ДОЖДЬ

На модерации Отложенный

File:Lorca (1914).jpg

Федерико Гарсиа Лорка

 Дождь

Есть в дожде откровенье - потаенная нежность.

И старинная сладость примиренной дремоты,

пробуждается с ним безыскусная песня,

и трепещет душа усыпленной природы.

 

 

Это землю лобзают поцелуем лазурным,

первобытное снова оживает поверье.

Сочетаются Небо и Земля, как впервые,

и великая кротость разлита в предвечерье.

 

 

Дождь - заря для плодов. Он приносит цветы нам,

овевает священным дуновением моря,

вызывает внезапно бытие на погостах,

а в душе сожаленье о немыслимых зорях,

 

роковое томленье по загубленной жизни,

неотступную думу: "Все напрасно, все поздно!"

Или призрак тревожный невозможного утра

и страдание плоти, где таится угроза.

 

 

В этом сером звучанье пробуждается нежность,

небо нашего сердца просияет глубоко,

но надежды невольно обращаются в скорби,

созерцая погибель этих капель на стеклах.

 

Эти капли - глаза бесконечности - смотрят

в бесконечность родную, в материнское око.

 

 

И за каплею капля на стекле замутненном,

трепеща, остается, как алмазная рана.

Но, поэты воды, эти капли провидят

то, что толпы потоков не узнают в туманах.

 

О мой дождь молчаливый, без ветров, без ненастья,

дождь спокойный и кроткий, колокольчик убогий,

дождь хороший и мирный, только ты - настоящий,

ты с любовью и скорбью окропляешь дороги!

 

О мой дождь францисканский, ты хранишь в своих каплях

души светлых ручьев, незаметные росы.

Нисходя на равнины, ты медлительным звоном

открываешь в груди сокровенные розы.

 

 

Тишине ты лепечешь первобытную песню

и листве повторяешь золотое преданье,

а пустынное сердце постигает их горько

в безысходной и черной пентаграмме страданья.

 

 

В сердце те же печали, что в дожде просветленном,

примиренная скорбь о несбыточном часе.

Для меня в небесах возникает созвездье,

но мешает мне сердце созерцать это счастье.

 

 

О мой дождь молчаливый, ты любимец растений,

ты на клавишах звучных - утешение в боли,

и душе человека ты даришь тот же отзвук,

ту же мглу, что душе усыпленного поля!