Лиза Даль.

Ольга Борисовна Эйхенбаум была дочерью выдающегося филолога, ученого с мировым именем Бориса Михайловича Эйхенбаума.

Лизе было 22 года, когда умер дед. А через десять лет она встретила Даля.

И, когда встретила Даля, сразу почувствовала: вернулась домой. К деду.

Так дед раскланивался с женщинами. Так ходил. Так извинялся. Так каламбурил. Даль часто расспрашивал жену и тещу о Борисе Михайловиче. И Лермонтовым увлекся из-за Эйхенбаума.

Олег нежно дружил с тещей. Звал ее Олечкой.

(Я давно поняла: мужчину делают две вещи. Серьезное отношение к делу. И нежное — к женщине. Олег Даль серьезно относился к своей профессии. И очень нежно — к женщинам.)

После смерти мужа Елизавета Алексеевна не делала по¬пыток вновь устроить свою личную жизнь.

«Я никем не мог¬ла заменить Олега. Ведь я его до конца так и не узнала. Это был абсолютно таинственный, загадочный человек.

Я могла угадать любое его желание, понять его состояние, простить все что угодно, но как человек и как артист он остался для меня полнейшей загадкой».

Ольга Борисовна Эйхенбаум умерла 8 августа 1999 года.

Ушла как-то очень легко. Не обременяя дочь своими болезнями, мучениями, тревогами. Как жила — так и умерла.

А через год после смерти мамы Лиза стала хлопотать о памятнике Олечке.

На Новодевичьем Лизе сказали: давайте пять тысяч долларов, с этого начнем разговор. Лиза жила только на пенсию. У нее не то что пяти, а и тысячи долларов не было.

Ну пошла она на могилу Даля, посидела, поплакала, а уходя, наткнулась там же, на Ваганьковском, на какую-то конторку.

Может, здесь заказать маме памятник? Показала рабочим фотографии могил (зять и теща похоронены рядом).

Ни слова не сказала, кто она. Но рабочие разглядели надпись на памятнике Олегу.

И что-то произошло с рабочими, когда они поняли, о ком идет речь. Что-то с глазами произошло.

Рабочие сами обстоятельно и вдумчиво стали выбирать памятник. Остановились на белом мраморе.

Взяли у Лизы 3 (три) тысячи рублей. Выписали квитанцию. Сказали, что позвонят через две недели.

Позвонили через день. Лиза пришла на кладбище. Памятник установлен. Дорожки подметены.

Рабочие в черных выглаженных костюмах. «Чуть ли не в смокингах, представляешь», — рассказывала мне Лиза.

Рядом с большим, из сибирского гранита, памятником Олегу маленький, из белого мрамора, памятник Олечке.

Такими они и в жизни были: высокий и маленькая.

«И знаешь, что меня больше всего потрясло? — сказала Лиза. — На могилу Олечке рабочие положили букет васильков.

Я не знаю имен этих рабочих. Никогда больше их не видела. Но уверена: они это сделали для Олега».

Лиза пережила Олега на двадцать два года.

Двадцать два года она хранила память о нем. Без истерик. Без кликушества. Без надрыва. Без работы на публику.

Она просто любила его. Как будто тот не умер.

Ее любовь к нему была тихой, сдержанной, строгой, живой, теплой, деликатной.

Лиза не искала нужных знакомств. Не играла роль безутешной вдовы.

А последнее время почти не выходила из дома.

Она часто сидела в кабинете мужа, где все осталось прежним и напоминало о нем: театральные афиши, фотографии, книги, на столе — проигрыватель и любимые пластинки.

«Я всегда буду любить и помнить Олега, — говорила Елизавета Алексеев¬на.

— У меня такое чувство, словно меня похоронили вместе с ним. И я сейчас живу только для того, чтобы было кому рассказать об актере и человеке Олеге Дале...»

Когда приходила на могилу Олега, всегда встречала там людей.

Как-то сказала мне: «Знаешь, люди Олега не отпустили».

«Заканчиваю словами из письма жены Олега:

«Осиротевший наш родной сосед! Я помню, как в твою незапертую дверь он приходил на ваш мужской совет. Душа его бывает и теперь с тобой. Открыта ей к тебе дорога. Ты передай, что я люблю его, как души любят Бога. Найди слова — я их теперь не знаю, всегда любившая его как женщина земная».

Лучших слов ни я, ни кто другой не найдет.

А Олег ко мне приходит».

А теперь она ушла к Олегу.

Наверное, соскучилась так, что сил не осталось.

Вдова великого актера умерла, не дожив пяти дней до его Дня рождения. 25 мая 2003 года Олегу Далю исполнилось бы 62 года.

p.s. Э. Радзинский очень хорошо сказал, что Даль был болен прекрасной болезнью — манией совер¬шенства. Именно она, может быть, не позволила ему сде¬лать больше, чем он сделал.