ДВОЙСТВЕННАЯ НАТУРА

           Он был молод, силён  и считался лучшим в среде таких же, как он, но не из-за молодости и силы, а потому, что жизнь научила его самому главному: терпеливо ждать и не принимать необдуманных и поспешных решений, а принимать только те, которые, вознося его на вершину всеобщего обозрения,  сулили  успех и славу.

      Он научился всегда быть на чеку, виду, мелькать перед  глазами, вначале он стал  приметным, а потом знаменитым,  благодаря   своему громовому голосу, которым глушил противоречащие ему и не согласные с ним голоса, и умению тщательно присматриваться к окружающим и выискивать среди них не тех, от которых он мог получить сдачу, а тех,  которых можно было подвергнуть стремительной атаке, навести на них  панику, не опасаясь нежелательных последствий для себя,  тех, с лица которых никогда не сходило выражение страха или испуга, которые при его появлении скрывались, прятались и убегали, оставляя после себя  серный запах липкого  пота, кто настороженно, с опаской  постоянно осматривался по сторонам, ходил осторожно, не поднимая шума, вздрагивал при каждом малейшем звуке, замирал при  вдохе и выдохе, избегая шумного дыхания, кто говорил шёпотом в себе, никому не доверяя его, кто приветствовал  его беспомощной, жалкой, льстивой  или заискивающей  улыбкой, когда он встречался на его пути, он всегда пропускал  идущих впереди, но никогда не упускал возможность задать жестокую головомойку или хлёсткую трёпку отстающим, чтобы насладиться чувством  вседозволенности, он мог виртуозно провоцировать, наносить исподтишка сокрушительные удары отчаявшимся и запутавшимися в самих себе, он служил не по совести, и искренне, а по командам, выполняя их с ювелирной точностью, за что его хвалили, награждали, считали надёжным, а это приводило к тому, что он ещё больше старался показать свою преданность.

      Но нужно отдать ему и должное: он мог изредка честно и по правилам  драться, переносить незаслуженные оскорбления и нападки на него  с безразличным или спокойным  видом, словно они  касались не его, а кого-то другого, сохранять невозмутимость и гордость, когда случалось промахнуться,  но это были всего лишь минутные отчаяния внутреннего голоса, он мог бы стать настоящим, заслуживающим уважение бойцом,  но этому мешала его двойственная натура, в которой собственное достоинство попиралось и  побеждалось животным страхом оказаться выгнанным и высмеянным, а также покорностью и долголетним воспитанием, выработавшим в нём привычку  подчиняться более сильному.

        Он спал, но вскочил, услышав голос: "Журналист!  К  ноге!" Это был голос Хозяина. И он, прогнув спину, виляя хвостом, трусцой подбежал к ноге, возле которой валялась вылизанная до зеркального блеска мозговая  кость.