Почему русские пьют

Каждый человек, говорящий по-русски, может с ходу назвать с десяток классических образцов антиалкогольной пропаганды. И разумеется, ни один из них не действует. Причина проста: понятие «трезвая жизнь» — ну, то есть совсем трезвая, ни капли, даже по праздникам — не наполнено никаким смыслом. В нем какая-то непостижимая тайна. Тем не менее есть люди, которые добровольно ложатся в специальные клиники, как в роддома — чтобы родиться там заново. Умеренно пьющий корреспондент «РР» решил тоже воспользоваться этой уникальной возможностью

Вторая стадия

— Журналист, значит? — Заведующий наркологическим отделением неожиданно мил и добр. — Из придворных или как?

— Это значение имеет, что ли?

— Конечно. Если из обычных, то обойдемся стандартной прочисткой организма. Три дня под капельницей — и можешь дальше рассказывать читателям правду. А вот если из придворных, то не помешало бы еще и мозги прочистить. Естественно, за отдельные деньги.

Разговаривать с заведующим не хочется. К заданию я готовился добросовестно — сутки употребления внутрь всего, что горит, дают о себе знать: во рту помойка, в голове бешбармак, в душе хиросима. Сейчас бы пива…

— Из обычных я. Президента видел только по телевизору.

— Это тебе повезло.

— Что к вам попал?

— Нет. Что президента только по телевизору видел.

Блин, вот только врача-философа на мою похмельную голову не хватало. Судя по сизому отливу кожи на шее, доктор и сам выпить не дурак. Хороший человек, наверное, но желание послать разговорчивого эскулапа крепнет с каждой минутой. Мысленно проклинаю себя за то, что вообще согласился на эту авантюру.

— Обычные журналисты у нас редкость, — вкрадчиво продолжает заведующий. — А вот на придворных я тут насмотрелся. Есть даже постоянные клиенты. Мы им не только медикаментозную, но и психологическую помощь оказываем. Все-таки здесь в первую очередь психиатрическая больница.

— Мне точно не надо в голову лезть. У меня там все нормально. Кодироваться и зашиваться я тоже не буду.

— Правильно. С головой у тебя все нормально. А вот коллегам твоим не повезло. Они каждый день общаются с элитой, живут красивой жизнью, а вечером возвращаются к себе в Химки или Марьино. Вот этот переход из одной реальности в другую и становится причиной стресса. А стресс у нас традиционно снимают водкой. С обычными проще: вы в заднице живете и в ней же работаете. Диссонанса нет. В общем, назначу тебе стандартный курс: пять дней капельница, витамины, ну и так далее по списку. В карточке поставим вторую стадию алкоголизма.

— Почему вторую?

— Потому что начальная стадия у всех нас уже есть — по факту рождения в России. Ну, и для отчетности вторая удобней. Меня, кстати, Иннокентием Палычем зовут. Будут вопросы, проблемы, пожелания — обращайся в любое время. Как говорится, любой каприз за ваши деньги. Шутка. У нас тут с дисциплиной строго.

В приемном отделении две медсестры и внушительный охранник забирают документы, верхнюю одежду, обувь и личные вещи. Кое-как удается спрятать в носки мобильник и тысячу рублей. Сказывается студенческий опыт общения с милицией: раньше менты были брезгливыми и в носки за деньгами не лазили.

Поднимаемся на третий этаж. Стальные решетки на окнах навевают мысли о следственном изоляторе. Охранник открывает скрипящую железную дверь…

Первое впечатление, что попал в рай. В фойе комнатные растения нескольких видов, в углу замечаю даже пальму. По залу летает несколько канареек. Кожаные диваны, массажные кресла. На вахте медсестра с ногами от плеч. В наркологическом отделении мне предстоит пробыть пять дней.

Пива хочешь?

— Когда в этой емкости жидкость будет заканчиваться, позовешь. — Медсестра привычным движением вгоняет в вену иглу от капельницы. — Это примерно минут через сорок.

— Не ссы! Если что, я тебе сам капельницу поменяю. — Парень на соседней койке явно рад новому соседу. — Я тут уже четвертую неделю. Так что и капельницу могу, и уколы. На сегодня ты, видимо, последний новенький.

— Я там внизу еще одного видел. Но он вообще нетранспортабелен. Его привезли и просто положили на скамейку в приемном покое. Сейчас договариваются, чтоб приняли.

— Ну, если денег добавят, то примут. А так тут запрещено вусмерть пьяных ложить. Пива хочешь?

— А есть?

— У меня все есть. Я ж говорю: четвертую неделю здесь. И еще десять дней лежать. Меня батя-злодей сюда сдал. Сам в командировку на полтора месяца укатил, а меня сюда. Чтоб не пил, в общем. На хранение, как багаж или фамильные драгоценности.

— Полтора месяца — это ж вроде бешеные деньги?

— Ну так и батя у меня главный в области по пожарному надзору. Ты если пива хочешь, то сегодня пей. После второй капельницы похмелье как рукой снимает — уже неактуально будет.

Выясняется, что сын главного по пожарам Славик пиво берет через местных «психов». У отделения для алкогольной элиты вроде нас и отделения для пьяниц-бюджетников и мирных психбольных общая столовая, и три раза в день с ними можно пообщаться. Именно в этот момент Славик передает «психам» деньги, а те в свою очередь отдают их приходящим родственникам. На следующий день Славик получает посылку.

От пива для чистоты эксперимента решаю отказаться. Через три часа первый сеанс прокапывания (так называется процедура с капельницей) закончен. Можно вставать и знакомиться с окружающим миром. В палате четыре человека. Вообще-то здесь каждому отводится отдельная комната, но персонал клиники уже давно смирился с тем, что пациенты очень скоро сбиваются в кучу. Так что вновь прибывших сразу селят в общую палату: все равно именно там они и окажутся.

Отделение рассчитано всего на шесть человек. Клиника вроде считается элитной: к каждому алкоголику индивидуальный подход.

— Тут у нас курилка. Там душ. Но работает он только днем по определенным часам. Хрен знает почему. — Старожил Славик проводит нечто вроде экскурсии. — Вот этот мужественный мужчина — Степан. Он завтра выходит: с утра его зашьют, вечером пойдет домой. А это Антон. Его тоже зашивать будут.

— Не надо лишних слов, больной. Я еще ничего не решил. Прокапаться — да, а вот насчет торпеды — еще не ясно.

Рыжий здоровяк Антон оказывается бывшим врачом «скорой помощи». Мужественный мужчина Степан — слесарь, обслуживающий окрестные элитные коттеджные поселки. Говорит, давно бы сам стал миллионером, но водка мешала.

Зашиться — значит вшить себе так называемую торпеду, капсулу с лекарством, несовместимым с алкоголем. Считается, что если зашитый выпьет что-нибудь крепче кефира, то обязательно умрет. Торпеды вшивают здесь же. Не знаю, как насчет смерти, но в том, что зашитые люди на дух не переносят даже запах алкоголя, убедился лично. После процедуры «торпедирования» пациента обычно везут в реанимацию, привязывают к операционному столу и дают понюхать вату, смоченную в спирте. Смысл: посмотри, что будет, если ты выпьешь. Зашитых колбасит, как вампиров, которых неожиданно вытащили на дневной свет. Зрелище действительно жуткое.

— О! Наших прибыло.

В отделение на каталке привозят очередного пациента. Того самого, нетранспортабельного. Человек в реальной алкогольной отключке. Медсестра ставит ему капельницу с каким-то раствором и пропадает в полумраке коридора. Уже девять часов вечера и никого из врачей в клинике нет.

— Пойдем покурим, потом посмотрим новенького. Должен где-то через полчаса очухаться, — с видом знатока говорит Славик.

— Я через десять минут в себя пришел, — добавляет Степан.

— Так ты слесарь. Ты и после конца света через десять минут в себя придешь.

Новенький воскрес ровно через четверть часа. Дверь курилки отворилась, и в проеме возникла пошатывающаяся фигура с торчащими из рук иглами и трубками от капельницы — ну просто восставший из ада.

— Пацаны, а я где?

— Ёперный театр! Ты че вскочил? — Судя по реакции Антона, бывших врачей «скорой» не бывает. — Славик, тащи бинты и жгут. Он себе руку иглой проткнул. И пива ему возьми.

Побег

— Это реально наркология? Охренеть… — Вновь прибывший «элитный алкоголик» Аркадий Иваныч оказывается настоящим олигархом средней руки. После второй бутылки пива ему заметно легчает.

— Олеська, сука! Меня же на мои же бабки и в мою же клинику сдать!!!

— Клиника ваша?!

— Ну, я один из спонсоров вроде как. Тут же целый больничный городок. Я им помогаю, когда просят.

В обычной жизни Аркадий Иваныч — успешный предприниматель, хозяин нескольких ночных клубов, названия которых на слуху у любого москвича. Олеська его гражданская жена. Третья по счету.

— А вещи мои где? Денег, дура, ни копейки не оставила. И не надо меня на «вы» называть. Сотовый у кого-нибудь есть? Хотя на хрен он мне нужен! Я ж ни одного телефона не помню. В общем, предложение следующее: я тут не останусь — приглашаю всех на романтическую прогулку по ночной Москве. Выход где?

— Тут двери железные и решетки на окнах. Внизу охрана сидит. Днем даже на прогулки по территории не пускают.

— Кого не пускают, а кто и сам ходит. — Мужественный мужчина Степан загадочно улыбается. — Пошли выпущу.

У двери «элитный слесарь» пару минут колдует над замком. Чайная ложка, несколько уверенных движений — и путь на свободу открыт.

— Меня так же сюда привезли. Я очухался, открыл дверь и ушел похмеляться. Там, напротив главного входа в больницу, метрах в пятистах заправка с магазинчиком — и водка, и пиво. Пост охраны обойдете слева. В ту сторону они не смотрят. Я с вами не пойду. Водка — зло, и мне завтра зашиваться.

Все-таки именно слесарь когда-нибудь спасет мир. Бросит пить и обязательно спасет.

До Москвы добираемся где-то минут через сорок — пригодилась тысяча рублей, спрятанная в носки. Аркадия Иваныча впервые в жизни не пускают в его же заведение. На месте охраны я бы тоже нас не пустил. У четырех помятых мужчин в спортивных штанах, вытянутых майках и шлепанцах практически нет шансов пройти фейс-контроль не только в клуб, но даже в «Макдоналдс». В общем, внутрь мы попали только после того, как Аркадия Иваныча опознал один из постоянных клиентов.

— Я у себя в заведениях на халяву не пью. Это принцип. Поэтому сейчас позвоним другу — он приедет, оплатит счет. Потом с ним разберемся.

Странно, но пить совсем не хочется. Ни мне, ни Антону. Хотя еще час назад оба были настроены куролесить до последнего. Тем более на халяву. Компанию олигарху решился составить только Славик.

— Пацаны, может, на самом деле вы и правы, — говорит Аркадий Иваныч, основательно выпив. — С бухлом надо завязывать. Я, наверно, пью со скуки, что ли. Вроде все есть. Дети обеспечены. Жена молодая. А цели дальше жить нет. Для себя все сделал. А для других в нашей стране ничего делать нельзя: чем больше помогаешь людям, тем хуже им делаешь, потому что они расслабляются.

В России вообще все так устроено, что выгоднее всего быть халявщиком. Тут надо саму систему менять.

— Так иди в политику.

— Все, кто ходил, сейчас в Лондоне. А я там не могу. Я русский, хоть и еврей по рождению. Выпьем, Славик! За то, чтоб цель была. Девочка, сколько можно говорить, чтоб не приносила ты мне эти ножи! Убери быстро. Я, пацаны, если честно, так и не научился ножом и вилкой пользоваться. Поэтому не очень люблю всякие официальные приемы.

Обратно в клинику меня, Антона и Славика везет друг Аркадия Иваныча. Я долго вспоминаю, где мог видеть это одутловатое лицо. И уже в конце пути понимаю: сотня «Форбса», строительный магнат, недавно на совещании в Кремле какую-то речь задвигал, с первыми людьми государства дискутировал. Охренеть! Я в трениках, а водила у меня — долларовый миллиардер. Кажется, все эти годы я неправильно строил свою карьеру. Надо было сразу после вуза ложиться в антиалкогольную клинику: рано или поздно тут задружишься со всеми нужными людьми. 

Поезд на Челябинск

Странно, но утром весь персонал отделения делает вид, что никакого Аркадия Иваныча здесь никогда не было. Хотя что странного? В этой клинике вообще никого никогда не было. По крайней мере на бумаге. Лечение анонимное, под своими фамилиями в больнице лежат только алконавты-бюджетники — люди, которых лечат за счет государства. Некоторых в приступе белой горячки привозят на «скорой». Некоторых привозят милиционеры. Человеку в суде свидетелем выступать, показания давать, а он ушел в запой (по-местному «упал в синюю яму»). Вот их и привозят — быстро прокапать, привести в себя, чтобы могли отдать долг родному правосудию. Бюджетников, несмотря на жару, заставляют ходить в теплых пижамах. Алкогольная элита, лечащаяся за деньги, ходит по пояс голая. Так что сразу видно, кто здесь кто.

— Белый так в себя и не пришел, — сообщает последние новости Славик.

Бюджетник Белый — главная местная достопримечательность. Он здесь уже неделю, но до сих пор уверен, что едет поездом в Челябинск. Диагноз: белая горячка. Всем отделением ждем, когда же Белый доедет. Никто не знает, как его зовут и сколько ему лет: его привезли без документов. Кличку Белый дали уже на месте за седую голову — страшно, поди, в этом поезде ехать.

В 10 утра вторая капельница. Говорят, что именно после нее окончательно проходит похмельный синдром и из организма практически выводится алкоголь. Через час медсестры забирают элитного слесаря Степана зашиваться. Внизу Степана ждут жена, миловидная женщина лет сорока, и двое детей.

Он возвращается через полчаса. На вопрос, что теперь будет делать вместо употребления водки, с какой-то нечеловеческой уверенностью отвечает:

— В футбол буду играть.

Говорить больше не о чем. Вокруг Степана после операции образуется какая-то невидимая мертвая зона. Он уже не свой. В нем уже какой-то вирус. Бывший мужественный мужчина теперь чем-то напоминает несчастного, которого только что укусил вампир и теперь его судьба — через несколько минут самому стать вурдалаком.

— Есть такая категория людей, которые никогда не сопьются. — В отделении с утренним обходом появляется нарколог-философ Иннокентий Палыч. — Большинство тех, кто лечится в платном отделении, никогда не станут кончеными алкоголиками. Вы не переступите эту грань. Вы будете кодироваться, зашиваться, срываться, уходить в запои, потом опять чиститься, капаться, но никогда не сопьетесь. Иначе вы бы уже давно были в отделении для бюджетников. Вот там у людей действительно почти нет шансов. Вам, молодой человек, я еще раз предлагаю зашиться. Это недорого.

Зашиваться я снова отказываюсь, и Иннокентий Палыч с чувством выполненного долга (предложил клиенту дополнительную услугу) продолжает рассуждать об устройстве мира:

— Вообще-то пьют все. Я бы даже сказал, что совсем непьющий человек не вполне нормален для нашего общества. И эта позиция — фактически позиция государства. А почему? Потому что пьяный не задает неудобных вопросов. Мир для него прекрасен, и он ничего не хочет менять. Трезвый же видит вокруг кучу недостатков и начинает с ними бороться. А кому это нужно? Правильно, никому. И государству в том числе. Вот вас тут уже всех почти почистили, остатки алкоголя выгнали. О чем вы сегодня начали разговаривать?

— О политике.

— Вот-вот. А еще вчера рассуждали о бабах, футболе и пиве. Так что совсем завязывать с алкоголем тоже не надо, если, конечно, речь не идет о состоянии здоровья, когда он категорически противопоказан. Просто нужно знать меру. И тогда всем будет хорошо: и вам, и государству. Если кому что потребуется, я на территории.

Все-таки мало общается главврач со своим контингентом. Мало и невнимательно. Иначе он бы обязательно заметил то, что уже успел почувствовать я. А именно — что у всех здесь, кроме, пожалуй, насильно госпитализированного Славика, есть большая и настоящая мечта — прорваться по ту сторону алкоголизма. Хотя бы одним глазком посмотреть: что там? Есть ли она — жизнь совсем без водки? Попробовать ее на вкус. А ведь и правда, эта загадочная, трезвая как стеклышко жизнь — единственное, что абсолютно недоступно подавляющему большинству жителей нашей страны независимо от происхождения и социального положения. Вселенская тоска по этой жизни без водки разлита здесь по всем палатам. Она чем-то похожа на тоску истовых христиан по Царству Небесному. Именно за этой мечтой сюда, как в храм, и пришли все эти люди. И даже если они ее не обретут, то хотя бы рядышком погреются. И потом снова придут.

В палате появляется хмурый пациент лет сорока:

— Мужики, я к вам переселюсь? Я с утра вписался, а одному в комнате как-то скучно.

— В шахматы играешь?

— Играю.

— Тогда давай. У этой стенки койка незанятая.

То, что люди, оплатившие отдельные палаты, в итоге живут в одной, почему-то уже не кажется странным.

Алкогольное расслоение

Вновь прибывший — «на гражданке» серьезный воротила игрового бизнеса. Когда-то в его сеть входили казино и залы игровых автоматов. Спустя пару часов он признается, что и казино, и залы действуют до сих пор. Во всех крупных городах.

— Платим откат и работаем. Пока есть игроки, будет и рулетка.

В клинику Игорь пришел добровольно. Твердо намерен вшить себе торпеду и окончательно завязать с алкоголем.

— Просто надоело. Пора сделать перерыв хотя бы года на три. Дальше посмотрим.

Интересно, что социальный статус человека в наркологической клинике роли никакой не играет. Его здесь как бы вообще нет — как в бане. Есть только четкое разделение на элиту и бюджетников. На тех, кто может заплатить за спасение от алкоголя сам, и тех, за кого платит государство. А вот уже внутри эти группы практически монолитны. По крайней мере на территории отделения.

Элитным алкоголикам с бюджетниками общаться по местным правилам не положено. Помятых хмурых мужиков в теплых пижамах (это в тридцатиградусную-то жару!) мы видим только выходя из столовой. Обедать им положено после нас. Также после элиты они получают и лекарства. То есть в этой клинике бюджетники существуют по остаточному принципу: что не доели и не допили богатые, остается бедным. Хотя диагнозы у нас с ними абсолютно одинаковые — у всех в карточке традиционно значится вторая стадия алкоголизма.

Это привилегированное положение психологически засасывает. Через пару дней начинаю вообще сторониться тех, в теплых пижамах. Наверное, так же чувствуют себя люди в машинах с мигалками, когда выезжают в город. Вроде вокруг тоже граждане России, но какого-то другого сорта. Они нужны только для того, чтобы достать пиво. Поэтому их нужно терпеть.

— Вот ты, когда играешь, думаешь, что разделываешь казино. На самом деле все не так, — игровик Игорь пытается объяснить бывшему врачу «скорой помощи» Антону смысл своего бизнеса. — В действительности ты если что-то и выигрываешь, то не у казино, а у таких же лопухов, как ты, которые в момент твоего выигрыша ударно проигрывают деньги за соседним столом. Я, в отличие от вас, вообще ни при каких раскладах в накладе не останусь. Я не трачу свои бабки — я помогаю вам тратить свои, имея за это хороший процент.

— И что, выиграть вообще нереально?

— Почему? Вполне реально. Надо только общий язык с охраной найти. У нас там специально обученные люди, которые занимаются исключительно тем, что помогают нужным людям выиграть.

— И ты их за это не увольняешь?

— Наоборот. Часть клиентуры должна красиво выигрывать, чтобы другая вдребезги проигрывала. На этом весь мой бизнес и стоит.

В палату забегает медсестра с ногами от плеч:

— Мальчики, вы продлять пребывание будете?

— Прям как в сауне: «продлять, не продлять». А можно всех посмотреть? Нет, девушка, нам стандартного курса хватит, — за всех отвечает абориген Славик.

Медсестра поджимает губы и убегает.

— Вот, обидел девушку, — говорит Антон. — Вечером она тебе укол советской иглой поставит. Неделю сидеть не сможешь.

Медик Антон практически ничего о себе не рассказывает. Пару раз обмолвился, что дежурил в аэропорту во время всех последних крупных катастроф вроде Беслана, пожара в пермской «Хромой лошади», взрыва на шахте «Распадская». Судя по всему, сорвался и начал злоупотреблять спиртным. Хотя, может, все было и по-другому. С расспросами к людям здесь не лезут.

Холодно и страшно

Сегодня последняя капельница. С отделением наркологии можно начинать прощаться. Телефонами обмениваться здесь не принято, хотя целую неделю жили практически одной семьей. Вроде как в таком месте познакомились, в котором никого из нас официально не было и упоминать которое как-то неприлично. Так что я твердо уверен, что никогда не узнаю «на гражданке» ни олигарха Аркадия Иваныча, ни казиношника Игоря, ни врача Антона. И они тоже честно сделают вид, что мы не знакомы. Вот такая она, судьба русского алкоголика.

Перед самой выпиской Славик сообщает радостную весть: Белый доехал. Утром он наконец-то понял, что не в поезде, а в больничной палате. Даже вспомнил фамилию, имя, отчество. Оказался известным военным из Ижевска. Сегодня его переведут из бюджетников в элитные. В наркологии, как и в государстве, каждый должен занимать подобающее ему место.

На выходе из клиники преодолеваю «пьяную стометровку» — расстояние от ворот больницы до магазинчика на заправке. Минут двадцать рассматриваю холодильники с пивом и полку с водкой. Хоть я и не зашивался, но испытываю малознакомое чувство — полное отсутствие желания выпить. Может, еще просто рано? Все-таки десять утра.

Но проходит еще две недели — а я ни в одном глазу. Наконец встречаюсь с друзьями детства. Первые полчаса от алкоголя по привычке отказываюсь. Затем осознаю, что еще немного и я перестану понимать окружающих. А потом еще немного — и перестану уважать. А там уже и до гордыни недалеко. Привычным движением откидываю голову назад. Все-таки прав был философ в белом халате Иннокентий Палыч: совсем трезвая жизнь не для нашего человека. Не надо застревать по ту сторону алкоголизма. Нет там ничего хорошего. Холодно и страшно.