Из военных воспоминаний украинки (окончание)

Днепропетровск, 1942. Фото из Google

 

...В 1943-м  году в конце августа были всем работающим выданы справки, чтобы их не брали патрули.  Такую справку получила я  и  буфетчица столовой Полищук Тося, которую я взяла к себе на квартиру с девочкой - ходили слухи, что немцы будут взрывать большие дома.

И вот одним солнечным утром я и Тося вышли из ворот дома идти  на работу, как  вдруг  слышим  и  видим  - бегут к нам два немца и кричат "Хальт, хальт!" и кла­цают затворами.  Таким образом мы с ней попали  в  облаву. Таких,  как мы, собрали много и всех загнали во двор городской тюрьмы. И справки те, что мы недавно получили, были уже ни к чему. Потом построили в колонну по четыре и повели в гес­тапо,  там опять началась проверка и тех,  кто работал на очень важных объектах, тех отпустили, а  остальных вновь построили по четыре и повели на завод "Коммунар" для отправки на передовую копать окопы и пр.,  так как фронт  уже приблизился.

Вели колонну по ул. Лепика, а потом завернули на Трамвайную. Когда строи­лись, я попросила Тосю стать самыми последними. Так мы и сделали.

И когда колонна шла, Тося говорила рядом идущему молодому немцу:

- Пан,  дома киндер!  - и горько плакала. А по другую сторону колонны замыкал ее старый немец, по виду чистокровный зверь.

И вот когда колонна дошла по Трамвайной до театра Щорса  и  пошли ряды  глинобитных  домиков,  огороженных заборами,  то впереди колонны несколько чело­век вырвались и побежали в ближайший двор. Тогда старый немец побежал за ними,  клацая затвором и крича, а мы остались последними и сильно отстали от колонны. И тут молодой немец крикнул:

- Пани,  ихь кукен туда!  - и показал рукой во двор.  Смотрю, моя Тося уже по­бежала и крикнула мне:

- Зоя Петровна,  за мной!  - а я стою, как вкопанная, не могу двинуть ногами.  А потом как побегу во двор.  Заскочила, а там полно немцев. Они смотрят, гогочут, а я мотаюсь с одного двора  на другой, пока не увидела в одном доме коридор открытый.

- Я туда заскочила,  а там сидят за столом два немца и русская женщина. Я и го­ворю:

- Можно водички попить?..

Немцы так смотрят на меня и спрашивают у женщины:

- Вэр ист? -

Я слышу, как во сне, она им отвечает:

- Майнэ швестер...

Тогда они вышли, а она мне говорит:

- Вы, наверное, из облавы?

 Я еле произнесла шопотом: "Да".

Добрая женщина меня накормила, я у нее отдохнула, а к вечеру добралась за­дворками домой. Тося уже сидела целехонькая дома и плакала за мной.

 

После этой облавы было ещё несколько облав,  но мы уже так быстро не выска­кивали из ворот.  Потом появился приказ "Немедленно всем гражданам эвакуироваться из города.  Кто не эвакуируется, будет расстрелян на месте.", этот приказ был вывешен по всему городу...

И тут я ощутила катастрофу - мне оказалось  негде  прятаться.  Но вдруг я  встретила  Мусю  Мозулевскую  - она меня пригласила к себе на Слободку. Там мы прятались в погребе, а потом ночью перебежали, в конце сентября, на Кошевую улицу, 17. Но оказалось, что для меня нет места в укрытии и я сидела просто в комнате одна,  а полицейские   сновали без конца по улицам, выискивая жителей, заходя в каждый двор.

Пришлось мне  из  комнаты выбраться во двор, и я спряталась в роскошный куст сирени,  а в это время полицейские выгоняли женщин и детей (якобы эвакуировали), кто в чем стоял, и погнали их из города, не разрешая взять никаких вещей.

Душеразди­рающий крик стоял в воздухе. Вдруг  за  подол кто-то потянул из сирени и прямо в со­седний двор,  а потом и повел через улицу. Оказалась незнакомая женщина, соседка из противоположного двора. Увидела меня сквозь эту самую сирень, поняла, что я обречена, и решила мне помочь.

Она меня быстренько завела в подвал своего дома  и  поставила  за дверь. Дверь полностью открыла так, чтобы глядя сверху было видно, что подвал пустой. Едва она успела это проделать, как в калитку стучат полицейские, спрашивают у нее,  нет ли кого?  А у нее самой была красная справка, с которой не угоняли, муж ее работал ма­шинистом.

Зашли полицаи в дом,  слышно мне было,  как ходили по дому, потом вышли во двор, постояли возле подвала и, наконец, ушли.

Заскочила тогда ко мне в подвал эта женщина, принесла теплый платок, бутылку узвара (компота из сушеных  пресладких  груш)  и  кусочек хлеба. Говорит, мол, стой еще, а то, может, еще придут. Так и вышло. В скорости слышу,  опять пришли.  Так же поискали, постояли возле дверей подвала и  ушли.  Тогда,  немного перегодя,  зашла ко мне эта женщина, посмотрела, жива ли я, и говорит:

– Сегодня уже, наверное, не будут...

И наступил вечер...

 

А  вскоре  начались бои и за Запорожье и немцы начали отступать через Вознесеновку на правый берег.  14-го ок­тября 1943-го,  почти день в день через два  года  после захвата Запорожья, немцы оставили город и началась стрельба с правого берега Днепра по городу,  а из города по правому  берегу,  снаряды рвались  на  Слободке один за другим,  нельзя было вылезти из убе­жища.

Меня в это время черт надоумил из подвала выскочить и  я  добежала  до Мозу­левских проверить,  как мои вещи. В это время обстрел еще усилился и я спрыгнула в яму, недавно выкопанную хозяином  под погреб,  но  меня  оттуда волной чуть не выбросило на­верх,  когда рядом разорвался снаряд.  Этот снаряд рванул возле подвала, где я накануне пряталась, второй  попал в дом, а  во дворе находились красноармейцы.  Убило сразу троих,  тут же сразу их начали хоронить...

 

Незаметно прошло  три года.  В страшной войне мы победили.  Город напол­нился ранеными,  калеками.  Вернулись уцелевшие фронтовики. Я так надеялась  на чудо и ждала Георгия,  но чуда не произошло. 

Харьковская обл. 1943. Фото из Google

Постепенно жизнь стала налаживаться.  По карточкам давали граммы,  но я взяла за  Дубовой Рощей 15 соток и посадила картошку и овощи, надеясь прожить. Мать была в гостях и привезла тяжелого петуха и кило два хорошего домашнего  сала.

 Сразу же после освобождения Запорожья я забрала сына к себе в город и  уст­роила в школу N 1.

Работаю там же,  на судоремзаводе,  но теперь моя контора называется ОРС и не надо отчеты  делать  на немецком.  Если не посадят за то,  что работала при немцах,  то  как-нибудь проживем. Молю Бога, помоги   продержаться!

Это я записывала, чтобы не забыть основное о себе, замечательными летними вечерами 1 - 31 августа 1946 года,  в открытое окно  со  двора доносились  нежные за­пахи ночных фиалок,  душистого табака,  петуний и флоксов.  И получилось,  что я сделала сама себе подарок ко дню рождения - 1 сентября, повспоминав свою бестолковую жизнь, поплакав и погоревав.