Как рождается религиозный экстремизм Ч II

Корень проблемы мне видится в следующем: Церковь – теократическое общество, руководимое кастой священнослужителей – святое и совершенное образование по своей форме и структуре (само собой падших людей это не касается). Теократическая идея является базисной, ибо в ней подразумевается а) воплощение Божества и б) связь всего земного с небесным в Церкви. Но, хотя теократия и подразумевает подчиненность мирского интересам духовным, однако сохраняется опасное явление наблюдаемое испокон веков, когда представители этой самой духовной власти видят своё служение не со стороны налагаемых на них обязанностей, а со стороны присвоенных ими колоссальных (в материально-политическом смысле) и надуманных прав.
Далее, само правящее духовенство (любой системы) укоренено в «реалистично-нереальном» мире. Действительно, а какой современной исторической реальности соответствуют высокопарные титулы наших патриархов, архиепископов и епископов, архимандритов, игуменов: «Патриарх всего Востока», «Архиепископ Афинский и всея Эллады», «Глава Коллегии Епископов, Наместник Христа и Пастырь всей Церкви на сей земле», «Отец отцов, Пастырь пастырей, Архиерей архиереев, тринадцатый Апостол и Судья всей вселенной», «Ваше Высокопреосвященство», «Ваше Высокопреподобие», «Блаженнейший и Святейший», или титулы по названию давно несуществующих городов и стран - ну действительно, как дети малые. «Нам говорят, что всё это: титулы, обряды, обычаи, церемонии – суть символические изображения; что в совокупности своей они являют тот «богатый символизм», которым православные должны гордиться. Но при этом забывается и упускается из виду единственно важный вопрос: символическое изображение ЧЕГО»? /прот. Александр Шмеман/. Как часто мы забываем, что избыток символов мутит лицо реальности, рождая гордыню…гордыню. Человек, рождённый в лоне этой реальности находит смысл и утешение в её логических кирпичиках-силлогизмах. Её строгие законы и порядки (более строгие для монашествующих), не мешают ему чувствовать себя свободно и безопасно, как члену хорошо воспитанной семьи. Конъюктурность и корпоративность современных апологетов вполне закономерное явление. Защищается всегда то, что нуждается в защите. Существенно также, по крайней мере, в случае православия и католицизма, что построение общества «сверху» идет не непосредственно от Бога, но … через Церковь, а точнее «святых» иерархов. И с этим вполне справляются. Сложные, а порой ужасающие взаимоотношения между Творцом и Его созданием, не тревожат его душу, поскольку сводятся к формуле веры и специфическим нормам поведения, гарантирующие ему жизнь капусты или … святого. Безопасность жизни – безопасность Рая. Преданность Церкви, служение ей как проводнице воли Бога – вот основной принцип и девиз её бытия. У Церкви свой язык, иератический – формальный, стилизованный, прекрасно приспособленный к правовым (каноническим) и богословским рассуждениям. Однако, современное богословие перестало быть выражением живого опыта Церкви, замкнувшись в узком кружке рафинированных академистов-интеллектуалов пишущих и работающих только для себя. Их специально-эзотерический, птичий язык понятен исключительно их «птичьему виду». «Они вполне смирились с глубочайшим безразличием к их деятельности всего церковного тела и в своем несокрушимом самодовольстве готовы объяснить это «антиинтеллектуализмом» основной массы духовенства и мирян» /прот. А. Шмеман/. У учителей истины (столь важной для спасения человека), которая по своим плодам смиряет, а не раздувает животы и лица, есть и своя риторика столь же многословная сколь и малодеятельная. Да, конечно, они не политиканы, но в этом весьма схожи с ними. Мы слышим их округлые фразы о вере, надежде и любви, столь похожие на колдовские заклинания, без внутреннего содержания того о чём говорится. Любовь и сострадание – без рук окропляющих раны и смывающих гной сочащийся из прокажённых ран. Любовь и верность – без слившихся в жарких объятиях тел и мятущихся в одиночестве этого мира душ. Вера – без детской доверчивости и отчаянного прыжка с закрытыми глазами в объятия неизведанного и непознаваемого Бога, чья милосердная рука проведёт нас сквозь ужасы, тьму и пропасти этого мира. Человека нельзя делить на двое и холя, убаюкивая его душу бросить его тело в сточную канаву. Человек не ишак, чья душа болтается в мешке на его широкой спине, а Церковь не фабрика по производству столь любимых старцев и столь вожделенных для наших душ чудес. Жаждущих новых знамений и чудес не удержать в её лоне от хиромантии, магии и астрологии. Далее, сегодняшним проповедникам не достает единства во мнении по поводу природы добра и зла. Величайшее чудо для одних представляется черной магией и шарлатанством для других. Древних пророков истины и добра фанатично-озлобленные, говоря современным языком экстримисты, забрасывали камнями, распиливали деревянными пилами (пророк Исайя), распинали, но та же участь постигала волхвов и колдунов. Хула и богохульство одного века становились святыми заповедями другого. Апокалипсис одной цивилизации оказывается рождением следующей. Сегодняшние ереси и безумие одних становятся завтрашними символами веры и очевидными аксиомами для других.
Не стоит забывать, что религиозные конфликты характерны, прежде всего, для государств с многоконфессиональным населением, в которых принимаются и действуют дискриминационные законы или игнорируются и нарушаются права верующих. Создание исключительных преимуществ для одной религии неизбежно приводит к ущемлению прав других. Вот почему в нашем обществе возникают опасения в связи с тем, что православие может приобрести де-факто статус государственной религии, а это, в свою очередь, вызовет усиление националистических движений в стране. И эти опасения небеспочвенны, так как в общественном сознании православие тесно связано с русским этносом, с русской нацией. В настоящее время в России действуют 208 мужских и 235 женских православных монастырей, 12 665 православных приходов и 4696 воскресных школ. Остальные конфессии даже в сумме значительно уступают РПЦ по своему весу: более 4000 мечетей, около 70 синагог, 220 приходов Римско-католической церкви, треть из которых к тому же не имеет своих храмовых зданий. Всего около 20 тыс. объектов – такого количества нет ни у одной монополии в нашей стране.

Распространено мнение, согласно которому быть русским значит быть православным (заметим не христианином, а православным). Для сравнения: в украинском национализме такая связь отсутствует, быть «настоящим украинцем» не означает исповедание какой-либо определенной ветви православия или католицизма. Однако в грузинском национализме, например, очевидна связь с православием, а в армянском - с Армянской апостольской церковью. Так идольское обоготворение своей собственной нации, государства - рождает национализм, нацизм: «Германия – превыше всего». При этом, человеческое сознание работает уже на некой периферии чистого смысла, обосновывая, оформляя, объясняя и комментируя его. Более того, являясь тем «Нечто», что оформляет и в этом смысле порождает наше сознание, наше мышление – это «Нечто» требует для своей вполне «вне - человеческой» жизни человеческих жертв. Время бежит, но по-прежнему грозно и властно звучит: «Наука требует жертв», «Искусство требует жертв», «Нация требует жертв», «Государство требует жертв», «Революция требует жертв». Миллионы и миллионы ложились на этот кровавый Алтарь и сколько еще лягут. А сколько жертв принесено и еще потребуется идолам современной цивилизации? Сейчас в нашей стране нарастает волна религиозно-националистических настроений и выступлений. В случае усиления этой экстримистской тенденции мы можем оказаться у порога превращения этнорелигиозных конфликтов в настоящую войну на национальной и религиозной почве.