Морская тоска
Тысяча миль за этой, залитой солнцем стеной
Где-нибудь волны вползают по склонам скальным,
Ослабевший поток оставляет землю сырой
С древним ропотом, длинным и музыкальным;
Волны под ветром растут, изгибаясь легко,
Около скал, пена рвётся, со снегом споря,
Слышу и знаю, хотя я внутри страны далеко,
Поскольку на свет родилась вечной рабыней моря.
Я была там, была там и с избытком со мной
Холодная настойчивость потока катилась бы,
Подавляя эту горящую вещь, что люди зовут душой,
Тогда я с отливом, должна дрейфовать и быть
Меньше, мельчайшей ракушки на мели,
Меньше выкрика чаек в дали морской.
*
SEA LONGING (Морская тоска) Сара Тисдайл
A thousand miles beyond this sun-steeped wall
Somewhere the waves creep cool along the sand,
The ebbing tide forsakes the listless land
With the old murmur, long and musical;
The windy waves mount up and curve and fall,
And round the rocks the foam blows up like snow,
Tho' I am inland far, I hear and know,
For I was born the sea's eternal thrall.
I would that I were there and over me
The cold insistence of the tide would roll,
Quenching this burning thing men call the soul,
Then with the ebbing I should drift and be
Less than the smallest shell along the shoal,
Less than the sea-gulls calling to the sea.
Комментарии
Покончила жизнь самоубийством (отравилась снотворным).
Щебет юрких стрижей от зари до зари,
И ночные рулады лягушек в прудах,
И цветение слив в белопенных садах.
Огнегрудый комочек слетит на забор,
И малиновки трель выткет звонкий узор.
И никто, и никто не вспомянет войну —
Пережито-забыто, ворошить ни к чему.
И ни птица, ни ива слезы не прольёт,
Если сгинет с Земли человеческий род.
И весна… и весна встретит новый рассвет,
Не заметив, что нас уже нет.
И полёт с гордым свистом беспечных стрижей;
И лягушки в пруду будут славить ночлег,
И деревья в цветы окунутся, как в снег;
Свой малиновка красный наденет убор,
Запоёт, опустившись на низкий забор;
И никто, ни один, знать не будет о том,
Что случилась война, и что было потом.
Не заметят деревья и птицы вокруг,
Если станет золой человечество вдруг,
И весна, встав под утро на горло зимы,
Вряд ли сможет понять, что исчезли все мы.
And swallows circling with their shimmering sound;
And frogs in the pool singing at night,
And wild plum trees in tremulous white;
Robins will wear their feathery fire,
Whistling their whims on a low fence-wire;
And not one will know of the war, not one
Will care at last when it is done.
Not one would mind, neither bird nor tree,
If mankind perished utterly;
And Spring herself when she woke at dawn
Would scarcely know that we were gone.
Комментарий удален модератором
Комментарий удален модератором
***
Кто хозяин лесов, догадаться могу,
Его дом далеко, на цветущем лугу,
И ему невдомек: бросил я стремена,
Наблюдая, как лес его тонет в снегу.
Остановкой лошадка моя смущена -
Неудачное выбрал я место для сна,
Между лесом и озером, скованным льдом,
Неприветливых сумерек злая страна.
Колокольцы в уздечке звенят о пустом:
Ты ошибся, не там и не твой это дом.
Я не слышу, мелодии внемля другой -
Причитанию вьюги над белым холстом.
Манит лес, словно омут, незримой рукой,
Но сдержать обещанья способен изгой,
Лишь пройдя этот путь, обрету я покой,
Лишь пройдя этот путь, обрету я покой.
***
Мне кажется, знаю я, чей это лес
Хозяин его остается в тепле,
И он не увидит, что я наблюдаю,
Как сыпется снег с отягченных небес.
Лошадка моя головою мотает,
Что делаем в этом безлюдье, не знает,
Меж лесом и озером, в час неурочный
Когда непроглядней всего тьма ночная,
Она бубенцами звенит, будто хочет
Узнать, не туман ли нас серый морочит.
И вторит ей шепот поземки шальной
И хлопьев медлительное многоточье.
А лес темнотою манит, тишиной,
Но я обещал возвратиться домой,
И мили дороги лежат предо мной,
И мили дороги лежат предо мной…
***
Хозяин леса мне знаком.
Живет он, правда, далеко
И не застанет нас врасплох.
А лес пьёт неба молоко.
Конёк мой чувствует подвох:
Нет ни приюта, ни дорог,
Лишь набирает силу мрак
И звёзды кто-то уволок.
Динь-динь – он подаёт мне знак:
Пора, хозяин, как же так ?!
И вторит ветра шепоток:
Ищи очаг… ищи очаг.
Лес чуден тёмен и глубок,
Но я не всё исполнить смог
И до ночлега путь далёк
Он строг и лет ему не счесть
Он ранодушен. Полон дум,
Я чаю снежный лес прочесть.
Робеет молодой скакун –
Безлюден путь наш и угрюм,
Недобрый взор застыл в пруду
Как будто там сидит колдун.
Конь бьёт копытом, рвёт узду:
Хозяин, дальше не пойду!
И отзывается ему
Лишь ветер, пляшущий на льду.
А лес влечёт меня во тьму,
Но я покоя не приму,
Вот путь пройду и отдохну
Свой путь пройду и отдохну.
И ровные снопы
С пробором, смоченным росой,
Стояли вдоль тропы.
За лугом простирался сад -
И пенье на ветвях, -
И больше боли было в нем,
Чем высказать в словах.
Безлистый ясень у стены. -
Его последний лист,
Как бы подслушав мысль мою,
Скользнул безвольно вниз.
И вот вернулся я домой,
А дом - чуть-чуть другой.
Последний голубой цветок -
Он твой, как прежде, твой.
Остановившись у леса снежным вечером
Чей это лес - я узнаю,
Но дом его - в другом краю,
Не у владельца на виду
Я, глядя в снежный лес, стою.
ЧуднО лошадке в поводу:
Зачем, мол, встали на ходу
Меж лесом и озерным льдом,
Темнейшим вечером в году.
Она чуть звякнет бубенцом,
Как будто упрекает в чем.
В ответ - лишь ветра шепоток,
Да мягкий снег летит кругом.
Лес чуден - темен и глубок.
Но мне еще не вышел срок,
И путь мой так еще далек,
И путь мой так еще далек.
***
моя рука моя нога
в деревни позастрявши, в снеги
мои дома леса снега
под вечер леденеют бреги.
я расчешу свой лес рекой
приглажу сивою лошадкой
темнейшею заупокой
вечерней шаткой.
не спрашивай зачем звонить
другие мили
ты дунь - я цынь и белою рекой
звонили по ошибке или.
я встретил лес там был такой покой
и суки тощие, припавшие бифор
улыбкою дрожащею щекой
And miles to go before I sleep.
And swallows circling with their shimmering sound;
And frogs in the pool singing at night,
And wild plum trees in tremulous white;
Robins will wear their feathery fire,
Whistling their whims on a low fence-wire;
And not one will know of the war, not one
Will care at last when it is done.
Not one would mind, neither bird nor tree,
If mankind perished utterly;
And Spring herself when she woke at dawn
Would scarcely know that we were gone.