Правда о нюрнбергском судилище.

В ночь с 15 на 16 октября 1946 года состоялся завершающий акт отвратительного и гнусного судилища, организованного в Нюрнберге либерал-коммунистическими союзниками над военными и политическими руководителями Великогерманской Империи.

Десятимесячный судебный фарс завершился физическим уничтожением всех основных участников процесса, бездоказательно и цинично объявленных "преступниками против мира и человечности",

В принципе расправиться с побежденными можно было и без процесса   -   ВМВ  дала множество примеров таких расправ в ходе войны. Но мировой Сионо-Кагал, развязавший эту войну в 1939 году и толкавшее в нее одну страну за другой, маниакально жаждало удовлетворить свое чувство мести в отношении освободившейся в 1933 году от его ига Германии, и требовало публичного издевательства и глумления над побежденным и беззащитным врагом.
К тому же надо было на кого-то свалить вину за развязывание войны.

Судить и казнить немецких «военных преступников» съехались подлинные преступники из Америки, Англии и СССР. Советскую делегацию возглавлял «сам» тов. Вышинский, чья персона не нуждается в комментариях. В помощники себе он избрал таких выдающихся деятелей "правосудия", как Абакумов, Меркулов и Кобулов.

Главным обвинителем от СССР выступал прокурор Руденко, один из организаторов массового террора на Украине, а в качестве судьи Сталин послал в Нюрнберг товарища Никитченко, который в тридцатые годы в СССР,  выносил смертные приговоры сотнями и тысячами.

Под стать коммунистическим «работникам правоохранительных органов» были и их западные либерал-демократические коллеги, среди которых находились лица, виновные в депортации русских и советских беженцев на расправу Сталину после войны и в организации концлагерей для немецких и американских граждан японского происхождения.

Идею трибунала над «фашистскими военными преступниками» первым придумал военный преступник Сталин, имевший к тому времени уже богатый опыт всевозможных фальшивых «судов» и «трибуналов». Советский диктатор решил, что подставной суд над руководителями Германии будет самым надежным способом сокрытия своих чудовищных гражданских и военных преступлений.

Рузвельт и Черчилль с радостью подхватили эту замечательную мысль, которая великолепно вписывалась в их бесчеловечные замыслы о полном уничтожении Германии, истреблении значительной части ее населения и передаче всех оставшихся в живых в жидовскую кабалу.

"Суд" должен был узаконить ликвидацию Германии как Великой державы, предрешенную  жидо-масонскими союзниками независимо от того, кто стоит в Германии у власти, и какими способами -- «преступными» или «гуманными» -- Германия ведет войну. Вожакам «антигитлеровской коалиции» необходимо было с помощью «Международного трибунала»  добиться, как и всем подлинным преступникам в мире, определенной цели: представить себя жертвой, а свою жертву -- преступником.

Ещё на Тегеранской конференции Сталин с Рузвельтом договорились осудить по упрощенной процедуре и казнить около 50 000 ведущих деятелей национал-социалистической Германии. Общее же количество репрессированных предполагалось довести до 10 000 000.

Однако Черчилль оказался не готов на столь крутые меры. Поэтому число «виновников» было решено определить на месте, в Германии, «по обстановке».

Независимость так называемого «суда» начисто отсутствовала, т.к. судьями и обвинителями были представители победителей, которые буквально упивались своей вседозволенностью.

Был заранее утвержден список вопросов, не подлежащих обсуждению на «суде». Перекрестный допрос свидетелей не допускался. Сами свидетели тщательно фильтровались судьями, и «неудобные» свидетели отводились без объяснения причин.

Кроме того в распоряжении обвинителей имелся целый штат профессиональных лжесвидетелей из представителей иудейского племени, готовых за плату «свидетельствовать» о чем угодно и против кого угодно. На предварительном следствии широко применялись пытки и запугивание. В качестве «доказательств» помимо выбитых силой «признаний» суд принимал любые слухи, сплетни и откровенные фальшивки, экспертиза которых не допускалась.

В случае какой-либо неувязки судьи просто затыкали рот обвиняемому или его защитнику.

Ну, и наконец, все подсудимые были признаны виновными ещё до начала процесса, что не давало никакой возможности назвать эту комедию судом.
Лучше всего сущность происходящего прояснил сталинский судья товарищ Никитченко, понимавший «правосудие» строго по-большевистски:

«Уже установлено, что нацистские лидеры являются преступниками. Весь смысл состоит в том, чтобы обеспечить быстроеи справедливое наказание за преступления…»

Однако по ряду причин быстрого наказания не получилось, и акция растянулась почти на год.

В течение десяти с лишним месяцев на потребу падкой на зрелища и жаждущей мести еврейской «общественности», а также для одурачивания советского народа и возгревания в нем ненависти к «фашизму» продолжалось это небывалое, попирающее все нормы права и справедливости издевательское судилище над руководителями поверженного Третьего Рейха. Мировой Кагал и его либерал-коммунистические сатрапы «судили» тех, кто посмел сопротивляться установлению их мирового господства…

Это судебное позорище надо себе представить во всех подробностях.

Над руинами германских городов, превращенных в груды щебня варварскими воздушными атаками союзников, над гекатомбами трупов уничтоженного Дрездена, над пеплом Хиросимы и Нагасаки звучали лицемерные обвинения Германии в бомбежке Роттердама, где погибло... 980 человек.


В самом разгаре была операция по депортации немцев из Восточной Пруссии (нынешняя Калининградская область); с согласия союзников из Силезии, Судет, Померании, Познани навсегда изгонялось коренное десятимиллионное немецкое население, жившее там столетиями, а обвинители в Нюрнберге не находили слов негодования против Заукеля и Шпеера, посмевших в ходе войны забирать и увозить в Германию иностранцев на временные работы.

Второй год по всей территории оккупированной советскими войсками Германии шел беспримерный и безостановочный грабеж, товарищи Абакумов и Жуков гнали в СССР отдельные вагоны и целые эшелоны, набитые антикваром, ценными вещами и произведениями искусства (украли даже «Золото Трои»), а советский обвинитель в Нюрнберге с дрожью в голосе обвинял Розенберга в присвоении двух десятков картин из советских музеев…

Счет изнасилованных американскими и советскими солдатами беззащитных немок пошел на третий миллион, но обвинители возмущались фельдмаршалом Кейтелем, издавшим приказ расстреливать без суда вооруженных советских и французских партизан, большинство их которых были самыми обыкновенными бандитами…

Десятки тысяч немецких беженцев, в основном женщин и детей, нашли свою смерть в водах Балтийского моря от торпедных атак советских подводников, но английский обвинитель тряс перед «трибуналом» приказом адмирала Деница, запрещавшим командирам немецких подводных лодок всплывать после атаки на поверхность для спасения тонущих английских моряков…

Всевозможные эренбурги, гроссманы, полевые и прочая сионизированная нечисть продолжали, несмотря на окончание войны, истекать слюной расовой ненависти к немцам, публично требуя массовых казней и убийств, не взирая на пол и возраст, но «суд» копался в личной жизни Штрайхера и признавал его антисемитские статьи 15-ти летней давности «преступлением против человечности»…

В лагерях и тюрьмах СССР добивали последних истинно-православных священников и епископов, тысячи православных храмов были взорваны или представляли собой склады, клубы и отхожие места, но обвинение требовало смертной казни судимому заочно «гонителю церкви» Борману, запрещавшему пасторам критиковать в печати нацистскую партию…

США продолжали оставаться расистским государством, проводившим политику сегрегации белого, черного и цветного населения; государством, лишившим негров большинства гражданских прав, а индейцев загнавшим в резервации, но американский обвинитель с пафосом обличал законы Третьего Рейха, запрещавшее браки между иудеями и арийцами…

Во Франции не прекращались массовые убийства и самосуды над так называемыми «коллаборационистами» и членами их семей, число жертв стремительно приближалось к 100 000 человек, но французского обвинителя больше всего интересовало, почему немецкая полиция не предотвратила гибели полутора десятка жидов от рук разъяренной толпы во время «Хрустальной ночи»…

И так далее до бесконечности.

Суд «доказал», что убийства в Катыни были совершены немцами; что Германия напала на СССР без объявления войны; что нацисты делали мыло из человеческих трупов, абажуры из человеческой кожи и носки из человеческих волос; что в Освенциме было истреблено 4 миллиона человек; что в Дахау заключенных убивали газом, а в Треблинке паром; что немцы четвертовали советских военнопленных; что Гитлер хотел затопить Ленинград; что верховное командование Вермахта планировало бактериологическую войну и кучу тому подобных «неопровержимых фактов», которые давным-давно опровергнуты как самая настоящая ложь.

По абсурдности приговоров, по количеству процессуальных нарушений, по числу фальшивок и лжесвидетельств, по степени лицемерия и по уровню бесстыдства с этим омерзительным и гнусным спектаклем могут сравниться разве что знаменитые сталинские процессы 30-х годов над «врагами народа».

Но всему на этом свете бывает конец, пришел конец и нюренбергскому судилищу.

К осени 1946 года мировое еврейство, достаточно насладившись этим фарсом, стало от него уставать, а самих устроителей «трибунала» поджидали неотложные дела: у Сталина на очереди стояла советизация Восточной Европы, у американцев -- иудаизация Европы Западной, а у англичан с французами начались проблемы в колониях.

В конце сентября «трибунал» закончил заседания. В своем заключительном слове советский прокурор Руденко «во имя гуманизма» требовал смертной казни всем обвиняемым и признания Вермахта преступной организацией, что потенциально позволяло засадить за колючку все мужское население Германии.

Но американский жидо-масонский «гуманизм» возобладал над жидо-большевистским «гуманизмом», и было решено казнить лишь 11 обвиняемых, а Вермахт пощадить.

1 октября был объявлен приговор: Герман Геринг, Иоахим фон Риббентроп, Эрнст Кальтенбруннер, Альфред Розенберг,Ганс Франк, Вильгельм Фрик, Юлиус Штрайхер, Фриц Заукель, Артур Зейсс-Инкварт и Альфред Йодль --  приговорены к смертной казни через повешенье; Рудольф Гесс, Вальтер Функ и Эрих Редер -- к пожизненному заключению; остальные к различным срокам тюрьмы.
Для придания видимости объективности судебного разбирательства трое обвиняемых были оправданы.

Риббентроп явно убирался как нежелательный свидетель закулисы европейской политики, а Штрайхер за свое непримиримое обличение жидовства, что, как известно, никогда евреями не прощается.

Ни в чем не замешанный Гесс отправлялся в тюрьму по тем же причинам, что и Риббентроп. Остальным обвиняемым кое-как натянули различные преступления, которые в совокупности совершенно меркли на фоне преступлений, совершенных во время войны и либералами и коммунистами. 

За исключением Шпеера и Франка, смирившихся со своей участью и согласившихся принять условия игры, остальные обвиняемые вели себя с непоколебимым мужеством

Геринг сказал в своем последнем слове:

"Гитлер был нашим вождём. Я бы не смог видеть его стоящим перед этим иностранным судом. Ваши люди знали фюрера. Он бы первым поднялся и сказал: «Я отдавал приказы и потому беру на себя полную ответственность...
Я не признаю решение этого судилища... Я продолжаю быть верным нашему фюреру...  Не забывайте, что именно евреи организовали жуткую кампанию против нас по всему миру.
Поэтому вы попридержите вашу мораль, ваше покаяние и вашу демократию, — попытайтесь продать их кому-нибудь другому, а не нам!».

Гесс сказал:



«Мне было дано право в течение долгих лет моей жизни действовать в условиях, которые немецкий народ породил на основе многовековой истории. Даже если бы я мог, я не хотел бы исключать это время из своей жизни.

Я счастлив сознанием, что выполнил свой долг в качестве национал-социалиста, в качестве верного последователя моего фюрера. Я ни о чем не сожалею. Если бы я опять стоял у начала моей деятельности, я опять-таки действовал бы так же, как действовал раньше, даже в том случае, если бы знал, что в конце будет зажжен костер, на котором я сгорю. Независимо от того, что делают люди, я в настоящее время нахожусь перед Судом Всевышнего. Только перед Ним я несу ответственность и знаю, что Он оправдает меня».

Иоахим фон Риббентроп:


«Через несколько лет юристы всего мира отвергнут этот суд. Вы не можете вести процесс без соблюдения даже намёка на законность.

Генерал-полковник Йодль:


«Мы не служили ни князю тьмы и ни преступнику, мы служили своему народу и Родине…
И поэтому, какой бы приговор вы мне ни вынесли, я покину этот зал с высоко поднятой головой... Я верю и признаю: долг перед народом и Родиной стоит превыше всего. Исполнять его было для меня величайшей честью и законом».

Юлиус Штрайхер:



«Этот процесс — триумф мирового еврейства. Трое судей — евреи. Я не мог убить жену и самого себя, когда мы были в Тироле в конце войны.
Я решил, что должен нести свой крест.
Не я создал еврейскую проблему: она существовала веками до меня.»

Поучительно сравнить слова этих мужественных людей с тем, что говорили в аналогичной ситуации перед лицом неминуемой смерти представители пресловутой «ленинской гвардии»:

Пятаков:
«Я слишком остро сознаю свои преступления, и я не смею просить у вас снисхождения. Я не решаюсь просить у вас даже пощады. Через несколько часов вы вынесете ваш приговор. И вот я стою перед вами в грязи, раздавленный своими собственными преступлениями, лишенный всего по своей собственной вине...»

Радек:
«После того, как я признал виновность в измене родине, всякая возможность защитительных речей исключена. Нет таких аргументов, которыми взрослый человек, не лишенный сознательности, мог бы защитить измену родине… Мы, и я в том числе, не можем требовать никакого снисхождения, не имеем никакого на это права»

Крестинский:
«Мои преступления перед родиной и революцией безмерны, и я приму, как вполне заслуженный, любой ваш, самый суровый приговор. Я прошу вас, граждане судьи, при вынесении приговора учесть, что я сам, добровольно, без предъявления мне очных ставок и других изобличающих материалов, откровенно и до конца рассказал о своей преступной деятельности. Я прошу вас поверить мне, … что я за эти девять месяцев коренным образом изменился, и, пощадив мне жизнь, дать мне возможность в любой форме хотя бы частично искупить мои тяжелые преступления».

Раковский:
«Я рассказал все, что мною было совершено, не скрыв и не утаив ни одного факта. Я считаю, что это есть доказательство того, что я перед вами полностью и целиком обнажился, полностью и целиком себя разоблачил. Я вам сказал все, что я знал, я все рассказал, ничего не скрыл, ничего не утаил, я глубоко и искренне раскаиваюсь и прошу дать мне возможность хотя бы самым скромным трудом в любой обстановке искупить хотя бы ничтожную часть моей вины».

Бухарин:
«Чудовищность моих преступлений безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР. Пусть этот процесс будет последним тягчайшим уроком, и пусть всем будет видна великая мощь СССР, пусть всем будет видно... мудрое руководство страной, которое обеспечено Сталиным».

Ягода:
«Я был руководителем величайших строек-каналов. Я не смею просить пойти работать туда хотя бы в качестве исполняющего самые тяжелые работы… Я бы не смел просить о пощаде, если бы не знал, что данный процесс является апофеозом разгрома контрреволюции».

Розенгольц:
«Я хочу, чтобы вы мне поверили, поверили в искренность произносимых мною сейчас слов. Я говорю: да здравствует, процветает, укрепляется, великий, могучий, прекрасный Союз Советских Социалистических Республик, идущий от одной победы к другой, над которым сияет прекрасное солнце социализма! Да здравствует большевистская партия с лучшими традициями энтузиазма, геройства, самопожертвования, какие только могут быть в мире, под руководством Сталина! Да здравствует коммунизм во всем мире!»

После вынесения приговора Геринг, Кейтель и Йодль просили заменить смертную казнь через повешение на расстрел на том основании, что они солдаты, а не разбойники. Но понятие солдатской чести разбойничьему «трибуналу» было не ведомо, и в просьбеэтой им отказали.

Казнь планировалась в виде своеобразного малого Пурима - известного жидовского праздника в память расправы иудеев со своим главным врагом Аманом, его десятью сыновьями и с 75 000 персами, «мыслящими недоброе об иудеях». Как известно из книги Эсфири, Аман и его десять сыновей были именно повешены (по ветхозаветному слову: «Проклят всяк висящий на древе»).Видимо, из книги Эсфири иудео-масонский, советский «трибунал» решил взять и итоговое число казнимых на виселице -- ровно одиннадцать.

Несмотря на все увещания и уговоры оккупантов, среди немцев не нашлось ни одного человека, согласившегося выполнить роль экзекутора над руководителями своего государства. Тогда для осуществления казни американцы выделили своего штатного армейского палача сержанта Вудса. Это был законченный садист, смотревший на свою работу  как на своего рода развлечение.
Пять лет спустя после Нюрнберга Бог покарал этого палача -- Вудс был убит током, когда проверял работоспособность электрического стула перед очередной казнью.

«Малый Пурим» должен была состояться в ночь с 15 на 16 октября.

Однако праздничное настроение оказалось подпорчено поступком Рейхсмаршала Германа Геринга, который уже на краю могилы сумел-таки нанести своим врагам последний удар. 
Не желая делать из своей смерти цирковое представление, он лишил своих палачей этого удовольствия и убил себя сам, приняв в камере капсулу с ядом. Предсмертная записка Рейхсмаршала гласила: «Фельдмаршалов не вешают, они уходят сами».

После самоубийства Геринга остальных приговоренных заковали в наручники и держали их так до самой казни.

Экзекуция началась ровно в полночь. Помимо положенных в таких случаях священника, палачей и врача поглазеть на казнь и насладиться мучениями казнимых пришло ещё около сорока человек. 

Державы-палачи официально объявили, что повешенные в Нюрнберге будут кремированы в «тайном месте», а «пепел будет развеян по ветру». Годом позже газеты сообщили, что трупы из Нюрнберга были доставлены для сожжения в Мюнхенский крематорий, а их пепел был высыпан в реку Изар.

Едва ли найдется во всей истории человеческой цивилизации что-то подобное тому осквернению закона, права и морали, которое произошло в Нюрнберге.
Здесь при соблюдении юридической формы классического правосудия и громогласных заявлениях о «справедливости», «праве» и «гуманизме» совершалось самое обыкновенное беззаконие и физическая ликвидация побежденных победителями.

А. Кузнецов,
Москва