11 мая (28) апр), 1917

Посол Франции в России (1914-1917) Морис Палеолог, фрейлина Императорского двора и другие современники революции вспоминают весну 1917-го года.

От редакции LJ MEDIA

Петр Орешин

Вспыхнуло вешнее пламя,
Степи да небо кругом.
Воля, не ты ли над нами
Машешь высоким крылом?

Шире лесные просторы,
Ярче просторы земли.
Новые речи и споры
В поле жнецы повели.

Хижина светом объята,
Радость, как брага, хмельна.
Ходит по розовым хатам
Новая сказка - весна.

Стану сейчас на колени.
- Вольная, слава тебе!
Светлые вешние тени
Ходят по новой избе.

1917

________________________

Морис Палеолог. Мемуары

ЦАРСКАЯ РОССИЯ НАКАНУНЕ РЕВОЛЮЦИИ
Завтракал в итальянском посольстве с Милюковым. Бьюкененом, председателем румынского совета министров Братиано, прибывшим в Петроград для совещания с Временным Правительством, князем Шипионе Боргезе, графой Мочениго и пр.
Впервые у меня такое впечатление, что Милюков поражен в своем бодром оптимизме, в своей воле к вере и борьбе. На словах он проявляет почти такую же уверенность, как и раньше, но глухой звук его голоса и его изможденное лицо обнаруживают его тайную скорбь. Мы все поражены этим.
После завтрака Братиано со страхом говорит мне:
— Скоро мы потеряем Милюкова... Затем придет очередь Гучкова, князя Львова, Шингарева... Тогда русская революция погрузится в анархию. И мы, румыны, погибнем.

11 мая 1917
________________________

Елизавета Нарышкина. Мемуары

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ. ПОД ВЛАСТЬЮ ТРЕХ ЦАРЕЙ
Удручающее политическое положение: анархическая партия социалистов берет верх. Армия разложилась и отказывается воевать. Происходит нелепое братание с немцами, которые узнают все, что им нужно. Союзники продвигаются ценой нечеловеческих усилий. Неприятельские войска переведены с нашего фронта против них. Мы бросаем союзников и толкуем о сепаратном мире вместо того, чтобы помочь им нашим наступлением. Если мы порвем с союзниками, мы погибли. Тогда России конец, и нам перед всем миром — позор.

11 мая 1917
________________________

Императрица Мария Федоровна. Дневники

Кажется, что с каждым днем все становится хуже и хуже. Я чувствую себя отвратительно, ничего не хочется, страшная меланхолия и хандра. Побродила немножко по саду, где все еще валяются цветы, сорванные этими выродками и разбросанные повсюду. Затем села за письмо к любимой Аликс, которое завтра возьмет с собой м-р Никиль. Незаконченное длинное письмо к Вальдемару на четырех страницах, которое лежало на моем письменном столе, эти мерзавцы тоже украли, так же как и мою небольшую почтовую книжечку, памятную книжечку с датами дней рождений, и небольшую записку из моего несессера с дарственной надписью дорогого Вилли. Стыд и срам. Зачем им все это? И, наконец, взяли также маленькое Евангелие Мамкa, которое, наверное, мне уже никогда не вернут!

28 апреля 1917
________________________

Александр Бенуа. Дневники

Сегодня наши дамы были у Кругликовой. Еще образец буржуазно-помещичьих переживаний: пацифистка-либертенка превратилась теперь в определенную «вояку до конца»: «Надо раздавить Германию! Эльзас! Кто восстановит Бельгию!» А вперемежку возмущение на то, что воинские депутации с фронта мигом здесь «развращаются», и на то, что все офицеры — воры, и на то, что какие-то части обижены на Гучкова за его нежелание их принять. Словом, неразбериха. Но эта неразбериха не только в этой глупой башке, соединяющей в себе беспечность парижского рапэна и самодурство русской крепостничихи, встречается оно во всех и во всем.
Все же, заглядывая в более далекие перспективы в будущее, мне кажется, что конечная победа после разгрома, сдачи Петербурга, голода, анархии, опыта большевистской программы — за ними и в союзе с немецкими фирмами. Так, по крайней мере, представляется в плане разумно-материально-позитивистском. Но если верить в чудеса и учитывать непредвиденное (трудно иметь реальное отношение к «игре» истории с таким учитыванием), то все может повернуться неожиданно совсем по-иному.

28 апреля 1917
________________________

Василий Кравков. Дневники

Один из командиров частей сегодня заявил об открытии новой Америки: по его наблюдениям, больше дисциплины и порядка в нынешнее время проявляется среди тех солдат, которые раньше — в период самодержавия! — считались самыми опасными, а теперь-де беда в этом отношении с теми, к[ото]рые прежде были на хорошем счету! Один из здравомыслящих солдатиков в беседе со мной объяснил мне, почему его сотоварищи не хотят теперь идти в наступление: за необеспечением тыла — нет достаточного снаряжения, продовольствия, нет лошадей, и пр. В 47-м полку — офицерская кучка ленинцев; не решаются, как с ней поступить. Прибывший наш бывший «наштакор» в Выборг застал там свою должность коменданта уже замещенной «выборным» каким-то штабс-капитаном!

Идет полный развал армии — дезертирство, братание на позициях, самое обывательски-туполобое своевольство и пр. виды дезорганизации. А вот уже и два месяца стукнуло царству нашей очаровательной свободы и революции, рост же новых социальных созидательных связей, скрепляющих страну, страшно пока отстает от процесса гнилостного распада, вызванного крушением старой гнусной государственности... Куда-то вынесет нашу матушку-Русь из этого адского водоворота разбуженных и разнузданных страстей коллектива, именуемого человеко-зверем?!

28 апреля 1917
________________________

Никита Окунев. Дневники

ДНЕВНИК МОСКВИЧА
Вместо Рузского назначен А. М. Драгомиров.
Насчет скорого окончания войны как бы не ошибиться. Идут усиленные разговоры, что мы бы пожалуй и рады ее закончить, да не дадут союзники. Будто бы они уже угрожают нас бросить и вести войну с немцами решаются одни, но, чтобы обезвредить нас как будущих союзников немцев, готовят 500.000 японцев для занятия Сибири до самого Уральского хре**а. И теперь будто бы идет уже усиленная колонизация японцами нашей Сибири, в черте ее до Иркутска. Угроза настолько серьезна, что плачь, а воюй!
Придумали еще праздник: 27 апреля справляют в Государственной Думе ее 11-летний юбилей. Присутствуют на торжественном заседании представители всех четырех дум и председатели второй и третьей думы Ф. А. Головин и А. И. Гучков; министры, послы и публика, состоящая в большинстве из рабочих и солдат. Говорят большие и красивые речи, как будто все настроены примирительно, как будто Пуришкевич и Шульгин не разделены громадной пропастью с перводумцем Церетели и Керенским, но ведь этак как на русской свадьбе или в кабинете кутил — сегодня, когда говорим «по душам», в спорах нет остроты, и все — люди как люди, а завтра, опохмелясь или отрезвясь, — вчерашний собеседник «сволочь», бить его надо, или каверзу какую-нибудь устроить ему. Так и вчера: бурные аплодисменты, веселые лица, поцелуи (Керенский, например, целовал Церетели, и любитель же А.Ф целоваться, кого-кого он не «удостаивал» своими поцелуями — и Брешко-Брешковскую, и М. В. Алексеева!), качанья. Последнего удостоился Родичев, по обыкновению говоривший с подъемом и как оратор ею милостию». Впрочем, «крылатых слов» никто не сказал, и во всех речах было много патетического и мало утешительного.

28 апреля 1917
________________________

Михаил Богословский. Дневники

Вечером собрание русских историков, преподающих в Университете. Были: Кизеветтер, Готье, Яковлев и Бахрушин. Я не хотел было идти, так как еще не принадлежу к Университету, но М. К. [Любавский] позвонил в десятом часу ко мне по телефону и убедил прийти. Я все‑таки пожалел, что пошел. Мы быстро обсудили план на будущий год. Ни у кого нет уверенности, что этот план осуществится. Затем говорили о политике. Яковлев возвестил, что у них в Симбирской губернии повсюду крестьяне отняли земли у помещиков, разрушают всякие хозяйственные сооружения и т. п. Он также сообщил отчаянно дурные известия из армии, приходящей в полное расстройство.

28 апреля 1917
________________________

Александр Замараев. Дневники

Снег, сырость, холодной ветер. Пахать никто не ездил. Многие еще пахать не начинали. Пашня за душу нынче 80 р. Поденщиной грузят бабы, три рубля, мужики — от пяти до восьми. Но дороговизна страшная. Ничего нельзя купить и на деньги.

28 апреля 1917
________________________

Василий Розанов. Дневники

В СУМЕРКАХ НАШЕГО БЫТИЯ
Начиная с декабристов и знаменитого умницы Ал. Ив. Грибоедого, русские только и делали, что отказывались от земли своей.
— Это земля пустая и ничего не родит.
— Это страна бесталанная.
Немцы пришли и взяли ее.
Вдруг все закричали:
— Как они смеют??!!
Но уже слишком поздно.
«Мы были и не смели, да вы нас осмелили».
Единственный в истории случай, единственный вообще в истории всемирной образованности, где образованный класс населения передал свой народ и целую страну в иноземное иго. Хорошо же чувствуют себя, должно быть, Родзянко, Гучков и Милюков, «герои нашего времени».
________________________