07.03.2017 03:00

Ю. Лазарев. Дневник лейтенанта Горелова. Часть 1. Глава 1

На модерации Отложенный

Часть I

Круиз «Африка слева»

или энциклопедия корабельной службы

“10 июня. 09.50. Рейд Балтийска. Море – 1 балл. Ветер слабый. Облачность – 4 балла. Форма одежды - №3. Снимаемся с якоря. Иду на ходовой заступать вахтенным офицером. Боевая служба начинается с моей вахты. Пока не чувствую особого желания что-либо писать. Устал, наверное. Может, бросить эту идею с самого начала?

15.50. Первую вахту стоял с командиром. Снялись по тревоге и пошли в сторону Датских проливов. На ходовом – спокойствие. Ничего особенного.

Традиционный «Осте»[3] прицепился уже через час.

Обычный коричнево-зелёный балтийский пейзаж.

Люблю я это дело – стоять ходовую вахту, особенно, если работа интенсивная! Правда, первая вахта выдалась скучноватой, да и короткой: всего 2 часа, несколько изменений курса и скорости, сигналов светом и флагами, пара тренировок расчётов ПВО и ПЛО[4].

Непередаваемое ощущение, когда махина корабля с двумя с половиной сотнями людей внутри послушно выполняет твои команды! Конечно, команды – от командира, но качество их выполнения зависит прежде всего от меня. Уж я знаю все ниточки, которые натягиваются в такие моменты.

Приятная новость: во флагманском кресле сидит комбриг 18… бригады кап. 1 ранга Егоров[5], весьма уважаемый мною человек, редкий по нынешним временам начальник, умный, решительный, но не хам. Очень спокойный, интеллигентный. Пять суток он провёл на «Ревностном», когда мы ходили в Хара-лахт на береговые стрельбы и размагничивание. Это было первое наше столь длительное плавание на Балтике. Я простоял с Егоровым четыре вахты и запомнил их как хорошую работу. Когда он находится на ходовом, старпом не смеет хамить.

Сейчас рядом с Егоровым стоит совершенно неизвестный мне кап. 2 ранга Старчак, командир одного из тихоокеанских кораблей, присланный к нам из Владивостока в качестве старшего межфлотского перехода. Егоров должен сойти где-то у берегов Франции на возвращающийся с боевой службы бпк «Славный» из его бригады. Старчак после этого останется старшим на корабле.

Наши за время моей вахты снарядили торпеды взрывателями. Шутки кончились.

За два часа нас облетали немецкий «Торнадо», шведский «Вигген», встретили три шведских ракетных катера(R-130, R-131, R-132) и “наш” польский разведывательный корабль.

Это всё, что удалось узнать и увидеть интересного.

От послеобеденного развода на работы до зачетов было минут сорок. Я обошёл наши посты и кубрики. Странное какое-то ощущение. Похоже на отходняк после трёхкилометрового кросса. Уже стали привычными постоянные напряжение и гонка за сроками и мероприятиями, ожидание пинка от своего и берегового начальства. Вводные записывать не успевал. И вдруг… – никто никого не подгоняет, пока никто никого не проверяет, работа идёт сама по себе, по инерции, без малейшего напряжения. Мины не видно. Даже голос Лыс. из трансляции (он сейчас на ходовой вахте) вроде бы и не такой резкий. Кажется, все выспавшиеся. Неужели так будет всю боевую службу? Или это только на первый день похода, или от перехода на ходовой распорядок дня?

Корабельный распорядок

Это пояснение может показаться скучным читателю, ожидающему повествование о морских приключениях, однако без рассказа о порядке жизни на корабле многое будет непонятным в дальнейшем.

Жизнь на корабле идёт по строгому распорядку, узаконенному «Корабельным Уставом», её отрезки начинаются, сопровождаются и заканчиваются командами корабельной вахты и дежурства, передаваемыми по радиотрансляции, звонками или просто громким криком. Формально начинается эта жизнь с подъёма. При стоянке у стенки это происходит в 6 часов, на ходу – в 7 часов утра. Как известно, «подъём» – самая неприятная команда на военной службе. Для спящих, разумеется.

Корабельное население делится на две неравные части. Первая, большая часть, испытывая усталость или недосып, способна продуктивно использовать для восполнения недостающего для сна времени любую возможность: обеденный перерыв, перерывы между занятиями, лекцию, семинар, инструктаж, малоответственную вахту и т. п. (отдельные уникумы научаются спать стоя, с чем связаны многочисленные забавные случаи), ну и законное время ночного сна, естественно. Лучше выспался – легче служить! Такие спят крепко, а просыпаются медленно и трудно.

Вторая часть экипажа спит чутко. Этим людям выспаться непросто. Такие не спят на вахтах и корабельных мероприятиях. Такие слышат многие корабельные звуки даже во сне. Будучи внезапно разбуженными, они, хотя и болезненно, но быстро просыпаются и ориентируются в обстановке.

Горелов относился к тому типу натур чувствительных, по-своему волевых, и в то же время нервных, которые описывали ещё Толстой и Куприн. Он не мог не принадлежать именно к этой второй части моряков. Для этой части экипажа рабочий день начинается ещё до подъёма, когда по кораблю раздаётся команда «Горнисту наверх»[6]. Далеко не всякий дежурный по кораблю щадит последние минуты сна моряков и подаёт эту команду тихим и спокойным голосом. Именно после подъёма горниста дневальные позволяют себе выходки по оригинальности едва уступающие шуткам Эллочки Людоедки. Например – потрясти спящего за плечо и участливо сказать: «Спи быстрее! Скоро подъём!»…

Приблизительно в это же время поднимают дежурную смену офицеров и мичманов для обеспечения подъёма и физзарядки. Старпом, или помощник, или другой старший смены строят заспанных офицеров где-нибудь в коридоре и отправляют по кубрикам. С точки зрения устава обеспечение утренней части распорядка дня – обязанность дежурной службы, но уже с конца 70-х годов военные начальники перестали доверять своим дежурным и начали заставлять дежурную смену офицеров выполнять роль утренних надсмотрщиков.

Для остальных обитателей корабля в офицерских и мичманских званиях подъём может продолжаться до самой утренней приборки, если, конечно, не жаль проспать завтрак.

Моряки срочной службы обязаны подниматься по команде «Подъём», которой, как ни странно, в официальном корабельном лексиконе и нет. Вместо слова «подъём» по трансляции звучит сигнал горном и старинная фраза - «Команде вставать, койки убрать». Сорок пять секунд на подъём, как принято считать на гражданке, никто не засекает, но, если к приходу любого проверяющего начальника кто-нибудь из жильцов кубрика бывает обнаружен «незаконно» лежащим (на «законных» основаниях могут лежать после подъёма больные или те, кому особо разрешён внеурочный отдых после ночных работ, вахт и т. п.), то получает верный шанс схлопотать взыскание «за нарушение распорядка дня». Коек в классическом смысле тоже давно не существует. Койками на корабле называют вполне удобные откидные кровати, а «убирают» постели, то есть застилают их, как и в любой армейской казарме.

Через десять минут после подъёма команда уже находится на физзарядке. Физзарядка на корабле – малоприятное и малополезное мероприятие, продолжающееся в течение двадцати минут. Заключается она, как правило, в пробежке по пирсу с заходом в гимнастический городок (если корабль стоит у стенки), или в подобной же пробежке по верхней палубе и вольных упражнениях (часто – под музыку из корабельной трансляции), если корабль – в море. Спортивных снарядов для полноценной разминки всего экипажа в море не хватает. Интенсивность физзарядки в море, понятно, гораздо ниже, чем на берегу, во-первых, из-за меньших величин дистанций пробежек, во-вторых, на берегу физзарядку кроме корабельных офицеров обычно контролировали ещё и штабные офицеры и дежурные, также специально поставленные по графику надзирать за надзирающими.

Не любят утреннюю физзарядку не только природные слабаки и лентяи. Горелов, например, в своё время был перворазрядником и чемпионом училища по гиревому спорту (в своём весе, разумеется), однако, утреннюю физзарядку тоже недолюбливал. Не каждому человеку полезно вылезать из тёплой постельки на утренний холод и физически напрягаться с недосыпа. Утренняя физическая нагрузка хороша для «жаворонков». Но есть же и «совы». А на военной службе «совами» являются не только физиологические нелюбители утренней активности, но и многие природные «жаворонки», участвовавшие в разного рода затянувшихся вечерних или ночных работах и служебных мероприятиях, забиравших значительную часть их времени отдыха.

Ну, наконец-то… Физзарядка закончена. Потные от бега моряки забегают на корабельный трап. В умывальники. Под струи холодной воды. В умывальниках – очередь, а времени на умывание на всех – десять минут. Если корабль в море, с окончанием умывания воду от умывальников отключат, ибо пресная вода – большой дефицит вдали от причальных стенок. В каюте – совсем другое дело. Главное – не громко плескаться при умывании, если сосед по каюте – в отдыхающей смене и ещё спит. Хотя, пора будить его на завтрак!

Корабельный завтрак. Это очень лёгкая еда, обычно ограничивающаяся чаем с бутербродом (булка с маслом). Иногда добавляются какие-нибудь блинчики, небольшое количество сгущёнки, сыра, каши. С недосыпа аппетит плохой. Завтрак – самый молчаливый приём пищи. Вчерашнее обсудили вчера. Сегодня новостей ещё нет. Опять же – недосып.

После завтрака – первая из четырёх, утренняя приборка. Утренняя приборка, как и завтрак – самая лёгкая, так как за ночь мусор в помещениях и на палубах почти не накапливается. За исключением снега зимой, когда приборщики верхней палубы тихо завидуют заведующим внутренними помещениями, имитирующим уборку пыли в кубриках и на боевых постах.

Хуже всех – приборщикам коридоров. Эти в любое время года должны демонстрировать своё усердие, намывая линолеумные настилы мыльной пеной четыре раза в день, поскольку именно по коридорам передвигаются по различным утренним делам начальники всех рангов. От этого усердия через три-пять лет эксплуатации линолеум начинает подгнивать, но корабельные порядки всё равно не меняются.

Офицер во время приборки обязан находиться на своих заведованиях и руководить работами. Каждый день давать одни и те же указания по поводу сметания пыли, помывки палуб, драйки медяшек и т. п. – занятие не самое интересное, поэтому гонять из кают отлынивающих от приборки офицеров – одно из обыкновенных и необходимых дел старпома.

О, старпом! Об этой должности стоит как-нибудь поговорить отдельно[7].

Роль надсмотрщика не была приятна нашим лейтенантам Андрею и Шуре, поэтому они, находясь на приборке, не стеснялись частенько сами прикладывать руки к какой-нибудь тусклой медяшке, заржавевшему без смазки барашку[8] или пыльному углу.

Приборка заканчивается. Приближается последний эпизод «утреннего распорядка дня» - «Подъём флага». За пятнадцать минут до подъёма флага раздаётся «Повестка» - величественная, плавная мелодия горна. Сколько поколений жителей Кронштадта, Севастополя, Владивостока, Балтийска просыпались по утрам под эти звуки «Повестки», расплывавшиеся над городом в утреннем воздухе?

Без пятнадцати восемь корабельные приборщики покидают места работы, чтобы приготовиться к ритуалу. Какая бы форма не была объявлена, на подъём флага одевают «первый срок» – чистую и новую одежду. Тоже вековая традиция. Наступает главный торжественный момент каждого дня – подъём военно-морского флага, в смысле – Военно-Морского Флага СССР!

Сигнал горном и звонки «большого сбора» – команда собирается на построение на подъём флага.

Построение, неофициальная поверка людей, внешний осмотр, выход командира корабля, его краткие указания офицерам – всё по раз и навсегда устоявшемуся сценарию со времён петровских кораблей.

Наконец, дежурный по кораблю напоминает командиру, что до подъёма флага осталось пять минут. Ещё две-три минуты и все занимают свои места в строю.

Уже давно на кораблях используют микрофоны для общения с экипажем на построениях. Но каждый уважающий себя офицер, подающий традиционные команды на подъёме корабельного флага, последние из них отдаёт своим собственным, натуральным голосом, без микрофона. И неважно, происходит это на маленьком тральщике, или на авианесущем крейсере. Должно быть слышно всем: «На фла-аг и гю-у-йс – сми-и-рно!»

Весь экипаж устремляет взгляд на флагшток и замерших возле него сигнальщика с флагом, командира и дежурного по кораблю. Минута проходит в полной тишине.

«Исполнительный»[9] рухнул на сигнальный мостик – это видно всем, но только после слов дежурного «Товарищ командир! Время вышло», командир подчёркнуто спокойно говорит дежурному: «Флаг и гюйс поднять!»

«Фла–а-аг и гю-у-йс поднять!» - протяжно орёт что есть мочи дежурный, и под задорную мелодию горна флаг взлетает на флагшток.

Рабочий день корабля начат!

Ещё пять минут на последние указания подчинённым на день. Команда разбегается по боевым постам.

На ходу корабля флаг всегда поднят. Следовательно, нет и его подъёма. Утреннее построение бывает более коротким и таким же обыденным, как и другие построения экипажа. Всё равно – больше трети экипажа в это время несут ходовую вахту. Но как раз после этого утреннего развода и инструктажа все снова встречаются на своих боевых постах – «Осмотр и проверка оружия и технических средств»!

Каждое утро командир корабля должен быть уверен, что его корабль боеспособен. Или хотя бы знать, что именно из его оружия и техники исправно, а что не готово к применению и насколько. Корабельное хозяйство проверяется в действии.

Кроме субботы и воскресенья, каждое утро, каждый член экипажа начинает свой рабочий день на боевом посту с выполнения первой команды осмотра и проверки оружия и технических средств – «Механизмы осмотреть и провернуть вручную». В последующие сорок пять минут по командам корабельной трансляции и своих непосредственных начальников каждый моряк осматривает и проверяет всю технику, которая есть у него в заведовании. А бесхозного на корабле нет ничего. Каждый предмет имеет своего хозяина – заведующего. А каждый заведующий техникой после каждой команды командира по ходу проверки докладывает своему непосредственному начальнику результаты проверки своего хозяйства. Каждый начальник суммирует доклады подчинённых и передаёт результат «наверх», следующему начальнику. Таким образом, до самого верха, старпома и командира корабля доходит вся информация о состоянии корабельной техники.

По ходу осмотра и проверки оружия и технических средств свободный от вахты экипаж находится уже вдали от глаз большого корабельного начальства, в рабочей, неофициальной и спокойной обстановке. День за днём корабельной службы происходит эта рабочая процедура: механизмы осматриваются, «проворачиваются вручную», затем проверяются с включением электропитания («в электрическую»), с проверкой боевых режимов. С первого дня самостоятельной работы, в ходе ежедневных занятий с техникой, её постижения и до последнего дня пребывания на корабле для каждого заведующего все эти гайки, железки, лампы, диоды, кнопки, тумблеры и т. п. постепенно становятся очень знакомыми и понятными, просто родными. Их положение, звук, цвет, другие внешние признаки начинают обретать смысл и ясность. Человек начинает понимать свою технику. Проходит время и наступает такое состояние знания, когда по характеру мигания лампочки на панели управления или по звуку работающего механизма или чему-нибудь подобному человек становится способным определить исправность или дефект приборов или механизмов, изначально казавшихся непостижимо сложными.

Матрос учится управлению техникой ещё в учебном отряде. Правда, с качеством обучения на этом этапе службы обычно было неважненько. Исключение составляли лишь некоторые Севастопольские и Кронштадтские учебные отряды, и то по узкому перечню устаревшей техники. Курсанта военно-морского училища тоже учат управлять своей техникой. Знания и умения, получаемые в училище, обычно более широкие, но менее глубокие, чем практические корабельные необходимости. Это не из-за недостаточного качества обучения, а из-за того, что специальность офицера-инженера предполагает возможность применения училищных знаний на самых разных кораблях и на самой разной технике. Военный инженер должен уметь освоить любое оружие родственного назначения. Насколько это получается на практике, зависит от способностей конкретного человека и от того, насколько успешно были восприняты училищные знания. Увы, на флоте встречаются офицеры, которые так и не постигают науки управления корабельным железом. Лейтенант Горелов не относился к этому типу офицеров, но всё же работу с людьми считал более лёгкой, чем с техникой. Поэтому радовался каждому успеху в общении с техникой больше, чем очередному первому месту своей группы в соцсоревновании. Но мы застали героя нашей книги после первого года корабельной службы, когда проблемы освоения техники уже остались позади.

Однако, прошёл ещё один час корабельного распорядка. Осмотр и проверка оружия и технических средств закончены и обычно переходят в тренировки и учения различного масштаба – от самого маленького поста до общекорабельных.

Десять минут перерыва. И начинается новая часть распорядка – учёба. Два часа. В понедельник – это святое время политзанятий. В другие дни – занятия по специальности, общей подготовке[10] или другие виды учёбы. Каждый начальник на корабле, будь он всего лишь командир отделения или сам командир корабля, являлся преподавателем и, следовательно, педагогом, поскольку обязан был учить своих подчинённых многочисленным корабельным наукам и воспитывать их «в духе преданности Советской Родине, Коммунистической партии и Советскому правительству, дружбы народов, пролетарского интернационализма, непримиримости к буржуазной идеологии» и т. п. Следовательно, каждый корабельный «преподаватель» обязан был вести свои учебные программы, планы, конспекты, учёт успеваемости обучаемых и т. д. В общем, достаточно большой объём бумаг. А каждый обучаемый имел свои учебные тетради по каждому предмету обучения. Военный корабль являлся не только транспортом, оружием, электростанцией, домом, но и плавучей школой. Как и любой офицер, наш Горелов руководил обучением мичманов и старшин своего подразделения и в то же время «учился» в группе офицерской подготовки под руководством командира корабля.

Чаще всего занятия проходят на боевых постах, поближе к изучаемой технике. Офицеров обучали в кают-компании, но распорядком дня их занятия были разнесены с занятиями по специальности.

По окончании занятий производится ещё одна малая приборка. И вот, наступает время обеда и обеденного перерыва. «Команде руки мыть» – звучит из динамиков долгожданная команда.

Мест в столовой и даже кают-компаниях на всех не хватает. В обычных условиях обед и ужин проходят в две смены. В море – другое дело. Здесь и без обеденных смен почти половина команды находится на вахтах. В меню – традиционные блюда: первое – суп (борщ, щи), второе – кусочки мяса, котлета или рыба с гарниром и компот из сухофруктов. Плюс солёные и очень зелёные помидоры или другое подобие салата. Хлеб, разумеется, без ограничений (именно хлебом бывают забиты карманы брюк молодых матросов). Обычный ассортимент советской столовой. В дальних походах в рацион добавляются фрукты, свежие овощи. Не шикарно. Формально - довольно здоровая пища. Голодным не останешься. Правда, применение низкосортных жиров у многих вызывало изжогу, а у некоторых провоцировало и язву. Но не сразу. Наш Горелов, например, за первый год военной службы поправился на восемь килограммов, потом, правда, все их сбросил.

Ну вот, поели. Обеденный перерыв. Кто свободен от вахты, может и поваляться. Ведь, в отличие от сухопутной службы, перерыв на обед на флоте длится два часа, а в море – все три! Это называется «адмиральским часом». Вероятно, был таки в истории нашего флота какой-то добрый адмиралище, даровавший этот лишний часок низшим чинам для поправки здоровья. Кто смог, компенсировал свои минуты и часы недосыпа. Ну, или просто использовал время покоя, когда можно и подумать, и вспомнить, и настроиться. А кто-то мог и заняться любимым делом, помимо корабельной специальности. У Горелова имелась страсть к рисованию, и время обеденного перерыва, если не был очень усталым, он часто проводил с карандашом или акварелью.

И снова за работу! После обеденного перерыва – очередное построение и развод на работы. Теперь предстоят работы по уходу за техникой, корабельным корпусом или продолжение занятий по другим учебным дисциплинам. Ещё почти три часа до самого ужина. А дел-то на корабле всегда хватает. Не хватает как раз времени! Вот заканчиваются послеобеденные работы, вот опять приборка, вот и ужин, мало отличающийся от обеда, а дела ещё не окончены. После ужина корабельное начальство собирают на подведение итогов. И частенько оказывается, что работать ещё и работать! И работе этой даже официальный отбой не бывает помехой. И срывается у кого вечерний отдых, у кого – сход на берег[11], а у кого и ночной сон. И кто-нибудь да произнесёт: «По всей стране Советов заходит солнце, и только у нас занимается ясная утренняя заря!»

Если всё же повезло, и после ужина ты не заступаешь в наряд, тебя не гонят на какие-нибудь работы, то тогда можно и отдохнуть: постирать, погладить или подлатать форму, почитать книгу, телевизор посмотреть в столовой или кают-компании (в зависимости от чина), покачать мышцы, пописать конспекты, или просто посидеть, полежать и подумать. Или даже поспать. До вечернего чая.

Это самый поздний приём пищи. В 21.00. Чай с бутербродом под программу «Время». Потом – обязательная по уставу вечерняя прогулка, которой в море и быть не может. Затем – «проветривание», то есть последняя за день малая приборка, и вечерняя поверка – одно из святейших военных мероприятий.

Экипаж снова строится вместе (только в штормовую погоду вечернюю поверку проводят по кубрикам). Проверяют наличие каждого по списку. Затем зачитываются те приказы командира корабля или более высоких начальников, которые должны быть известны всем. Самый важный из них для корабельного народа – приказ о назначении на дежурство и вахту на следующие сутки.

Вечерняя поверка окончена. Пятнадцать минут на вечернее умывание и отбой. Находиться в своей койке после общекорабельной команды «Ночное освещение включить» - такая же обязанность матроса, как и быстро встать по подъёму. Факт отбоя экипажа проверяется множеством начальников из числа офицеров и мичманов, которые привидениями бродят по кораблю ещё минут двадцать после отбоя. А ещё ходят и те, кому «повезло» вместо ночного отдыха работать где-нибудь в корабельном чреве, или дежурить в эту ночь. Отбой этих «привидений» откладывается на ещё более позднее время, а сон бывает коротким. А там и подъём.

И так недели, месяцы, годы. А для офицеров – многие годы. Прочитайте «Распорядок» ещё раза три. Может быть, поймёте, что такое корабельная повседневность. Конечно, по физической нагрузке эта работа легче работы в забое, но нервное напряжение таково, что сравнить можно мало с чем.

ся существенные различия. Многие моряки порядки на своих кораблях с мазохистской гордостью называли «дурдомом» (а мы всё-таки служим!), однако, всё познаётся в сравнении. Часто это сравнение позволяло понять, что жизнь на своём родном корабле вовсе не так уж и плоха.

Сторожевой корабль «Ревностный» был одним из последних построенных корпусов проекта 1335. Основная задача корабля – борьба с подводными лодками в составе противолодочного соединения. Водоизмещение – около 4500 тонн, длина – приблизительно 140 метров, ширина – 16 метров. Мореходность - практически неограниченная. Основное вооружение – ракетный противолодочный комплекс, который назовём «Горн» с системой управления «Пассат» и ракетой 75РУ, ибо только через несколько лет настанет время назвать их точным именем. Другое вооружение: два зенитно-ракетных комплекса самообороны, артиллерийский комплекс с двумя 100-мм артустановками, два четырёхтрубных торпедных аппарата, две пусковые установки реактивных глубинных бомб, гидроакустическое и радиотехническое вооружение, средства связи и т.д. Экипаж – более двухсот человек, в том числе двадцать три офицера и тридцать два мичмана.

Матросы жили в уютных кубриках по 8-18 человек в каждом, офицеры и мичмана – в двухместных каютах. В каждой каюте было по две койки, расположенные одна над другой, как полки в купе поезда, два одёжных шкафчика, двухтумбовый письменный стол, два стула, умывальник, подкоечные ящики-рундуки. Так как количество мест в каютах превышало количество офицеров и мичманов даже с учётом приписных, как правило, в каютах старпома, замполита и командира электромеханической боевой части верхние койки снимались, за счёт чего эти каюты превращались в одноместные. По-настоящему одноместными являлись расположенные в надстройке флагманская каюта и каюта командира корабля. Эти каюты были двухкомнатными и имели санузлы. Остальной экипаж пользовался двумя матросскими, мичманским и офицерским гальюнами и соответственно четырьмя душами.

Имелась матросская столовая и похожие на маленькие кафе кают-компании офицеров и мичманов.

По всем параметрам скр[12] проекта 1335 был лучшим в мире среди фрегатов своего поколения.

Четыре таких корабля входили в состав 17… бригады противолодочных кораблей Камчатской военной флотилии, базировавшейся в бухте Завойко, расположенной напротив Петропавловска-Камчатского. В основном из офицеров и мичманов этих кораблей и формировали командный состав экипажа «Ревностного». Надо сказать, что для служивших на Камчатке «новостройка» не являлась хорошим продолжением службы. Жизнь в бригаде была устоявшейся, а зимой и вообще замирала: Авачинскую бухту сковывал лёд, и выходить в море приходилось только с помощью ледоколов, что бывало не часто. Проверками «сверху» мучили не много, а когда проверяющие всё же приезжали, то красная рыба, икра и горячие воды Паратунки[13] занимали большую часть их внимания. Те, кто прослужил на Камчатке десять-двенадцать лет, получали около тысячи рублей в месяц и к дембелю скапливали состояния по 40-50 тыс. рублей, могли позволить себе шикарное житьё в уютном Петропавловске или богачами вернуться на континент. Попавший же на новостройку не только терял все камчатские надбавки, но и вообще мог продолжить службу во Владивостоке или чего хуже – в богом забытом Стрелке[14]. Ясно, что, чем дольше человек прослужил в бригаде, тем большими чинами и связями обрастал, тем легче ему было отпихнуться от злосчастной «новостройки».

Именно эта причина обусловила редкостную молодость экипажа «Ревностного»: в момент его формирования только лейтенантов последнего выпуска в нём набралось двенадцать человек, всё верхнее звено офицеров (командиры БЧ, старпом и замполит) были старшими лейтенантами, кроме лейтенантов помощника по снабжению и начмеда, а сам командир - капитан-лейтенантом. Но не все офицеры «Ревностного» шли на новостройку с неохотой. Двое главных действующих лиц нашего повествования, лейтенанты Горелов и Петров, просто жаждали попасть в этот экипаж, и причины для их стремления были существенные.

Петров и Горелов были однокашниками по учёбе в Черноморском Высшем Военно-Морском училище имени Нахимова в Севастополе, пять лет проучились в одном классе и попали служить в одну бригаду, на один корабль – скр «Разумный», где и прожили несколько месяцев в одной каюте. Оба были неженаты.

Девять месяцев службы на «Разумном» оказались для юных лейтенантов не только великой школой, но и тяжёлым испытанием, которое они по их собственному мнению не выдержали. Дело в том, что на их первом корабле царила обстановка жуткой и наглой годковщины[15], причём не только среди моряков срочной службы, но и в офицерской среде. Более того, как считал Андрей, распространялась годковщина именно «сверху», так как матросы подобно обезьянам копировали взаимоотношения верхов, а начальники были вполне удовлетворены установленными годками[16] порядками, позволявшими тратить, как казалось, гораздо меньше энергии для достижения любых целей службы. Скверные традиции никто не пытался разрушить.

Крайних форм годковщина на «Разумном» не принимала, в том смысле, что до трупов пока не дошло, однако фингалы и ссадины на матросских физиономиях были делом обыденным.

Офицерская годковщина имела, разумеется, другие формы, но была совершенно неприемлема для привыкших к дружному и по-хорошему здоровому курсантскому коллективу парней.

В первые же дни нахождения на «Разумном» Горелов и Петров усердно взялись за сдачу зачётов на допуск к управлению заведованием (командование группой, батареей) и к самостоятельному несению дежурства и вахты. Зачёты сдавались успешно и быстро, и вместо положенного месяца уже через пару недель оба лейтенанта самостоятельно дежурили и несли ходовую вахту, после чего получили право по традициям своего корабля посещать кают-компанию в свободное время. Но очень скоро выяснилось, что эти успехи были только предтечей грядущих неприятностей. График дежурств составлялся с ущербом для офицеров помладше. Обоих наших лейтенантов стали регулярно и откровенно без существенных причин снимать с дежурства, естественно, прокручивая на дежурстве повторно в день снятия. За месяц на долю Горелова и Петрова приходилось по семь-восемь корабельных дежурств, не считая береговых. А дежурства на «Разумном» были столь тяжёлыми, что пришедшему в каюту после смены бывшему дежурному едва хватало сил снять шинель и дотянуть до койки.

Старпом «Разумного» капитан-лейтенант Олейник был классическим хамом, считавшим матерные оскорбления в адрес младших по чину делом обычным и правильным. Как только Горелов услышал подобное в свой адрес, то немедленно отреагировал с учётом своего политработнического опыта: «Товарищ капитан-лейтенант! Я таких слов не понимаю. Если Вы ещё раз так со мной заговорите, то в переводчики я позову начпо[17] бригады».

Старпом побагровел, но в тот раз промолчал. Новые лейтенанты, кажется, старпома не боялись, значит, не почитали, поэтому Горелову с Петровым доставалось больше других.

Командир БЧ-3, опытный капитан-лейтенант Бабков, быстро усвоил, что ему попались добросовестные и неглупые ребята, и после пары недель интенсивной работы с новичками он управлял боевой частью почти не выходя из каюты, нещадно эксплуатируя своих новых офицеров. К их чести БЧ-3 «Разумного» совершенно не стала от этого хуже. Первая курсовая задача сдана «на хорошо», ракетные и торпедные стрельбы были выполнены успешно. Мало того, постепенно взаимоотношения в матросских кубриках «румынов» стали более человеческими, поскольку оба лейтенанта часами торчали в этих кубриках во время занятий и всяких других мероприятий корабельного распорядка.

При всём этом Горелов первый раз сошёл на сход[18] после четырёх месяцев безвылазной (не считая деловых выходов) службы и то только потому, что ему повезло попасть в командировку в Петропавловский флотский полуэкипаж, где он два месяца готовил молодое пополнение матросов для бригады. Ну а Петров впервые сошёл на берег только после семи месяцев беспросветной службы. Когда он позже рассказывал эту историю, слушатели относились к этому историческому факту как к флотской байке. Обоих лейтенантов не пускали с корабля под различными надуманными предлогами. Разумеется, в таких условиях, да при наличии камчатских денег редкие сходы наших лейтенантов превращались в грандиозные походы по кабакам.

Недосып и переработка, почти полное отсутствие отдыха очень скоро привели к возникновению ощущения подавленности и безысходности. Кто знает, быть может, жестокая школа вскоре сделала бы лейтенантов закалёнными и невосприимчивыми к трудностям «Разумного», но узнать это уже не суждено: Петров и Горелов задумали побег. Как только по бригаде разнеслась весть о формировании нового экипажа, оба лейтенанта БЧ-3 «Разумного» подали рапорта о переводе на новый корабль. Ясно, что по вышеприведённым обстоятельствам конкурентов для них не нашлось. Тут неожиданно выяснилось, что и Горелов, и Петров очень нужны на «Разумном», что без них и дежурить некому, и что чуть ли в море кораблю не выйти (уже из казарм, где временно жил «Ревностный», Горелова даже откомандировывали на «Разумный» на выходы в море для несения ходовой вахты), и что они весьма уважаемые на «Разумном» люди. Ясно, что без карасей[19] офицерам-годкам на «Разумном» служить стало тяжелее. Но было поздно. Побег удался.

Так среди двенадцати лейтенантов нового экипажа оказались Андрей Горелов и Александр Петров. Экипаж «Ревностного» собрали на пару недель в береговой казарме, затем переправили двумя самолётами Аэрофлота в Хабаровск, а оттуда поездом за семь суток через Москву - в Калининград, где новый сторожевик ещё через четыре месяца был принят и отправлен на испытания и подготовку к межфлотскому переходу в главную базу Дважды Краснознамённого Балтийского флота - Балтийск.

Жизнь в новом коллективе отличалась от жизни на «Разумном», как небо от земли. О каких-либо серьёзных отклонениях от уставного порядка службы здесь не было и речи. «Царьё», как называли лейтенанты корабельное командование, иногда даже могло прислушиваться к мнению низов.

Бывшие «зелёные караси» с «Разумного» умели работать и с людьми, и с техникой, и с бумажками[20], причём работать много и результативно. Нельзя сказать, что они полностью уверовали в свои силы, но чувства страха перед службой, присущего почти всем курсантам-выпускникам, уже не было. Уже к ним самим частенько обращались за советом. Самый старший офицер в экипаже, командир корабля капитан-лейтенант Николай Александрович Михеев, как и старпом старший лейтенант Михаил Юрьевич Медведь, иногда обзывали своих лейтенантов салагами, но только вне строя, в шутку, совершенно беззлобно. Хлебнув на «Разумном» горюшка с годками, наши герои начали налаживать в новом подчинённом коллективе взаимоотношения, основанные на своих понятиях об уставе, необходимости и справедливости. Через несколько месяцев службы подчинённые смотрели на них с большим доверием, как на истинно старших, хотя некоторые старшины были младше лейтенантов лишь на два года, а мичмана – и вовсе ровесники.

Даже среди приятелей-офицеров редко бывает единомыслие по поводу методов и принципов руководства подчинёнными, тем более трудно найти полное взаимопонимание в этом вопросе с начальством. На «Разумном» Горелова с Петровым считали недопустимо мягкотелыми. И на «Ревностном» в первый год существования экипажа не обходилось без «производственных» конфликтов, но решающую роль играл результат – итоги БП и ПП подчинённого подразделения[21]. А эти результаты у наших героев были всегда положительными.

Новым непосредственным начальником лейтенантов БЧ-3, командиром БЧ стал старший лейтенант Костя Ольгин. Он выпустился из того же севастопольского училища двумя годами раньше Горелова и Петрова. Ольгин был флегматом, не считался великим специалистом минно-торпедного дела, не любил возиться с матросами, засыпал над бумагами. При этом у Константина Сергеевича имелось одно замечательное качество: он совершенно не вмешивался в бурную деятельность в подразделениях своих инициативных лейтенантов, которые постепенно захватили власть над всей боевой частью. Ольгину осталась роль передаточного звена между командованием корабля и подчинёнными офицерами. Это устраивало всех. Кроме замполита.

Замполит оказался человеком скрытным, угрюмым и злопамятным, склонным к навешиванию на подчинённых «политических ярлыков». Каждого члена экипажа как-нибудь да называли на корабле: по имени, фамилии или прозвищу. Замполита в экипаже никто никак не называл. Его называли просто Замполитом. Вероятно, именно замполит оказался автором и проводником новой традиции нового экипажа – огромной дистанции, если не враждебности между почти всеми командирами боевых частей и командирами групп. В разговорах «по душам» замполит иногда говорил своим собеседникам: «Если у вас хорошие отношения с подчинёнными, значит в подразделении что-то не в порядке».

Ольгин выпадал из системы, к которой стремился привести взаимоотношения офицеров замполит. Кроме того, Ольгин пил.

С пьянством на флоте боролись всегда. Но фактическое понятие пьянства на каждом корабле - своё. На «Разумном», например, чтобы считаться пьяным, офицеру нужно было не смочь встать с постели или вообще не прибыть по спиртным обстоятельствам в строй к подъёму флага. На «Ревностном» добавились употребление спиртного на корабле, похмельный сон в рабочее время и неспособность выполнять свои обязанности на командном или боевом посту (мы ещё узнаем, как определялось пьянство и на некоторых других кораблях). Почти все эти случаи имели место в карьере старшего лейтенанта Ольгина на «Ревностном». Вероятно, бывали они и раньше, иначе его отец, большой по понятиям простых людей кэгэбэшный начальник, сумел бы отстоять его от новостройки. Замполит распространял мнение, что Ольгин мешает стать БЧ-3 лучшей на корабле.

Против командира минно-торпедной БЧ был составлен тайный заговор корабельного и бригадного начальства, и уже в Балтийске, всего за пару недель до выхода на боевую службу, на «Ревностный» неожиданно почти для всех прибыл с Камчатки лейтенант Минов и предъявил предписание на должность командира БЧ-3. Ольгин уехал назад, в Петропавловск.

Комбат и командир группы БЧ-3 жалели Ольгина, но и Сашу Минова приняли радушно: Минов был из тех же лейтенантов, что прибыли в 17… камчатскую бригаду одновременно с ними после окончания Тихоокеанского училища, и служил комбатом на таком же 1335-м. Мина был человеком замкнутым, косноязычным, высоким и сутулым, страдал от комплекса неполноценности и сильно боялся начальства. Было очевидно, что на столь высокую капитан-лейтенантскую должность Минов попал не за великие заслуги, а в следствие всё той же борьбы ветеранов бригады против попадания на новостройку. При этом Горелов с Петровым, понимая непростое положение нового командира, договорились на людях величать Мину по имени-отчеству, как поставил общение в своё время Бабков, а перед строем, понятное дело, как положено по уставу.

Так продолжалось недолго. Можно только догадываться, что стало причиной перемен, но уже через несколько дней Мина начал превращаться в высокомерного и хамоватого самодура, демонстративно увеличивая дистанцию во взаимоотношениях с другими лейтенантами и не упуская ни одного случая для самоутверждения перед подчинёнными. Боевая часть, не привыкшая к такому обращению, ответила глухим недовольством. К началу боевой службы между Миной, с одной стороны, и Петровым с Гореловым с другой, лежала глубокая пропасть. Лейтенант Гордиенко, главный корабельный юморист, знаток анекдотов и поучительных историй на все случаи жизни, автор прозвищ и афоризмов, по поводу Минова изрёк: «Тринадцатый апостол!».

И всё же время межфлотского перехода пришло. По оценке бригадного начальства «Ревностный» был подготовлен к боевой службе хорошо.

Таков, если рассказывать кратко, был корабль, на котором читатели мысленно вышли в море вместе с лейтенантом Гореловым, автором дневника, который мы продолжаем читать.

[3] На каждом морском театре вероятные противники старались шпионить друг за другом. Разведывательные корабли «Осте» (ФРГ), «Марьята» (Норвегия) и другие подобные на каждом флоте были обычными явлениями повседневности.

[4] ПВО, ПЛО – противовоздушная и, соответственно, противолодочная оборона.

[5] Автору удалось выяснить, что речь идёт о том самом человеке, который впоследствии стал командующим Балтийским флотом и губернатором Калининградской области.

[6] Команда «Горнисту наверх» подаётся за пятнадцать минут до подъёма и формально служит для вызова в рубку дежурного корабельного горниста, которому и предстоит сыграть сигнал «Подъём» по трансляции. Фактически же эта команда, как и некоторые другие, - лишь дань традиции, поскольку горниста и без этой команды в положенное время обязан разбудить дневальный. Корабельная радиотрансляция конструктивно разделяется на матросскую (по кубрикам), офицерскую(по каютам) и боевую ( по боевым постам), и хотя нет никакого смысла давать некоторые команды по всем линиям трансляции (например, горнист не спит в каюте), на большинстве кораблей считалось недопустимым либерализмом щадить людей от громких команд в часы и минуты отдыха.

[7] Старпом – старший помощник командира корабля, главный после командира корабля человек на корабле.

[8] Медяшка – (жарг.) предмет корабельной оснастки из бронзы; барашек – крепёжная гайка с ушками-«рогами» какого-либо корабельного оборудования.

[9] «Исполнительный» - название сигнального флага, спуск которого в данном случае означает наступление момента подъёма флага.

[10] Занятия по специальности – вид занятий, посвящённый изучению собственно боевой специальности моряков; в «общую подготовку» входили другие предметы: уставы Вооруженных Сил, огневая, медицинская подготовка, защита от оружия массового поражения, борьба за живучесть корабля и т.д.; политическая подготовка – занятия по изучению истории страны и Вооруженных Сил, политического устройства государства, функций его структур (прежде всего – КПСС и Вооруженных Сил), в общем, - политическое обучение военнослужащих в целях наилучшего выполнения ими своего предназначения.

[11] Матросы и старшины срочной службы могли сходить на берег (в увольнение) по выходным, праздничным дням и средам, а офицеры и мичмана – ежедневно. Если не находятся в дежурной смене, не стоят на вахтах или в дежурстве, если не заняты срочными работами для поддержания боеготовности корабля, если сам корабль не находится на боевом дежурстве… В общем, было ещё много причин, по которым можно было не попасть на сход, имея на то формальное право.

[12] СКР – сторожевой корабль. По классификации НАТО соответствует фрегату (скр 2 ранга) или корвету (скр 3 ранга).

[13] Паратунка – знаменитый курорт недалеко от Петропавловска-Камчатского, использующий горячие целебные источники вулканического происхождения.

[14] Бухта Стрелок – название бухты, в которой базировались основные надводные силы Тихоокеанского флота.

[15] Годковщина – то же, что и дедовщина в сухопутных войсках – внеуставная форма организации военной жизни, основанная на незаконных преимуществах старослужащих в ущерб начинающим военнослужащим.

[16] Годок – то же, что и дед в сухопутных войсках – военнослужащий старшего или последнего года службы.

[17] Начпо – начальник политотдела.

[18] Сход – флотский термин, означающий увольнение офицера на берег в свободное от службы время. Согласно корабельному уставу в повседневных условиях офицер (мичман) имеет право на сход два дня из каждых трёх после окончания корабельных работ и до построения на подъём флага, то есть до 7 часов 45 минут утра.

[19] Карась – то же, что в сухопутных войсках салага, дух – военнослужащий младшего или вообще первого года службы.

[20] Имеется в виду документация боевой части – более сотни наименований документов, предназначенных для постоянного заполнения и контроля тетрадей, журналов, формуляров и т. п.

[21] БП и ПП – сокр. боевая и политическая подготовка.