Апельсины из Стамбула

Предвоенные годы в Запорожье. Перед футбольным матчем

отрывок из романа "Вчера" 

Последние годы перед войной бабушка готовила для трактористов. Бабуся, не любившая ишачить на колхоз задарма на прополке свёклы, обычно с весны на всё лето бралась готовить трактористам. Рядом с дедовой хатой на соседней усадьбе, отобранной при коллективизации у единственного на весь хутор якобы кулака, стояла добротная хата, занятая теперь правлением колхоза "Большевик". Там же была и летняя кухонька, в которой бабуся готовила свои знаменитые обеды. Так что, находясь на работе, она имела возможность часто подскакивать домой, присматривать за внуком.

Когда бабуля сломя голову убегала готовить своим хлопцам-трактористам, а дед уходил за почтой, Сенька оставался один и уходил в огород или палисадник играть с травами, деревьями, муравьями и кошками. Любовь и благодарность к этим созданиям природы, разделившим с ним детство, он пронёс через всю жизнь…

Особенно загадочны растения. Да, это то, что не предаст, думал Сенька, когда его затем во взрослой жизни крепко помотали года. Иногда думалось, что мир растений не менее разумен, чем мир животных. Просто их эволюция создала такие формы разума, которые не только нам непонятны в принципе, но даже неясно, где эти мыслительные "механизмы" расположены. Но несомненно, что растения разбираются в окружающем пространстве не хуже нас…

Сенькиными верными приятелями кроме кошек были  соседская собака огненно-рыжей масти, - конечно, её звали Шарик, - куры, гуси, утки, деревья в садике перед хатой, добрые растения в огороде и в балочке за огородом, он всех их знал и очень любил.

 …В полдень на колесных "Универсалах" приезжали чумазые трактористы и накидывались на обед, не снимая фуфаек.

Однажды, ещё ранней весной, в первый день весенней вспашки,  бабуля сварила трактористам на обед котёл лапши с петухом, которого выпросила по случаю начала полевых работ у председателя колхоза. Петуха привез с фермы лично бригадир Мартыненко Трофим Трофимович.

Обед получился веселым. Один из трактористов подпоясался  не ремнем, как остальные пятеро, а укрутился стальной проволокой. Бабуля налила им по большой миске лапши и нарезала гору свежевыпеченного ею же хлеба. Они, гогоча, рубанули по миске и запросили добавки. Петровна, добрая душа, опять налила им по полной миске. Молодость быстро оприходовала и добавку. Вдруг один парубок, тот, что был укручен проволокой, взвыл от боли и, согнувшись в три погибели, вывалился из-за стола, пытаясь расцепить свою проволочную упряжь.

  Все поняли, что дело плохо. Кто-то слетал через дорогу в кузню и принес большие щипцы. Но ухватить проволоку, чтобы перекусить, было невозможно, она глубоко врезалась в пузо бедолахи, не рассчитавшего своих возможностей и слабо знакомому с физикой. После нескольких минут отчаянных криков, хлопцы как-то сумели засунуть за проволочный пояс напильник-терпуг и оттянуть проволоку, чем сразу же воспользовался специалист с клещами. Ра-а-аз! И вот она, свобода! Трактористы долго ржали, как молодые жеребцы, а герой дня остался героем бабушкиных рассказов на долгие годы.  

В июле, когда в палисаднике поспели абрикосы, то на единственном сортовом деревце, называемом «калировкой», кто-то ночью «снял» урожай. Остальные три абрикосовых дерева в дедовом садочке были полудичками с более мелкими и горьковатыми плодами. Вечером за керосиновой лампой собрался военный совет в составе деда и бабушки, который определил, что абрикосину обнесла Крупкина Наташка, мужиковатая нелюдимая девка лет 18-19-ти. Петр Крупка жил от нас через два двора, сразу за дедом Зорей, и имел ещё двух сыновей, оба не промах…

Летом приезжала мама. Она пришла пешком после обеда с тяжеленной сумкой гостинцев. Ещё одну сумку она оставила в пшеничном поле между Михайло-Лукашево и Ново-Миргородовкой. Не смогла дотащить. Так дед бегом понёсся к председателю попросить бричку и коня съездить за поклажей. Как-то договорились, и вот уже Сашка сбегал на конюшню, запряг лошадь в бричку-кубарку (с кузовом объемом 1 кубометр для перевозки зерна от комбайна), накидал сена и подкатил ко двору.

Сенька тоже напросился, и так они с мамой и дядей Сашей в роли возницы поехали искать сумку. Нашли её уже в полной темноте по какой-то маминой примете, кажется, напротив непохожего на другие придорожного деревца. Было очень интересно ехать под звёздным небом и слушать нескончаемые мамины и Сашкины разговоры, вселенский стрекот кузнечиков и всхрапывание колхозного коня, но как приехали домой, Сенька не запомнил, потому что позорно уснул…

Много о себе рассказывал и дед. Особенно он любил повествовать о том, как был вольным землепашцем в Приморском крае. Так вот, дед, бедствуя в Полтаве на клочке земли, поверил Столыпину и подался на Дальний Восток.
Где-то году в 1908-м он с родителями в составе большой патриархальной семьи переселился из перенаселенной и потому голодной Полтавской губернии в Приморский край. Получили кредит от Николая Кровавого - 500 рублей золотом на 15 лет с первым платежом через пять лет через Земельный банк. Это тогда было целое состояние. 
Ехали до Владика в «столыпинском» вагоне едва ли не месяц, а там, получив бумаги на отвод участка и купив на месте  две подводы и две пары лошадей, загрузили их скарбом и к августу добрались до места назначения.

Им нарезали сорок десятин (примерно 45 гектаров) целинной земли в благодатном лесном краю недалеко от Владивостока под Уссурийском. Землицы могли взять и больше, но не потянули бы в обработке.

Они быстро, в обрез к зиме, спроворили просторную рубленую избу и возвели всякие сараи, хлевы и амбары. Ещё до большого снега успели купить во Владивостоке две пары волов, весь сельхозинвентарь, корову, свиней, птицу.

Царское правительство помогло с семенами и на первые года освободило от налогов.
Прекрасная земля давала невиданные на Украине урожаи пшеницы, проса, овса… Через два года стали продавать пшеницу. Как и кто без дорог и техники покупал у них пшеницу и пёр подводами через тайгу во Владик, а оттуда пароходом в Японию, дед не знал. Короче, зажили, как господа, даже граммофон и кровати с медными прибамбасами завели...

Приторговывая пшеницей, зарабатывали неплохие деньги. С устатку начали досрочно гасить кредит по 50 рублей в год. Когда отдали за три года 150 рублей, царь-батюшка (его благодарные потомки назвали потом Николаем Кровавым) зачем-то простил переселенцам долг…

Но тут началась первая мировая, а затем и большевистский переворот в 1917 году. Хохлы в Приморье ещё держались, и жизнь их всё ещё была безбедной. Ужасы гражданской войны в Приморье как-то обошли стороной село переселенцев. Но в 1924 году образовалась буферная Дальне-Восточная Республика и край мог реально попасть под японцев.

Люди опять снялись с обжитых мест и вернулись в свой Гадяч на Полтавщину. 

Там не было, как и раньше, ничего хорошего. Дед подался южнее, в Александровск (потом, при кугутах, переименованный в Запорожье). Так он попал в хуторок Казачий. В нем тогда не было и десяти хат. Но в 1928-м приехали горлопаны из города и загнали всех в колхоз.

Деда ещё долго показывал Сеньке на колхозном току то свою веялку, то свою подводу, то своих бывших коней, которых погоняли уже колхозные ездовые… Напротив дедова двора располагалась колхозная кузня, а около неё стоял на вечном ремонте всякий сельхозинвентарь. Так и там дедуля часто показывал Семёну то свой плуг, то свою борону… Все было ржавое, в грязи, неухоженное…

– Глянь сюда, Сенька, – возмущался деда, – - вон моя сеялка, оно (так он конспиративно называл Кобу) всё перегадило. Смотри, на сеялке осталось одно колесо. А вот тот гнедой конь - тоже наш, он хромает и видишь, как живот подтянуло, - скоро издохнет…

…Приезд дяди Жоры в отпуск после дружеского визита кораблей Черноморского флота в Турцию - огромное событие для хутора Казачьего и всей дедушкиной семьи. Сеньке же он привёз целый ящик невиданных хуторянами и даже горожанами апельсинов. Бабуся долго выдавала их по одному. Деду сын подарил комплект флотского белья и старый долго хвастался белой полотняной исподней рубахой и кальсонами с длинными завязочками на штанинах. Младшему сыну деда Сашке и дяде Дмытру досталось по тельняшке, бабушка получила турецкую шаль, а мама отрез шёлка на платье. Она потом быстро сшила из этого настоящего крепдешина прелестное платье, там на тёплом коричневом фоне такие жёлтые, как настоящие, кленовые листья.

До скончания века остались потом фотографии мамы в этом восхитительном платье. 

Дядя Жора, как краснофлотец, навел в правлении колхоза шороху. Уже через день после его визита в правление в дедов двор привезли две арбы хорошей соломы, а ещё через день два присланных правлением мужика залезли на крышу хаты и надежно укрыли соломой места протёков. Ещё дядя сходил в комору (колхозный амбар) и получил два мешка пшеницы в счёт его заработка на трудодни до призыва во флот. На зависть всему попадавшемуся на пути люду он шутя нёс под каждой рукой по шестипудовому мешку пшеницы (6 пудов равно примерно 100 кэгэ).

Перед приездом дяди Жоры деда внеочередно побрился топором (обычно он брился этим инструментом дважды в году – на Риздво (Рождество) и на Пасху (получалось, что и на Новый год, и на 1-е Мая). Он носил козлиную бородку и был похож своей неухоженностью на всесоюзного старосту товарища Калинина. Раз в месяц бабушка подстригала его седые патлы большими портновскими ножницами. Свои дни рождения старики не отмечали. Похоже, они годов не замечали.
Вот уж и не помнится, когда Сенька с мамой и дядей Жорой гуляли по знойной июльской улице Карла Либкнехта в Запорожье, в начале его отпуска или перед отъездом. Сенька запомнил только, как зашли в кондитерский отдел магазина «Люкс» около областного театра, и он стал клянчить пирожные. Мама смеялась и пыталась отговорить дядю Жору купить ему шесть (!) эклеров. Но дядя Жора настоял, и Сеньке пришлось есть всё. Но одолел он всего штуки три. Остальные ему помогли взрослые. При этом пили превосходный бутылочный лимонад. Потом мама не раз угощала Сеньку в том месте пирожными под лимонад, дюшес или сельтерскую... Возможно, что и ей было что вспомнить о том июле.
Ещё они тогда сфотографировались на память, и эти прелестные фотографии – Сенька с мамой и ещё они втроем, с дядей Жорой, – дарят Семёну своё тепло до сих пор…