МАРАФОН ПАМЯТИ 2017. Далёкие голоса

                                                           

                  ПАПЕ

       Однажды, перебирая  чемоданы,  в поисках  какой-то  нужной  вещи,  я  увидела  кассеты.  На  них  были  переписанные  со  старого  катушечного  магнитофона  голоса  наших  маленьких  детей,  голоса  нестарых  ещё  бабушек  и  живого  дедушки –  моего  папы.  На каждой  кассете  была  наклеена  бумажка  с  годом  записи…   И мне  вдруг  так  захотелось  снова  услышать  эти  голоса,  вернуться  в  то  время.  Хоть  ненадолго.  Я  вслушивалась  в  отзвуки  исчезнувших  во  времени  событий,  узнавала  бой наших  стареньких   часов  и  начинала   снова  ощущать   себя  той  -  давней… 

   Почти  все  эти  записи  были  сделаны  папой.  Он  всегда  увлекался радиотехникой,  разбирался  в  электричестве.  И  считался  в  нашем  городе  лучшим радиомастером.   Многие   обращались  к  нему  с  просьбой  починить  приёмник,  радиолу ,  а  позже  -  и  телевизор…  Помню,  как  я  засыпала  в  нашей  маленькой квартирке  под  звуки  ремонтируемой  аппаратуры,  которые  иногда  бывали   неожиданно  громкими.  И  до  сих пор, бывает,  вспоминается   резкий  перелив  переключения  каналов…

    Папа  ушёл  на  войну   из  Симферопольского  радиотехнического  училища,  в  котором  проучился  год.  Он  не  успел  приехать  домой  на  свои  первые каникулы.  Не  успел  попрощаться  с  родителями,  братом   и  сестрёнками. В  мае  сорок  первого  ему  исполнилось  двадцать  лет. 
   Он  был  определён  стрелком-радистом  и  сразу  приступил  к  боевым  вылетам.     Рассказывая  о  том  времени,  он  называл  себя   и  товарищей,  с  которыми  воевал,   неоперившимися  птенцами. 
    В начале   43-го  года  его  самолёт  был  сбит.  Лётчик  погиб,  а  папа  с осколком  в  голове  и  контузией  оказался  в  госпитале.
  После  выписки  из госпиталя его направили в тыл. На работу в колхоз. Как было написано в выданном направлении: "для восстановления здоровья". Вот такой "санаторий"... Он  три  месяца  проработал там. А  затем  снова  отправился  на  фронт.  Только  воевал  уже  не  в  воздухе,  а  на  земле.  В  ноябре  в  составе  советских  войск  был  направлен  в   Иран,  где  проходила  Тегеранская  конференция «большой тройки».
  Родные  не  получали  о  нём  никаких  известий.  Ответов  на  запросы,  кроме как «пропал  без  вести»,  не  было.   И  он тоже  не  знал,  жив  ли  кто  из  них  и,  если  жив,  то  где  теперь  находится.  Их  посёлок  Александрены  после немецких   бомбардировок  был  почти  стёрт  с  лица  земли…
- Нет! – сказали  мы  фашистам, -
Не потерпит  наш  народ,
Чтобы русский хлеб  душистый 
Назывался  словом  «брот»! 
–  прорвался  вдруг  из магнитофона   звенящий  мальчишеский  голос. Я  вздрогнула. Это  звучала  запись  семидесятых годов.  Мой  племянник  Дима  рассказывал отрывок  из  стихотворения  Михалкова.  Когда  он  закончил  читать,  раздались возбуждённые  восклицания  взрослых  и  их  аплодисменты.  Затем -  голос  папы.

Началась  другая  запись.  Кто-то  из  детей  пел  песенку,  кто-то  рассказывал   смешные  истории. Среди  общего  гомона  я  различила  и  голоса  приехавших  к  нам тогда  в  гости  из  Кишинёва  папиных  сестёр.  Тех  самых  сестричек,  с  которыми  он  не  простился  в   сорок  первом,  уходя  на  войну…  
   Дорога  в  эвакуацию была очень  тяжёлой  и  страшной.  Вся  семья,  папины  родители  и  трое  детей,  ехали в  открытом  товарняке. После  нескольких  дней  пути  двое  детей,  Миша  и  Клара,  неожиданно  заболели. Как оказалось, дифтерией.  В  Махачкале  их  в  тяжёлом  состоянии  сняли  с  поезда  и  срочно   поместили   в  больницу. Клара  попала  в  детское  отделение,  а  Миша –  ему  было  уже  семнадцать  -  во взрослое.
  Наутро,  едва  переночевав,  оставив  младшую,  Фриду,  с  вещами на вокзале,  мама  и  папа  помчались  в  больницу.  Когда  они  зашли  туда,  врач  сразу  успокоил  их,  сказав,  что  девочке  намного  лучше  – ей  ввели  сыворотку, и  это  помогло.  Но  вот  парню  в  чёрной  косоворотке,  который  тоже  поступил  к  ним  вчера, не  повезло.  Он,  к  сожалению,  умер,  потому  что  сыворотки   в  больнице   больше  не  было.           Парнем  в  чёрной  косоворотке  был  Миша…   Он  навсегда  остался  в  Махачкале.
      В  Киргизии  их  настигло  очередное  горе:  заболел  сыпным  тифом  отец – мой дедушка.  И  опять  больница. Оставляя   девочек  под  присмотром  людей,  приютивших  их,  мама  каждое  утро  ходила  в  больницу,  пытаясь  что-то  узнать  о  состоянии  мужа  и  поддержать  его  хотя  бы  своим присутствием. Но в одно такое  утро  она  встретила  выходящих  из  дверей  санитаров,  которые  выносили  тело  очередного  умершего  от  тифа…     Папиного  отца  похоронили в  киргизском  городе  Джалал -Абаде. 
      В  конце  сорок  шестого  года  моего  папу  демобилизовали. От  знакомых  он узнал,  что  родные  вернулись  в  Молдавию.  Нашёл  он  их  –  тяжело  больную  маму  и  двух  сестричек – в  селе  Цыплешты,  откуда  они  и  были  родом.  Квартирная  хозяйка,  очень  хорошо  к  ним  относившаяся  и  помогавшая  во всём,  потихоньку  подготовила  маму  к  встрече  с  сыном.  Ведь  его  считали  погибшим…                                                                              
   А  потом  началась  другая  жизнь.  Тоже  нелёгкая.  Но  без  войны.
… - Нет! – сказали  мы  фашистам, -
  Не потерпит  наш  народ,
  Чтобы  русский  хлеб  душистый 
  Назывался  словом  «брот»!       -  опять  услышала  я.
-  Что  это?  Два  раза  записано  одно  и  то  же?  
      Нет.  Оказалось, что  это  звучала  уже  запись   восьмидесятых  годов.  Наш сосед  Владик,  друг  сына,  декламировал  то же самое  стихотворение,  а  сын,  тоже  хорошо  знающий  все  его  слова,  на  заднем  фоне  чуть  слышно   повторял  их…
 
 Май, 2015.