Приглашение на казнь

 


 

Это краткий пересказ романа Набокова. Классик  показывает, как себя следует вести человеку в, казалось бы, безнадёжной ситуации.

«Сообразно с законом, Цинциннату Ц. объявили смертный приговор шепотом». Непростительная вина Цинцинната — в его «непроницаемости», «непрозрачности» для остальных, до ужаса похожих (тюремщик Родион то и дело превращается в директора тюрьмы, Родрига Ивановича, и наоборот; адвокат и прокурор по закону должны быть единоутробными братьями, если же не удается подобрать — их гримируют, чтобы были похожи), «прозрачных друг для дружки душ».

Услышав приговор, Цинциннат пытается узнать, когда назначена казнь, но тюремщики не говорят ему. На свидание к нему является не только  его жена Марфинька, но и все её семейство (отец, братья-близнецы, дед с бабкой — «такие старые, что уже просвечивали», дети) и, наконец, молодой человек с безупречным профилем — теперешний кавалер Марфиньки. Прибывает также мебель, домашняя утварь, отдельные части стен. Тесть не перестает упрекать его, шурин уговаривает покаяться («Подумай, как это неприятно, когда башку рубят»). Затем, собрав вещи (мебель выносят носильщики), все уходят.

 

Прослышав о казни, начинает собираться публика. На площади возвышается червленый помост эшафота. Цинциннату, чтобы до него никто не дотрагивался, приходится почти бежать к помосту. Пока идут приготовления, он глядит по сторонам: что-то случилось с освещением, — с солнцем неблагополучно, и часть неба трясется. Один за другим падают тополя, которыми обсажена площадь.

     (Закачались и замерли черные квадратные морды фотографов.)- Никакого волнения,  никаких  капризов,  пожалуйста,  -проговорил  палач.   -  Прежде  всего  нам  нужно  снять

рубашечку.- Сам, - сказал Цинциннат.- Вот так.  Примите рубашечку. Теперь я покажу, как нужнолечь.

     Палач  пал на плаху. В публике прошел гул.- Понятно?  -  спросил палач? Теперь я

попрошу тебя лечь.- Сам,  сам,  -  сказал Цинциннат и ничком лег,  как ему показывали, но тотчас закрыл руками затылок.- Вот глупыш,  -  сказал  палач,  - как же я

так  могу...  (да,  давайте.  Потом сразу ведро).  И  вообще -почему такое  сжатие мускулов,  не  нужно  никакого напряжения.

Совсем свободно.  Руки,  пожалуйста, убери... (давайте). Совсемсвободно и считай вслух.

     - До десяти, - сказал Цинциннат.   

И  уже  побежала тень  по  доскам,когда громко и  твердо Цинциннат стал  считать:  один Цинциннат считал,  а  другой  Цинциннат уже  перестал слушать удалявшийся

звон  ненужного счета  -  и  с  неиспытанной дотоле  ясностью,сперва даже болезненной по внезапности своего наплыва, но потом преисполнившей веселием все его естество,  -  подумал: зачем я тут?

  отчего так лежу?  - и задав себе этот простой вопрос, онотвечал тем, что привстал и осмотрелся.

     Кругом было  странное замешательство.  Сквозь поясницу еще вращавшегося палача  начали просвечивать перила.  Зрители были  совсем, совсем прозрачны,  и  уже никуда не годились,  и все подавались куда-то,   шарахаясь,   -   только  задние  нарисованные  ряды

оставались на месте.  Цинциннат медленно спустился с  помоста и пошел по  зыбкому сору.  Его догнал во  много раз уменьшившийся палач:

     - Что  вы  делаете!  -  хрипел он,  прыгая.  -  Нельзя, нельзя! Это нечестно ... Вернитесь, ложитесь, - ведь вы лежали, все было готово, все было кончено!

     Цинциннат его отстранил,  и тот,  уныло крикнув,  отбежал, уже думая только о собственном спасении. Мало  что  оставалось от  площади.  Помост давно  рухнул в

облаке  красноватой пыли.  Последней промчалась в  черной  шали женщина,   неся  на  руках  маленького  палача,   как  личинку. Свалившиеся деревья лежали плашмя,  без всякого рельефа,  а еще оставшиеся стоять,  тоже плоские, с боковой тенью по стволу для

иллюзии  круглоты,  едва  держались ветвями  за  рвущиеся сетки неба.  Все расползалось.  Все падало.  Винтовой вихрь забирал и крутил   пыль,   тряпки,   крашенные  щепки,   мелкие   обломки позлащенного гипса,  картонные  кирпичи,  афиши;  летела  сухая

мгла;   и  Цинциннат  пошел  среди  пыли  и  падших  вещей,   и трепетавших полотен,  направляясь в  ту сторону,  где,  судя по голосам, стояли существа, подобные ему.