Лёгонькая вера

Не так давно в Москве была задержана двадцатилетняя мошенница из дальней российской глубинки. За три недели она умудрилась совершить около двухсот мошеннических действий. То есть по десять в день. Эта юная леди просила у людей в долг. Буквально до завтра. Она объясняла, что занимается бизнесом: торгует автомобилями БМВ. Возит их из Германии в Россию.
И вот как раз сейчас фура с новенькими машинами застряла на таможне, тут, в Москве, на Молодогвардейской улице. И у неё не хватает сущей ерунды для оплаты пошлины. Смешные деньги: двадцать тысяч рублей. Но уж зато когда машины растаможат, она отдаст вдвое. Сорок тысяч. Она ловила людей на автобусных остановках, в салоне маршрутки, в магазинах и парикмахерских. А также в зоопарке, в кино и в «Макдоналдсе». И даже в лифте многоэтажного дома. Остановили её совершенно случайно — какой-то её прежний кредитор оказался за соседним столиком в кафе. Он услышал про фуру с БМВ на таможне, пелена упала с его глаз, правда явилась в своей ужасной наготе, он схватил девушку за руку и закричал: «Караул!» В прямом смысле слова стал звать караул, то есть наряд милиции.

Я вспомнил эту историю вот почему.

В одном научном фонде обсуждался исследовательский проект: фактор доверия в современной российской жизни. В экономическом аспекте, поскольку такова тематика данного фонда. Авторы проекта говорили, что недоверие разъедает наше общество и, в частности, тормозит экономическое развитие. Утверждение вроде бы верное до банальности, однако во всякой банальности таятся нежданные парадоксы.

Вот, например, только что рассказанная история. Люди, в ней участвовавшие, демонстрировали не просто доверие, а какую-то легковерность на грани дебильности. Их не смущал ни юный возраст, ни задрипанный облик, ни провинциальный акцент аферистки, ни фантастичность самой ситуации. Возможность получить дармовые двадцать тысяч ослепляла. Хотя на самом деле эти деньги далеко не дармовые. Давать подобные кредиты — это инвестиция с высоким риском. С предельно высоким, как показала жизнь.

Попробуем разобраться.

Проблема на самом деле очень важная. Доверие — базовый, матричный принцип для любых экономических обменов, ну и для политики тоже. Да и вообще для всех отношений между людьми и группами людей. Фундаментальное условие любой коммуникации, любого взаимодействия (словесного, экономического, социального, да хоть сексуального), что ко мне относятся честно. Не врут и не мошенничают. Не хотят меня обмануть, напарить, обуть, развести, поматросить и бросить. А хотят добросовестно исполнить договорные обязательства. Даже если договор устный. Даже если он только подразумевается. Иными словами, что действия партнёров предсказуемы в рамках правил, которые партнёры понимают и разделяют.

Доверие — везде. Даже в киоске, между продавцом и покупателем. Покупатель, протягивая продавцу деньги, уверен, что продавец не спрячет деньги в карман и не скажет: «Чего вам надо, я вас первый раз вижу». Да и сам продавец, когда протягивает покупателю пакет с овощами, тоже не боится, что тот схватит помидоры с огурцами и даст дёру. Кстати, любопытное наблюдение: в прежние времена мы сначала платили, а потом получали товар. То есть в условиях товарного дефицита покупатель доверял продавцу. Сейчас, в условиях явного перевеса предложения над спросом, продавец доверяет покупателю. Доверие дрейфует от одного агента рынка к другому, и это, наверное, естественно.

Доверие необходимо, потому что оно позволяет снизить массу трансакционных издержек. Если я доверяю своему партнёру, мне не нужно тратиться на юриста, проверяющего чистоту сделки, на эксперта, который будет обнюхивать каждую купюру, на охранника, который обеспечит физическую безопасность передачи денег. Не надо изобретать затейливые способы обмена подписанных документов на ключ от банковской ячейки. И уж точно не нужны чрезвычайно громоздкие процедуры регистрации приобретённой собственности, которые опять-таки базируются на недоверии к предъявляемым документам. Здесь речь идёт всего лишь о стандартной покупке квартиры, то есть о сделках, которые в нашей стране ежедневно совершаются тысячами, если не десятками тысяч.

Нетрудно себе представить, сколько «порогов недоверия» присутствует в крупных сделках, какое количество аудиторов и консультантов, юристов и служб безопасности плотными клещами стискивают большой бизнес и большую политику.

Недоверие мешает экономике, запутывает политику, тормозит социальную динамику. Масса ресурсов — от денег до эмоций — направляются не в развитие и рост, а в проверку и охрану. Службы контроля и безопасности являются успешными экономическими игроками, которые прямо заинтересованы в мошенничестве и физических рисках. В этом же направлении (создание трудностей для их последующей минимизации) развивается и консалтинг, и налоговая служба. Громоздкость и усложнённость налоговых систем во всех странах определяется не выгодами госбюджета, а интересами фискальных служб.

Похоже на знаменитый «феномен кобры». Рассказывают, что в Индии какой-то губернатор повелел извести кобр в подведомственном ему штате. Для этого он приказал крестьянам приносить ему убитых змей, и за каждую он платил некоторое количество рупий. Крестьяне, почуяв столь лёгкий заработок, стали разводить кобр; целые деревни оставили хлебопашество и перешли на коброводство. Эта закономерность ярче всего проявляется в социальной политике: чем щедрее помощь неимущим, тем больше неимущих появляется.

Нечто подобное возникает и в сфере безопасности (в широком смысле слова «безопасность», включая сюда контроль надёжности сделок). Причём по двум направлениям. Первое: чем сильнее мы предохраняемся от мошенничества, тем изощрённее становятся мошенники, что заставляет усиливать службы контроля и безопасности. Второе: наступает момент, когда самих контролёров тоже надо контролировать — их становится слишком много, и у них вполне может возникнуть собственный интерес, в отличие от хозяйского. Раньше других это понял болгарский революционер Георгий Раковский — в его «лесных отрядах» была тайная внутренняя полиция и ещё более тайная служба контроля над тайной полицией.

Так что если ангел небесный принесёт на нашу грешную землю благодать всеобщего доверия и полной безопасности, то ему быстро оборвут крылышки. Юристы, аудиторы, консультанты, налоговики, охранники — они и оборвут. Поскольку их бизнес — недоверие и опасность.

Доверие, однако, необходимо. Потому что издержки недоверия грандиозны.

Конечно, речь идёт не о каком-то идеальном доверии. Не о сказочных купцах, которые просто «ударяли по рукам». И не о столь же сказочных поручиках и помещиках с их «словом офицера» и «словом дворянина», и не о простом народе, который, сложив корявые персты в щепоть, говорил «вот те крест». Речь, повторяю, не о сказках, а о реальной мере доверия, о прагматическом балансе между «доверяй» и «проверяй».

Согласно социологическим обследованиям, с доверием в российском обществе дела обстоят неважно. Современный россиянин почти никому не доверяет. Ни государственной власти, ни общественным организациям. Ни соседям, ни согражданам. Современный россиянин доверяет лишь отдельным харизматическим лидерам во власти, а также самым близким родственникам. Своей семье, проще говоря. Правда, сельские жители более или менее доверяют соседям. Зато россиянин активно не доверяет средствам массовой информации, политическим партиям и бизнесу.

Тут не всё просто. Тут как минимум три совершенно разные вещи. Доверие к президенту, о котором заявляют опрошенные, — это, скорее, момент гражданской идентичности, ощущение своего государства как факта, как политической реальности. Президента критикуют, но никто не сомневается в том, что он президент. Доверие к тем, кто рядом, — это, скорее, оценка возможности получить помощь — конкретную, живую, срочную. И наконец, доверие к партиям, общественным организациям, бизнесу, отдельным властным институтам и СМИ — это, скорее, просто любовь. Ну или симпатия. Сами посудите, кто будет любить лживых, ненадёжных и просто неприятных партнёров?

Однако глядите: партиям не доверяют, но за них голосуют. Средствам массовой информации не доверяют, но газеты читают, телевизор смотрят. Бизнесу не доверяют, да и вообще его терпеть не могут, но что-то я не слышал о бойкоте частных предпринимателей. (Нечто подобное, кстати, было в конце 1980-х: слова «кооператив» и «коммерческий магазин» произносились с ненавистью и омерзением, а возле первого частного кафе на «Кропоткинской» стояли пикеты с плакатами «Долой НЭП!» — чистосердечные были времена).

Зато все соцопросы говорят, что россияне доверяют церкви. Но это доверие какое-то слишком духовное, платоническое, оно не приводит к активизации приходской жизни или росту религиозного самообразования.

Получается странное перекрестье. Обратная корреляция. Телевидению не доверяют, но от экранов оторваться не могут. Церкви доверяют, но в храм особо не поспешают. В социологических опросах заявляют, что не доверяют никому и никогда, а рекламе повинуются, как дети малые.

И верят, что всё равно всё будет хорошо. Обманутым дольщикам дадут квартиры, обманутым вкладчикам вернут деньги. Цены на нефть пойдут вверх и зарплата тоже. Президент отменит дурные распоряжения чиновников. Зима будет тёплой, а лето — влажным. Бог спасёт Россию.

Поэтому можно и далее нести деньги в банк под указанные в рекламе двадцать процентов годовых, чего не бывает, потому что не может быть никогда, и в договоре мелким шрифтом обозначена простенькая оговорка, которая снижает эти фантастические двадцать процентов до реальных и выгодных банку четырёх, и вкладчик думает, что его обманули, потому что он такой доверчивый…

Но это не доверие, а беззаботная легковерность. Детская доверчивость. Она не имеет ничего общего с настоящим, зрелым доверием, то есть с опорой на твёрдые правила, на ясность, открытость и предсказуемость поведения партнёров.

Доверчивость — отчаянная реакция на пугающую неопределённость. Дефицит доверия в России компенсируется легковерностью. Но это плохая замена.

«Отелло от природы не ревнив — напротив: он доверчив», — объяснил нам Пушкин. Наверное, так оно и было. Только в результате мало не показалось ни Дездемоне, ни самому Отелло.

Денис Драгунский

http://www.chaskor.ru