенная средств связи и возможности командования, открытая,  как на ладони. Через девять лет.

Израиль научился этому первым. Первым придумал и научил других. Это была великая победа. Не только военная. И далеко не только над Сирией. В СССР в среде военных специалистов и вменяемых аналитиков она произвела такой же шок, как поражение в Шестидневной войне. Но если там еще можно было списать собственную несостоятельность на трусость и глупость арабов, то здесь вопиющее отставание советской стратегии и технологии оказалось слишком очевидным. По многим оценкам, именно этот удар вверг московский имперский режим в усиленную гонку вооружений, на которой он, в конце концов, надорвался и лопнул. Рейгановская страшилка СОИ лишь довершила процесс, а начался он после сокрушительного разгрома в долине Бекаа.

А значит, и наше появление здесь обусловлено не только Шестидневной войной, пробудившей еврейское национальное самосознание в «потерянном колене» — советских евреях, но и Первой ливанской, выбившей из «железного занавеса» несущую петлю.

Однако в Израиле стесняются этой войны. Не вспоминают. Не считают победной. Все, что осталось от нее в народной памяти – трагедия Сабры и Шатилы и позорное бегство из Южного Ливана в 2000 году.

Резня в Сабре и Шатиле, устроенная ливанскими фалангистами, — обычные межарабские разборки, которые на Востоке, к сожалению, рутина — они происходят здесь по сей день с традиционной для этого региона и этого этно-территориального контингента частотой и жестокостью. Им для изощренного кровопускания не нужны израильтяне и вообще какие-либо внешние силы – прекрасно справляются сами. Но на этот раз израильтяне оказались рядом, и потому арабы и международное общественное мнение поспешили возложить вину за резню на них.  Самое главное, что и израильское общественное мнение приняло эту точку зрения.

Это был уже не 1967 год, когда мы умели и хотели гордиться победой. Это был 1982-й, когда обуржуазившийся, во многом благодаря той победе, Израиль научился стесняться ее, дорожить мнением о себе в мире больше, чем собой. Уже существовал «Шалом ахшав», который именно тогда, на шоке и стыде за Сабру и Шатилу, стал массовым движением.

Дальше стал работать эффект отдаленного частичного знания: не упомнить, у него украли или он украл – главное, что причастен к краже. Халатность оккупационных властей и провал разведки, не узнавших и потому не предотвративших резню, превратились на расстоянии в ответственность за саму резню.

Квинтэссенция этого подхода выражена в исключительно лживом по посылу фильме Ари Фольмана «Вальс с Баширом», собравшем самый богатый урожай международных призов в истории израильской анимации, номинантом «Оскара». Там солдат Ливанской войны почти через  четверть века после нее, страдая провалами в памяти и ночными кошмарами, пытается найти доказательства причастности к военному преступлению – «все, что было не со мной, помню».

Того же рода и воспоминания о выходе из Ливана. Этот шаг, вызванный дурацким, как многие его мирные инициативы, решением Эхуда Барака и раскрученной левой прессой истерией четырех голосистых дам, присвоивших себе право выражать мнение всех израильских матерей, запомнится только паническим бегством прежде непобедимого ЦАХАЛа под улюлюканье и стрельбу в спину шиитских боевиков. Мы сами преподнесли победу над нами бандам «Хизбаллы» и сделали ее тем, чем она стала сейчас, — хозяйкой Ливана, спасительницей Асада  и скоро приведет к нашей границе Иран.

Это и стало отдаленным итогом Первой ливанской войны. Это, а не блистательная победа, одержанная в ней нашим мужеством, нашим умом, нашей изобретательностью, достижениями наших технологий и гением наших стратегов. В истории Израиля после Шестидневной войны было мало таких убедительных побед. Мы сами украли ее у себя. Ее не осталось в национальном сознании. А что не победа, то – поражение.

Именно поэтому, а вовсе не из-за близости дат Первая ливанская не выходит из тени Шестидневной. Но если вы думаете, что эта капитулянтская стыдливость не коснется и безусловной победы, 50-летие которой празднуют сегодня, ваш оптимизм чрезмерен.

Не только в ООН отмечали юбилей Шестидневной войны как 50-летие оккупации специальной сессией и соответствующей резолюцией. Десятилетия раскаяния привели к выработке отрицательного стереотипа в отношении этой победы и в самом Израиле.

Не спасение от тотальной резни, которую в канун войны нам обещали все, кто потом просрали свою Цусиму, а их доброжелатели и патроны радостно предвкушали, не триумфальное предотвращение падения «Третьего Храма», не возвращение святынь, о котором мечтали две тысячи лет, не освобождение Иерусалима от иорданской оккупации, а проблема палестинского народа, оказавшегося без своего государства, которого у них никогда не было и от которого они отказывались всегда, когда такая возможность им предоставлялась. Так это следует воспринимать в понимании местных гуманистов.

Во времена моей журналистской молодости нас время от времени собирали для идеологической накачки. Помню одну лекцию такого рода в Ленинградском Домжуре тогдашнего светила советской политологии, специалиста по проблемам молодежи, профессора Лисовского. Он среди прочей фигни, которую излагал с модной полемической страстностью, сказал: «Фронт идеологической борьбы проходит через каждую танцплощадку!» И заметив иронию в зале, принялся живо доказывать свою правоту. После лекции мы в кабаке вдоволь постебались над этой чушью.

Думал ли я, что вспомню об этом сейчас, в Израиле? А вспомнил, когда прочел на днях в культурно-досуговом приложении к газете «Гаарец» — «Галерия» — рецензию Шауля Сетера на выставку «1967» известного фотографа Михи Бар-Ама в Музее Израиля «Тяжелые вопросы остались за кадром».

Автор попрекает устроителей выставки в предвзятости и подозревает, что они подверглись идеологическому давлению государства.

Откуда подозрения, о чем претензии? Выставка называется «1967» — вроде бы нейтрально, на самом деле – лукаво. Приводит в пример честных галерейщиков из частных тель-авивских галерей, там фотовыставки прямо приурочены к 50-летию оккупации. А в экспозиции Бар-Ама (кстати, бывшего фотографа армейского журнала «Бе-махане») наряду с личными сюжетами рожающей жены и подрастающего сына – снимки солдат на войне, военачальников, пленных. И ни одного – страдающих палестинцев.

Это, повторяю искусствоведческая статья в культурно-досуговом приложении. Фронт идеологической борьбы проходит через каждую танцплощадку – прав был профессор Лисовский.

Если победу не удается украсть, сделать вид, что ее не было, можно ведь хотя бы оболгать? Как ни трудно – но можно. Надо только очень захотеть.

Владимир Бейдер