Юрий Норштейн: Мультипликация — это письмо, которое пишешь сам себе

Юрий Норштейн: Мультипликация — это письмо, которое пишешь сам себе

http://zbulvar.ru/archive/yuriy-norshteyn-multiplikatsiya-eto-pismo-kotoroe-pishesh-sam-sebe/

Великий мультипликатор рассказал о «Ёжике в тумане», о жене-художнике Франческе Ярбусовой и о Марьиной роще

Исполнилось 40 лет со дня выхода легендарного мультфильма «Ёжик в тумане» — его премьера состоялась осенью 1975 года. В рамках выставки по истории мультипликации, которая проходит на ВДНХ, народный артист России режиссёр Юрий Норштейн встретился со зрителями и рассказал о фильме и о себе.

Из 40 сказок выбрал одну
— Юрий Борисович, как возник замысел фильма «Ёжик в тумане»?
— Сергей Козлов принёс мне штук 40 сказок, все хорошие, я выбрал только одну — по той причине, что увидел здесь отражение своих поэтических пристрастий.
Дело в том, что я очень люблю поэзию, а особенно японскую. Когда мне было лет шестнадцать, я зашёл как-то в книжный магазин и увидел сборник «Антология японской поэзии». Я тогда о ней представления не имел. Меня поразило, что стихи — пять строчек, три строчки. Я стал читать, честно говоря, ничего не понял. Но что-то меня привлекло, я купил эту книжку. Я её постоянно открывал, смотрел и удивлялся.
По мере углубления в кинематограф я начал понимать этот внутренний мир, эту внутреннюю разбивку на почти монтажные планы, где каждый — бесконечен. Японская поэзия отражена во всех моих фильмах. Что-то такое я увидел для себя в сказке Сергея Козлова.
— Как отнеслись на студии «Союзмультфильм» к идее снять «Ёжика в тумане»?
— С замешательством: «Старик, здесь же нечего делать!» Но в этом «нечего делать» есть то, что можно и нужно делать. Это вообще отличительная черта мультипликации: сначала, когда мы в неё ещё не вошли, ничего нет, а когда начинаешь что-то создавать — появляется мир, который начинает сам играть, как Божие творение.

С женой вместе 48 лет
— Художник-постановщик всех ваших фильмов — ваша супруга Франческа Ярбусова. С близким человеком трудно или легко работать?
— Многие коллеги говорят: «Тебе повезло, у тебя художник — твоя жена». Но я думаю, что когда художник — родственник, лучше не начинать с ним работать: это как с родственником начинать строить дачу. И вообще, Антон Павлович Чехов как-то заметил, что если боитесь одиночества, не женитесь. Я говорю это, но на самом деле только что приехал с дачи, где Франческа рисует, где мы живём и работаем. Мы учились в одной художественной школе. Мы провели вместе 48 лет, нам есть о чём поговорить.

— Как вы работаете вместе над фильмом?
— Когда начинается работа над фильмом, в основном вся нагрузка ложится на художника-постановщика, через его руки проходит всё. Я даю Франческе свои намётки, раскадровку, движение эпизодов. Вот, к примеру, Ёжик пробует туман — как пробуют ногой воду, прежде чем войти. Вот он спускается в туман, вот поднял узелок… Я никогда не говорил: «Франческа, ты там нарисуй, а я посмотрю». Всегда речь идёт о конкретном, чётком задании.
Но с нашим Ёжиком была отдельная драма. Мы начали снимать, а главного персонажа ещё не было, он не получался. Казалось бы, столько мультфильмов, где в качестве персонажа выступает ёжик. Но здесь был нужен совершенно другой персонаж. В конце концов Франческа его нарисовала — очень простым по силуэту. Его чёткость должна быть очевидна и прочитываться в одну двенадцатую секунды.
Персонаж становится персонажем, только когда погружён в среду. К примеру, вот Ёжик стоит на бугорке, потом спускается в туман, вот он говорит: «Лошадь?..»

В 1990-х зарабатывал лекциями
— Юрий Борисович, сколько вам было лет, когда вы сняли свой первый фильм?
— Ой, много. Это сегодня только ВГИК окончат — и уже сразу стремятся в режиссуру.

В 1967-1968 году мы с товарищем Аркадием Тюриным сделали мульт­фильм о революции на основе русского авангарда и искусства 1920-х годов. После этого нам дали по шапке и мне не позволяли снимать шесть лет. Причина — что мы построили фильм на якобы формалистическом искусстве. Первый фильм, где я был и режиссёром, и автором сценария, — «Лиса и Заяц» — я снял в 1973 году, значит, мне было 32 года. Режиссёр — это не только дар построения действия, но и жизненный опыт, без него невозможно ни одно искусство.

— Как вам удалось остаться в мультипликации несмотря на то,  что с ней происходило в 1990-х годах?
— После того как «Союзмультфильм» в 90-х рухнул, работать там стало невозможно. Мы сделали небольшую студию с помощью Ролана Быкова; если бы не он, вряд ли что-либо удалось. Но деньги надо было зарабатывать, поэтому я довольно много ездил за рубеж и читал лекции. И вот однажды в одной крутой компьютерной фирме показал фильмы и говорю: «Вопросы любые, отвечаю на все».

Мне кажется странным, когда перед тем, как задать вопрос, джентльменски говорят: «Юрий, если это творческая тайна, можете не отвечать». У меня нет тайн, тайны совсем не там. Все мои тайны находятся в грудной клетке. Я могу рассказывать всё — это вовсе не означает, что вы придёте и сделаете то же самое. Так вот, мне говорят «А туман вы можете показать?» Да. Я положил на персонаж Ёжика матовый целлулоид (он незаметен, если лежит на изображении), начал его поднимать, и Ёжик растворился в тумане.
Знаете, какая реакция была? Они стали хохотать, потому что удивились простоте решения. А это не я придумал, это 3 тысячи лет назад изобрели китайцы в своём театре. Театр был силуэтный, между сценой и залом натягивали очень тонко обработанную, прозрачную кожу или бычий пузырь. Силуэтные куклы вплотную примыкали к этому экрану с обратной от зрителя стороны. Когда надо было, чтобы кукла «растворилась», её просто отодвигали.

«Сказка сказок» — самый личный фильм
— Какой из ваших фильмов связан с вашими самыми глубокими переживаниями?
— Ну, наверное, «Сказка сказок». Для меня это была работа, когда я хотел возвратить себе происходившее со мной в жизни, хотел на это взглянуть со стороны. Мультипликация — это письмо, которое ты пишешь сам себе. «Сказка сказок» — самый личный фильм, связанный с сильнейшими переживаниями. Не только моими. Этот фильм связан с войной, когда ты видишь несоответствие того, что происходит вокруг, твоим представлениям о том, как всё должно быть, — и не понимаешь почему. Всё это в конце концов откладывается в тебе в виде каких-то драматических узлов.
Делание фильма «Сказка сказок» было терапевтическим вытеснением моментов, которые на самом деле в тебе живут, приходят во сне, не дают покоя.

Перформанс в коммуналке
— Что вас подтолкнуло к такому восприятию мира?
— Недавно к нам в студию приходила девушка, которая пишет диссертацию по перформансу. Я этот перформанс всё своё детство видел. Когда шёл по коридору нашей тёмной коммуналки в Марьиной роще, а в дверь светило солнце — ничего лучше этого придумать невозможно. Или когда выходил во двор, где мои соседи колют дрова, готовясь к зиме, — в этом уже всё заложено, в том числе и драматургия определённая, потому что если они сейчас не привезут дрова, не распилят их, не поколют, то зимой будет просто элементарно холодно.

Перформанс — это достаточно придуманная форма. Хотя не сомневаюсь, что там есть свои талантливые люди, но это тупик: искусство всё-таки на других путях. Вообще, два человека смотрят на одно и то же, а видят разное. Каждый видит свою живопись, свой текст — и слава богу. Это делает мир прекрасным. Мы видим его объёмным, стереоскопическим. Нет даже двух одинаковых листочков на одном дереве. Зная это, живёшь в абсолютном восторге перед жизнью.

Марина МАКЕЕВА