Пилёж бюджетных денег — занятие в России обычное.

ГОНГО на марше. АЛЕКСАНДР ПОДРАБИНЕК Ежедневный журнал http://ej.ru

У судьбы свое чувство юмора. Иногда она спешит повторить в виде фарса ту историю, которая еще не успела завершиться. Так они и существуют параллельно — история и фарс. Именно так получилось с «негосударственными организациями» (non-governmental organization — NGO) и пародийными «государственными негосударственными организациями» (governmental non-governmental organization — GONGO). Последние сами себя так, разумеется, не называют. Созданные по велению власти, они выдают себя за настоящие, чему люди, в этих вопросах не искушенные, склонны иногда верить.

В нашей стране подобные фальшивки начали появляться еще в советские времена. Классический пример — созданная в 1987 году Международная комиссия по правам человека, во главе которой стоял коммунистический функционер, сотрудник ЦК КПСС Федор Бурлацкий. Главной задачей комиссии было переключить на себя все зарубежные контакты по линии прав человека. Отодвинуть в сторону остатки диссидентского движения и новые самостоятельные правозащитные группы. Тогда им это не очень удалось.

Впрочем, оставим историю на растерзание историкам. Сегодня GONGO многочисленны и разнообразны. Разумеется, обозначение «общественных» организаций как «государственных» условно — в своих учредительных документах они свои связи с государством не декларируют. Легче всего GONGO определить по двум признакам: в существенных вопросах они поддерживают власть и финансирование на свою деятельность получают от отечественных государственных структур.

Этим критериям, например, соответствует малоизвестное правозащитное движение «Сопротивление», получающее целевое бюджетное финансирование для собственных нужд и имеющее государственное поручение раздать в 2009 году грантов на 170 млн рублей. Возглавляет это «Сопротивление» Ольга Костина, жена заместителя начальника управления внутренней политики Администрации президента. Ее правозащитное кредо изложено в одном из ее заявлений: «На протяжении десятилетий российская правозащита формировалась и воспринималась исключительно как политическая сила, оппозиционная власти. Однако сегодня социальный запрос как в России, так и в мировой практике сместился в сторону решения социальных задач».

Решая социальные задачи в меру своих сил и настроения, GONGO тихо осваивают бюджетные деньги на благо себе и себе подобным. Достаточно сказать, что в 2009 году еще четырем таким же малоизвестным организациям, как и «Сопротивление» (этакие «Байкалфинансгруп» третьего сектора), было передано из госбюджета как субгрантополучателям 1,2 млрд рублей. Кому и как они распределяют эти деньги — разговор отдельный.

Впрочем, пилёж бюджетных денег — занятие в сегодняшней России обычное. Больший интерес представляют организации и их отдельные функционеры, которые выходят в публичное пространство. Умение вовремя поддакнуть власти в чувствительном для нее вопросе дорогого стоит и с лихвой окупается. Так, например, в развернувшейся недавно дискуссии о праве Роскомнадзора требовать от интернет-СМИ удалять комментарии читателя принял участие директор Московского бюро по правам человека Александр Брод. Его выступление на радио «Вести-FM» было позже размещено на сайте радиостанции под заголовком «Александр Брод: Роскомнадзор должен следить за нашим Интернетом». Заголовок совершенно точно отражает взгляд «правозащитника» на проблему цензуры в Интернете. Голос из правозащитного сообщества в поддержку ограничения гражданских свобод, конечно, воспринимается властями на ура.

Искушение оказаться с властью на короткой ноге испытывают многие правозащитники. Увы, многие этого искушения не выдерживают. К сожалению, сложилось так, что движение между NGO и GONGO — это улица с односторонним движением. Негосударственные организации дрейфуют в сторону государственных, и никогда наоборот. Многие правозащитники, среди которых есть и весьма известные, входят в общественные советы как раз тех государственных структур, которые и являются источником нарушений прав человека — силовых министерств, Администрации президента, правительства. Широкой публике такую всеядность можно долго и уныло объяснить соображениями целесообразности, однако реальную эффективность подобной практики продемонстрировал на днях главный редактор «Коммерсанта» Михаил Михайлин. Он вышел из Общественного совета при ГУВД Москвы, поскольку ГУВД ровным счетом ничего не делает, чтобы привлечь к ответственности милиционеров, сломавших 31 мая руку задержанному на Триумфальной площади журналисту сетевого издание «Газета.Ру» Александру Артемьеву. Михайлин не правозащитник и для повышения значимости не нуждается в статусе «близкого к власти» — поэтому, осознав свою беспомощность в контакте с московской милицией, он из этого общественного аппендикса силовой структуры вышел.

Правозащитники, за редким исключением, таких вольностей себе не позволяют. Разве что Олег Орлов в свое время покинул президентский Совет по правам человека, да вот Элла Памфилова заявила об отставке, хотя и не вполне понятно пока, по каким причинам. Все остальные предпочитают терпеть репутационные риски ради особого статуса.

Вхождение в GONGO заметно меняет поведение правозащитников. Иногда появляются свойственные власти обидчивость и нетерпимость. Взять, к примеру, историю с дурацкой инсталляцией юных недоумков на озере Селигер. Можно ли так серьезно относиться к пакостной попытке слаборазвитых юнцов заявить о своей лояльности старшим товарищам? Когда эта публика преследовала английского посла или блокировала эстонское посольство, к этому надо было относиться серьезно, как к опасным действиям. Но когда они пишут, рисуют и говорят, то не надо уподобляться им в азарте запретов. Да чихать бы сто раз на все их инсталляции, карикатуры и обвинения. Надо отличать угрозы от мнений; публично отвечать даже на скрытые угрозы, но игнорировать даже самые хамские мнения. Публичные люди не должны так остро реагировать на выпады против них.

Больше всего было переживаний за Людмилу Алексееву, которая сама, кстати, отнеслась к этому довольно спокойно. Однако поток елея в ее адрес превзошел все мыслимые пределы. Справедливости ради я хотел бы возразить некоторым уважаемым мной ежовским авторам. Людмила Михайловна не была изгнана из СССР, а добровольно эмигрировала в США, когда в 1977 году начались аресты в Московской группе Хельсинки, и вернулась обратно, когда СССР уже не стало. Алексеева вовсе не «старейшая наша правозащитница», поскольку не надо списывать со счетов ни Елену Георгиевну Боннэр, ни Мальву Ноевну Ланда, которые, кстати, в отличие от Алексеевой, заплатили за свою правозащитную деятельность судебными приговорами. И не принимали от г-на Путина ни цветов на день рождения, ни мест в президентских структурах.

Умение находиться одновременно в разных ипостасях — черта времени. GONGO —коллективное проявление такого умения. С одной стороны, общественные и независимые, с другой — на содержании у государства и в интересах власти. Сегодня самые яркие такие организации — созданные под государственным патронажем молодежные движения. Они действуют в интересах власти с наигранным общественным энтузиазмом. «Наши» пикетируют посольства и преследуют послов тех стран, с которыми у России возникают напряженные отношения. «Россия молодая» устраивает свои бездарные мероприятия на Триумфальной площади, даже не скрывая, что стремится воспрепятствовать проведению митингов, которые устраивают «несогласные» в защиту 31-й статьи Конституции.

Жизнь у GONGO сочная, но недолговечная. Вводить окружающих в заблуждение своим общественным статусом можно только на старте, потом обман раскрывается. Поэтому подобные организации так часто меняют вывески, взамен старых проектов создают новые, под которые можно получить новое финансирование.

Натуральным GONGO и населяющим их «гонгонам» нет особой нужды заботиться о собственной репутации. Другое дело правозащитники, которых втягивают в орбиту государственной службы. Для них репутация — залог успешной общественной деятельности, а содружеством с институтами власти репутацию в обществе не укрепишь. Разве что грант от Общественной палаты получишь. Может быть, поэтому так невелика сегодня популярность правозащитников в России.