Любимый город глазами москвича и питерца

Питерец любит свой город, когда он далеко. О, эта любовь в разлуке, любовь в изгнании, любовь в эмиграции. Любовь за тысячу километров от объекта! Невыносимое желание выйти на Невский, прикоснуться подошвами к его тротуарам. Выбежать под дождь - вы знаете, какие у нас в Питере дожди? Э-э-э, не знаете. Вы никогда не поймёте, как здорово промокнуть под таким дождём, простудиться, лежать в кровати с градусником и грелкой, и слышать, как всё тот же дождь барабанит по крыше. А ветер? Знаете, какой у нас ветер? Что плохо лежит - всё унесёт! Поэтому у нас в городе всё лежит исключительно хорошо.
Растравив своё сердце подобными мыслями, питерец не выдерживает, хватает первый попавшийся билет на первую попавшуюся попутную дрезину и мчится в объятия своего города, чтобы любить и быть любимым, навсегда, навсегда!

Стоит только ему вернуться назад, как к любви примешивается невыносимый быт. Едва прикоснувшись одной подошвой к тротуарам Невского, и только ещё занеся для прикосновения другую, питерец сталкивается с неприятным субъектом. "Вот вы тут беспечно ходите по Невскому, а не знаете, что скоро его перекроют, перекопают и сделают на его месте подземный солярий на тысячу мест. Немедленно подпишите здесь, и здесь, и здесь, и выдайте в фонд защиты города три тысячи двадцать восемь рублей, желательно без сдачи", - говорит он. Питерец торопливо подписывает, раскошеливается и спешит прочь - потому что начинается дождь, который смоет лапшу с его ушей и пыль дальних стран с его одежд. Промокнув до нитки и обнаружив, что одежды его полиняли и представляют теперь зрелище унылое, питерец бежит домой, чтобы, лёжа в кровати с грелкой и термометром, слушать, как дождь барабанит по крыше. Но едва он ложится, как дождь стихает, зато в дверь начинают барабанить соседи - набирая воду в грелку, питерец забыл выключить кран и теперь заливает тех, кто живёт этажом ниже. Питерец перекрывает воду, убирает в шкаф грелку и градусник, распахивает окно, чтобы в его затхлую жизнь ворвался свежий невский ветер и унёс прочь всё, что плохо лежит.

Но ветер почему-то презрительно крутит носом и, наконец, уносит несколько крупных купюр разного достоинства.
Осерчав, питерец бежит на вокзал, вскакивает в первую попавшуюся дрезину и уезжает прочь. Едва только отъехав от родного города на двести километров, он чувствует, что в сердце его поселяется знакомая сладкая боль, боль разлуки с любимым городом.

Москвич относится к своему городу утилитарно: в нём можно жить, можно делать дело, можно всё, что можно, а что не можно, тоже можно, только по специальным расценкам. О любви москвичу думать некогда. Ну, допустим, люблю я Москву, люблю, хотите, в доказательство привяжу к антенне какую-нибудь ленточку?
Однако стоит кому-то немосковскому найти малюсенький изъян на белоснежном челе столицы, как москвича уже не узнать. Он вдруг всем сердцем понимает, как любит свой город - и, может быть, именно благодаря этой крошечной детали, которую тупой иногородний дикарь принял за изъян. "Да знаешь ли ты, деревенщина, что такое пробочная медитация? А слыхал о таком виде спорта - ежедневное городское ориентирование с препятствиями? Я тебя научу любить мою Москву!"

"Моя Москва!" - как упоительно выкрикивать эту фразу, сцепившись с противником, пусть даже в интернете. "Да, да, ещё, ещё, моя Москва, Моя, МОЯЯЯЯЯЯ!"
Оглушенный, чужак отступает прочь, бормоча то ли извинения, то ли проклятия. "Я тебе покажу - не пройти, не проехать!" - вопит тем временем москвич и, отвязав от антенны ленточку с надписью "Я *сердечко* Москву" душит врага на глазах безмолвно медитирующих в пробке сограждан.
Противник вырывается и убегает прочь с ленточкой на шее. Москвич некоторое время глядит на осиротевшую антенну, затем привязывает к ней новую ленточку "Я *сердечко* светлое пиво"