ПОТЕРЯННАЯ ПОБЕДА

Ровно девяносто лет тому назад, в конце июля – начале августа 1914 года, армия Российской Империи вступила в войну, оказавшуюся для нее последней – в Первую мировую войну. Вплоть до настоящего времени власти, правившие Россией с момента подписания Брестского мира, крайне скупо и необъективно подавали народу историю этой войны и ее значение для русской нации. И если участники этой войны вполне осознавали всю ее важность и весь ее масштаб, называя ее Великой, то большевики с подачи своих вождей не называли ее иначе, как империалистической. То есть – якобы абсолютно ненужной для русского народа и выгодной лишь силам мирового империализма.

И в те времена, и даже сейчас малограмотные конъюнктурщики от истории обильно поливали и поливают грязью главных фигурантов той войны, воевавших на стороне России – Императора, русских генералов, офицеров и солдат. Мол, первый «втянул Россию в войну ради обязательств перед союзниками», вторые были все поголовно бездарны и умели только губить подчиненные им войска, третьи гнали войска на убой с помощью стека, револьвера и пинков под зад, а четвертые слишком долго все это терпели, вместо того, чтобы сразу, по ленинской заповеди, превратить войну империалистическую в войну гражданскую.

Несмотря на то, что все эти доводы при ближайшем рассмотрении оказываются самой низкопробной клеветой на Императора и его армию, они до сих пор остаются в ходу и даже не изъяты из государственной исторической идеологии. В реальности все было совсем иначе. И об этом свидетельствуют в своих воспоминаниях участники той войны, выполнившие свой долг до конца – строевые офицеры и боевые генералы, бывшие рядом с солдатом, делившие с ним все страдания и лишения. Их размышления о том, как шла Великая война и почему она закончилась гибелью Русской армии и Российской Империи, должны послужить нам путеводной звездой на пути к воссозданию этих последних, дабы в будущем, занимаясь государственным и военным строительством, мы могли бы избежать сделанных в те годы ошибок.

Как известно, к концу XIX – началу XX века в Европе четко обозначились два противостоящих блока. В один из них входила Германия и Австро-Венгрия, а в другой – Англия и Франция. Ко второму блоку, исходя из целей стратегического сдерживания Центральных держав, в начале 1890-х годов присоединилась и Россия во главе с Александром III. Тогда же Франция, согласно заключенным договоренностям, начала предоставлять России первые кредиты на модернизацию промышленности и армии. Ввиду того, что Россия к концу царствования Царя-Миротворца еще весьма нуждалась в ускоренной индустриализации и перевооружении армии, то кредиты продолжали предоставляться России еще многие десятилетия – вплоть до 1914 года. Таким образом, Николай II, во всем придерживавшийся политики своего отца, не мог выбирать себе союзников по собственному усмотрению – этот выбор сделал за двадцать лет до начала Великой войны Александр III, и как-либо изменить его из-за финансовых обязательств перед странами Антанты было практически невозможно.

За девять лет, прошедшие от подписания Портсмутского мира с Японией, до начала Первой мировой войны, Николай Александрович сделал немало для усиления мощи армии и флота. Это удавалось ему с большим трудом, так как горластые «парламентарии» всячески отказывались предоставлять военные кредиты, а, например, лидер партии октябристов и знатный масон А.И. Гучков даже доказывал с пеной у рта, что «России флот не нужен». Так что Сахаров и Кох имели почтенных идейных предшественников. Тем не менее, в 1913 году были выделены кредиты на осуществление до 1918 года так называемой Большой программы, предусматривавшей капитальную модернизацию армии и делавшей ее столь же снабженной военной техникой, сколь и германская.

Императором, который на самом деле втянул Россию в войну, был Вильгельм II. Окончательно решение о нападении на Россию в 1914 году было принято им именно после опубликования российской Большой программы. К тому же, в союзной Австро-Венгрии всерьез настроен воевать был лишь 85-летний император Франц-Иосиф II. Оба его сына, Франц Фердинанд и Карл Франц-Иосиф, вовсе не горели желанием проливать кровь своих подданных за «второй Рейх». Поэтому надо было вынудить Австрию вступить в войну как можно скорее.

Скоро для этого представился подходящий случай. Как известно, 15 июня (здесь и далее даты по старому стилю) в боснийском городе Сараево сербский гимназист Гаврила Принцип застрелил Франца Фердинанда и его супругу. Менее чем через месяц, 12 июля, Австро-Венгрия выдвинула ультиматум Сербии, который был гораздо более жестоким, нежели аналогичный ультиматум, выдвинутый блоком НАТО Слободану Милошевичу 85 годами позже. В частности, от Сербии требовалось полное подчинение своих судебных властей австрийским, что, по сути, значило мирную оккупацию страны. Принять это условие Сербия никак не могла, и 13 июля сербский престолонаследник Александр по телеграфу сообщил Николаю Александровичу о тяжелом положении, к котором оказалась его страна. Император ответил ему фразой, решившей судьбу Российской Империи и всего мира на многие десятилетия вперед: «Россия никогда не останется равнодушной к судьбе Сербии». Но Австро-Венгрия рассчитывала, что с помощью Германии сможет удержать Россию от выступления, и 15 июля австро-венгерское правительство объявило Сербии войну. На следующий день начальник немецкого Генерального штаба граф Мольтке-младший потребовал от Австро-Венгрии провести общую мобилизацию армии против России.

Через два дня после этого Вильгельм II, желая найти предлог к объявлению войны, сделал это, прибегнув к обману – немецкие газеты от 17 июля сообщили о мобилизации германской армии, что вынудило Николая Александровича подписать указ о всеобщей мобилизации в России. На следующий день германское правительство опровергло сообщение о мобилизации своей армии и потребовала от России в 24 часа отменить мобилизацию, что в данных условиях было равносильно капитуляции. Российский Император предложил Вильгельму передать дело на рассмотрение печально известного Международного суда в Гааге. В ответ на это гуманное предложение Вильгельм II 19 июля объявил России войну…

Россия оказалась в тяжелом положении. Франция и Англия, руководимые левыми политиками, отнюдь не желали приступать к выполнению своих союзнических обязательств. Но немецкая военная доктрина требовала для обеспечения тыла в момент «Drang nach Osten» сначала расправиться с противниками на Западе. Так что в последующие три дня и Англия, и Франция были втянуты в войну – столь же коварными способами, как и Россия.

Большую часть своих сил немцы обрушили на Францию, рассчитывая быстро вывести ее из строя, а затем навалиться на Россию. Пока же сдерживание Русской армии было поручено Австро-Венгрии. Армия Российской Империи была достаточно сильна, чтобы вести успешные боевые действия против Австро-Венгрии и в то же время предпринять на германском фронте наступление оперативного масштаба с целью переброски сил с немецкого Западного фронта, чтобы тем самым предотвратить разгром Франции. Но французский посол Морис Палеолог требовал от Главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича-младшего, скорейшего стратегического наступления на Берлин. И великий князь, будучи в абсолютном неведении относительно готовности своих войск и их боевых коэффициентов, отдал приказ наступать в трех расходящихся направлениях, что привело к распылению сил.

В начале операции 1-я армия, выдвинутая в Восточную Пруссию, смогла разбить немцев под Гумбиненом. Эта победа вынудила немцев срочно перебросить на Восточный фронт войска, предназначенные для битвы под Марной. Французские войска вступили в нее абсолютно не подготовленными, и лишь с большим трудом удалось быстро выдвинуть их к угрожаемым участкам фронта (для этого генералы реквизировали все парижские такси, которые быстро довезли солдат до Марны). В этом сражении французы одержали победу, что означало крах «блицкрига» и фактическую потерю инициативы на Западном фронте, которую немцы так и не смогли вернуть до самого конца войны.

К сожалению, русские генералы, командовавшие походом в Восточную Пруссию, не смогли правильно оценить обстановку и понять, что победа под Гумбиненом стала возможной только из-за немецкого наступления на Францию, а после этой победы и после битвы под Марной немцы перебросили в Восточную Пруссию огромные резервы и дальнейшее продвижение вперед приведет лишь к гибели войск без существенных результатов. В итоге 2-я русская армия были наголову разбита, а командовавший ею генерал Самсонов застрелился. После этого немцы обрушились и на 1-ю армию, заставив ее отойти с большими потерями. Наступление «в сердце Германии» обошлось Русской армии примерно в 500 орудий и 250 000 человек убитыми и пленными.

Несколько более успешно действовали войска, выдвинутые против Австро-Венгрии. В Первой Галицийской битве, продолжавшейся с 8 по 29 августа, русские одержали полную победу, и лишь бестолковое управление наряду с почти полным отсутствием взаимодействия, а также авантюра генерала Рузского, двинувшего своих солдат на Львов, вместо того, чтобы гнать и добивать разбитого противника, помешали полностью вывести австро-венгерскую армию из строя.

Убедившись, что Австро-Венгрия пока что не представляет серьезной опасности, в сентябре генерал Рузский, окрыленный взятием беззащитного Львова и получивший за это 2 (!) ордена Святого Георгия, решил повторить наступление «в сердце Германии». Так как на этот раз силы русских были существенно больше, немцы были вынуждены отступить, но нерешительность Рузского не позволила развить этот успех. За три дня, с 15 по 18 октября, Ставка два раза приказывала продолжать наступление и два раза отменяла свой приказ. Русские войска продвинулись до Лодзи и Ивангорода, но это был уже стратегический предел. Ни о каком «сердце Германии» помышлять уже не приходилось. Тот же самый успех имел и генерал Иванов на Северо-Западном фронте, воевавший с августа по октябрь с юга на север на реке Неман.

В то же самое время, когда Рузский и Иванов наступали «на Германию», австро-венгерские войска пришли в себя и австрийские фельдмаршалы решили дать генеральное сражение с целью отобрать Червонную Русь, освобожденную русскими в ходе Первой Галицийской битвы. В тяжелых боях генералы Радко Дмитриев и Брусилов смогли нанести поражение австро-венгерским войскам, имевшим полуторный перевес в силе.

Даже после двух неудачных наступлений в направлении Германии Ставка с упорством, достойным лучшего применения, настаивала на продолжении, и 28 октября была отдана директива о «глубоком вторжении в Германию». В развернувшемся Лодзинском сражении, которое продолжалось до 16 ноября, а впоследствии в походе на Краков генералы Рузский и Бонч-Бруевич (перешедший позже на службу к большевикам) положили почти весь кадровый состав русской пехоты без существенных результатов.

В распоряжении Ставки оставался запасной второй состав, подготовленный ненамного хуже первого. Зимой 1914-1915 года, в районе рек Бзуры, Равки, Пилицы и Ниды разыгралась кровопролитная «битва на четырех реках», закончившаяся вничью, но стоившая русским гораздо больших потерь, нежели немцам – в этой битве был уничтожен второй кадровый состав, что оставило немцев до конца войны расправляться с малообученными ополченцами.

Помимо этой проблемы, к концу 1914 года встала и еще одна, оказавшаяся не менее грозной. В Русской армии обнаружилась нехватка оружия и боеприсасов – винтовок, орудий, патронов и снарядов. Совдеповские «историки» вешают всех собак на «проклятый царизм» и якобы существовавшую при нем «безнадежную техническую отсталость». Это неправомерно. Производство качественного оружия и боеприпасов в России было налажено неплохо и в больших масштабах, но из-за нехватки горючего и электричества базировалось на людях. Когда рабочих и мастеров в Англии и Франции забирали в ополчение, их заменяли женщины и подростки, управлявшие станками на паровой и электрической тяге. В России брать женщин и подростков на тяжелые работы считалось неприличным, к тому же, в отличие от СССР, женщина, способная управиться с двухпудовым кузнечным молотом, в России была большой редкостью.

Офицеры и генералы, бывшие рядом с солдатами, видели и другую причину, по которой возникла эта проблема. Кадровая армия была уничтожена в первые полгода войны, а ополченцы не умели и не хотели стрелять по-суворовски – «редко, да метко», да и беречь свое оружие не считали нужным. Вот как описывает это генерал и талантливый писатель П.Н. Краснов: «...На войне (слава Богу, что не все) – запалили в белый свет, как в копеечку. Стали забывать ставить прицелы, а целиться считали и вовсе – не нужным...

...Когда пехота, бывало, вела бой, то отдельных выстрелов не было слышно, но точно какой-то страшный котел кипел и клокотал на позиции. Обойдите в это время стрелков – вот сидит за бруствером «симпатяга», «окопный дядя», которому «на кой хрен Царь нужон» (цитата из советского фильма «Окраина» - А.А.), он весь комком сжался за прикрытием, выставил винтовку дулом кверху и садит пуля за пулей. А прицелы? Лучше и не смотреть... Ведь стреляют «по площадям», «открыли барражный огонь»...

Какие же надо иметь для этого запасы патронов?...

...Не хватало винтовок... Приходившие пополнения оставались в тылу безоружными и получали ружья постепенно, от убитых и раненых... Вот наша позиция, только что оставленная войсками, все равно, пошли вперед или отступаем – сколько в ней торчит винтовок, воткнутых в землю штыками... Это раненые составили. Это винтовки убитых...

В тылу всякого народа немало шатается, но кто распорядится собирать винтовки, когда ротный командир, фельдфебель и каптенармус убиты и никем не заменены.

В мирное время потеря винтовки – суд... От ротного роту могут отобрать... На войне?..

Как же было не хватать винтовкам?!»

Несмотря на нехватку патронов и снарядов, Ставка под влиянием генерала Рузского запланировала на начало 1915 года... наступление на Германию! Три наступления, закончившихся плачевно, ничему не научили Рузского и других горе-стратегов. В результате битв за Гродно и Прасныш русские нанесли немцам поражение и причинили потери в 50 000 человек, но сами потеряли вчетверо больше – до 200 000, из которых 70 000 было взято в плен.

Потерпев неудачу с Германией, Ставка решила вторгнуться в Венгрию посредством штурма Карпат. Но австро-венгерское командование предпочло упредить этот удар, и в начале января 1915 года австрийские и немецкие армии начали наступление. Но через пять дней их наступление захлебнулось, и русские перешли в контрнаступление, разбив противника наголову. В Первой Карпатской битве, длившейся целый месяц, русскими были взяты в плен 47000 солдат и офицеров.

Австро-венгерское и немецкое командование не могло смириться с этим, и уже через несколько дней после Первой Карпатской битвы завязалась Вторая Карпатская битва, в которой русские снова одержали победу, потеряв 50 000 убитыми и ранеными, но нанеся врагу вдвое больший урон и захватив еще 30 000 в плен.

Эта победа позволила генералам Радко Дмитриеву и Брусилову перейти в масштабное наступление и форсировать Карпаты. В Третьей Карпатской битве, длившейся большую часть марта, русские окончательно разгромили австрийцев, нанеся им потери примерно в 400 000 человек и взяв в плен 71 000 солдат и офицеров. К сожалению, эта победа оказалась пирровой – несмотря на то, что Карпаты были преодолены и Венгрия была «перед глазами», Русская армия понесла достаточно серьезные потери и, что самое плохое, израсходовала большую часть боеприпасов, так что наступать на Венгрию было некем и не с чем.

Нехватка боеприпасов была особенно критична еще и потому, что осенью 1914 года Турция вступила в войну на стороне Центральных держав, закрыв Босфор и Дарданеллы для поставок в Россию. Для того, чтобы решить эту проблему и поднять моральный дух народа и войск, стратегически важно было отнять у турок Константинополь, высадив там десант при поддержке русских линейных кораблей, обладавших полным превосходством в Черном море.

Но вся Ставка и особенно Николай Николаевич-младший наотрез отказывались признавать важность и необходимость десанта на Константинополь. Несмотря на все уговоры и усилия Императора, вполне осознававшего все значение этой операции и уже собравшего войска в портах Черного моря, Ставка всячески препятствовала подготовке десанта. Впоследствии это сыграло трагическую роль для армии и для России в целом.

Снарядный голод

Чтобы изменить стратегическую обстановку на Восточном фронте в свою пользу, в апреле 1915 года немцы, в строжайшей тайне собрав войска с Западного фронта, выдвинули их в Карпаты и приготовились нанести мощнейший удар по Русской армии. Генерал Радко Дмитриев, четко представлявший, чем это грозит, умолял Ставку скомандовать отход и перегруппировку сил, дабы русские смогли пополнить боекомплект и подготовить оборонительные позиции, а удар немцев пришелся бы в пустоту. Но генерал Рузский, генерал Иванов и в особенности великий князь Николай Николаевич-младший лишь повторяли приказ «Ни шагу назад!». Этот лозунг в условиях тройного превосходства противника в пехоте и пятикратного – в артиллерии (без поправки на «снарядный голод» - у русских на каждое орудие было в 10 раз меньше снарядов, чем у немцев) оказался самоубийственным.

19 апреля немцы и австрийцы после длительной артиллерийской подготовки обрушились на Юго-Западный фронт. Началась Третья Галицийская битва. Увидев, что положение действительно очень серьезное, Ставка, однако, не разрешила предпринять стратегическое отступление. Вместо этого на помощь Радко Дмитриеву был брошен V Кавказский корпус, предназначавшийся... для овладения Константинополем. Тем самым Николай Николаевич-младший совершил величайшую стратегическую ошибку, если не преступление – он отказался от быстрой и верной победы, окончательно придав войне затяжной характер. Как выразился в своих мемуарах генерал Головин, «Россию можно было уподобить дому с заколоченными дверьми и окнами, в который можно было проникать только через трубу» (под последней подразумевался единственный незамерзающий порт Мурманск).

А положение 3-й армии Радко Дмитриева, на которую наступали 2 немецкие армии с подавляющим превосходством в артиллерии, стало критическим. В начале мая эта информация наконец-то дошла до Ставки, поступила к союзникам и 9 мая французский генерал Жоффр попытался перейти в наступление, дабы облегчить положение России. Но на стороне немцев были все преимущества оборонительной позиционной войны, и французы в Артуа и Пикардии не добились никаких результатов, кроме потерь в 200 000 человек убитыми и ранеными. Больше серьезных попыток помочь России союзники не предпринимали до конца войны, даже тогда, когда это нужно было для их же собственного блага. По признанию генерала Краснова, всего один батальон французов мог решить исход наступления Керенского на Петроград в октябре – ноябре 1917 года, но тогда французы заявили, что не станут «вмешиваться во внутренние дела России», и последняя окончательно вышла из войны, в которой еще могла бы одержать победу.

Великий отход

Уже в конце мая 1915 года было ясно, что положение России на европейском театре военных действий из критического стало катастрофическим. Русская армия потеряла почти весь свой кадровый состав, и в строй пошли люди, ранее никогда не служившие (по слабости и т.д.), так называемые «ратники 2-го разряда». Не дав им никакого воинского воспитания, а нередко – даже и обучения, Ставка с ходу бросала их в пекло боев, невзирая на то, что они не знали своих начальников, не имели никакой артиллерийской поддержки (при мощнейшей немецкой артиллерии!), а иногда даже не имели винтовок. Именно тогда лавочка Николая Николаевича-младшего родила циничную фразу «Добудьте себе оружие у врага в бою!». Неудивительно, что эти «ратники 2-го разряда» предпочитали сдаваться – за лето 1915 года в плен к немцам попало более 1 000 000 человек, из которых 400 000 даже не были ранены.

Все лето 1915 года продолжался так называемый «Великий отход». Русская армия была совершенно обескровлена, в ней почти не осталось обученных солдат и офицеров, а к этому прибавлялся еще и «снарядный голод», когда немцы на каждый выстрел из винтовки отвечали десятками снарядов, а русская артиллерия была разбита и не имела боеприпасов. Август 1915 года стал месяцем массовых сдач – целые дивизии и корпуса бросали оружие и сдавались на немилость победителя. Пленных русских солдат, отказывавшихся работать на Германию, немецкие юнкера зверски замучивали и расстреливали перед строем.

Окончательно паника завладела русским обществом, когда стало известно, что за три дня, с 5 по 7 августа, пали две сильнейшие русские крепости – Ковно и Новогеоргиевск. Комендант Ковно генерал Григорьев просто сбежал из своей крепости (по его выражению, «за подкреплениями»), а комендант Новогеоргиевска генерал Бобырь после первых стычек перебежал к врагу, сдался ему в плен и, уже сидя в плену, приказал сдаться всему гарнизону.

В Ковно немцы взяли 20 000 пленных и 450 орудий, а в Новогеоргиевске – 83 000 пленных, включая 23 генералов, 1200 (!) орудий и свыше 1 000 000 снарядов.

Катастрофа откладывается

Существование русской вооруженной силы и всей России в целом благодаря «полководчеству» Николая Николаевича-младшего и предводимой им Ставки, оказалось под вопросом. Катастрофу смог предотвратить лишь сам Николай Александрович, лично возглавивший вооруженные силы и поручивший отвод войск своему начальнику штаба генералу Алексееву, который позже употребил во зло его доверие, встав во главе военно-революционного заговора.

Помимо прочего, Алексеев уже весной 1916 года считал, что гибель России неизбежна: «С такой армией в целом можно только погибать. И вся задача командования – свести эту гибель к возможно меньшему позору. Россия кончит прахом, оглянется, встанет на все свои четыре медвежьи лапы и пойдет ломать... Мы бессильны спасти будущее, никакими мерами этого не достигнуть. Будущее страшно, а мы должны сидеть, сложа руки, и только ждать, пока все начнет валиться. А валиться будет бурно, стихийно». Этому человеку, учитывая свою неподготовленность, Император доверил судьбу армии, судьбу России и собственную судьбу. Чем это закончилось, всем известно.

Вместо патриотического подъема, подобно бывшему летом 1914 года, когда Первая мировая война была признана «Второй Отечественной», «Великий отход» вызвал в тылу не только панику, но и... наплевательство на всех и вся. Возобладала точка зрения «После нас – хоть потоп», и, вместо того, чтобы идти в армию, «откосившие» интеллигенты напропалую кутили по кабакам, будто предвидя, что Российская Империя доживает последние месяцы и дни.

Прорыв 1916 года

Несмотря на то, что «полководчество» генерала Алексеева было немногим лучше, чем у Николая Николаевича-младшего, управление армиями несколько улучшилось. Поэтому, когда в начале февраля 1916 года немцы обрушились на Верден, Алексеев уже привел войска в порядок до такой степени, чтобы 5 марта скомандовать Нарочское наступление. Как и наступление французов в Артуа и Пикардии за год до того, эта операция превратилась в бойню – корпуса шли на колючую проволоку и гибли под огнем немецкой тяжелой артиллерии и пулеметов. Только 15 марта Алексеев приказал отходить. «Выручка союзников» обошлась в 20 000 погибших. Здесь, как и в других случаях, ясно видно, что все победы, одержанные Русской армией и поставившие Германию на грань поражения уже в конце 1916 года, были одержаны ей не благодаря «мастерству» Николая Николаевича-младшего и Алексеева, а скорее вопреки – из-за превосходных качеств русского солдата и умелого командования русского офицера.

Положение спас генерал Брусилов, предложивший наступать на Юго-Западном фронте, чего немцы и австрийцы никак не ожидали от «перебитых, но не разбитых» русских войск. План наступления, который разработал его начальник артиллерии генерал Ханжин, был новым и парадоксальным. Ханжин предложил сократить артиллерийскую подготовку до минимума, сведя ее к короткому мощному огневому налету, а также готовить наступление по всему фронту, отказавшись от сосредоточения «кулака», всегда обнаруживаемого противником. Каждому командарму Ханжин предписывал атаковать в том направлении, которое он сам выберет. Так как наступать должны были 4 армии, то получалось 4 независимых удара. Но, в отличие от побоища в Восточной Пруссии, здесь упор делался на внезапность и на мощность огневого налета русской артиллерии, за которой следовал массовый штыковой удар пехоты, на что за всю Первую мировую войну так и не решилась ни одна армия, кроме русской и немецкой.

Брусиловский прорыв вновь вдохнул силы в в Русскую армию, упавшую духом после «Великого отхода», придав ей новую волю к победе и веру в несокрушимость русского штыка. Этот порыв сохранялся еще долго - и через полгода после Брусиловского прорыва, в конце 1916 года, русские солдаты, сняв затворы с винтовок (!), бросались в ночные штыковые атаки на немцев, которые нередко сами обрушивались на русских в штыки с пением протестантских хоралов…

Наступление усилиями генерала Ханжина было подготовлено выше всяких похвал. Летчики сфотографировали все протяжение Юго-Западного фронта. По этим снимкам были составлены подробные макеты укрепленных районов, на которых проводились учения. И 22 мая 1916 года после огневого налета 2 000 русских орудий армии Юго-Западного фронта перешли в наступление. Оно увенчалось полным успехом, и оставалось только уничтожить бегущие вражеские армии, преследуя их кавалерией и выйдя во фланг и тыл австро-германского фронта через прорыв, сделанный у Луцка. Но кавалерист Брусилов не нашел кавалерии для преследования бегущих, а нерешительный Алексеев в нужный момент не отдал Брусилову директивы о вливании войск в прорыв. Как и другие победы, Четвертая Галицийская битва и прорыв у Луцка, названный в честь командующего «Брусиловским», оказались неиспользованным. Возможность вывести Австро-Венгрию из войны снова была упущена, а вместе с ней победа – одна Германия не могла бы долго воевать на два фронта.

В последний раз такая возможность представилась осенью 1916 года, когда Румыния вступила в войну на стороне Антанты и у Брусилова была отличная возможность взять Австро-Венгрию фланговым ударом. Но и эта возможность не была использована. Алексеев разменялся на освобождение Буковины и на бои на реке Стоход, положив 750 000 офицеров и солдат, заменить которых было уже абсолютно некем. Хотя Русская армия к началу 1917 года насчитывала почти 12 миллионов человек, это уже был вооруженный народ, а не регулярная воинская сила.

Накануне катастрофы

Переломить ситуацию предполагалось в кампанию 1917 года. Николай Александрович наконец убедил Ставку в необходимости десанта на Константинополь в апреле 1917 года, командовать которым был назначен главнокомандующий Черноморского флота адмирал Колчак. На всех остальных фронтах ничего особенного не предполагалось, но считали, что взятие Константинополя воодушевит войска и быстро приведет их к победе. Это было действительно так, но лишь для кадровой Императорской армии, а не для тех мобилизованных толп, которые считали военную службу самым несчастным событием в своей жизни. К тому же все сроки для десанта были уже давно пропущены...

Скромные результаты, достигнутые армией русского Царя на европейском театре военных действий, при огромных потерях, вполне объяснимы. По выражению генерала Краснова о русско-японской войне, «все было сделано для тела солдата и ничего для души». Иными словами, ни в русско-японской, ни в Первой мировой войне никто так и не пробудил духовный «сверхресурс» русского солдата, игнорируя неиссякаемые резервы, которые таились в искренней и глубокой народной вере.

Например, в 1904 году Порт-Артур не дождался образа Божией Матери «На двух мечах», хотя Она повелела доставить икону в крепость, обещая в этом случае победу Русской армии. Чудотворный образ «застрял» у генерала Куропаткина, а потом был и вовсе оставлен японцам, хотя все «мирские» вещи генерал аккуратно вывез.

То же самое произошло и в роковом для русского оружия 1915 году, когда без ведома Царя (!) с фронта увезли Песчанскую икону Божией Матери. А «все для тела» делали только первые полгода, пока существовала кадровая армия и для нее были припасы в достаточном количестве. К началу 1917 года положение с оружием и припасами наладилось, но окончательно развалился дух.

Во Второй мировой войне это было учтено Сталиным, который понял, что последняя война с немцами так и не смогла пробудить глубинного подъема в русском народе, несмотря на все усилия Царя и немногих верных ему людей. И уже 22 июня народ заполнил даже те храмы, которые в этот день предполагалось взорвать или закрыть. А в 1943 году, когда, согласно сталинским планам «безбожной пятилетки», должен был закрыться последний храм и погибнуть от рук красных палачей последний священник, Россия вновь обрела Патриарха. С этого момента «мистика войны» окончательно перестала работать на немцев и в войне наступил победоносный перелом.

Вот слова Божией Матери, которые услышал от Нее в чудесном видении ливанский митрополит Илия и которые осенью 1941 года передал Сталину (и которые Сталин, в отличие от Куропаткина, сразу принял к исполнению, так как обяъвленную поначалу «войну за освобождение немецкого пролетариата» народ абсолютно не поддержал): «Должны быть открыты по всей стране храмы, монастыри, духовные академии и семинарии. Священники должны быть возвращены с фронтов и тюрем, должны начать служить. Сейчас готовятся к сдаче Ленинграда – сдавать нельзя. Пусть вынесут чудотворную икону Казанской Божией Матери и обнесут ее крестным ходом вокруг города, тогда ни один враг не ступит на святую его землю. Это избранный город. Перед Казанскою иконою нужно совершить молебен в Москве, потом в Сталинграде, сдавать который врагу нельзя. Казанская икона должна идти с войсками до границ России». И эти три города стали краеугольными камнями для победы. В Сталинграде Казанскую икону поставили на «Малой земле» - крохотном плацдарме на правом берегу Волги, который немцы никак не могли сбросить в реку, хотя в некоторые дни их отделяло от победы всего лишь несколько сотен метров. Тогда же, в начале 1917 года, Россия за прегрешения и неверие части народа и его вождей, интеллигенции и дворян, была лишена победы, казалось бы, заслуженной народной кровью и страданиями…

К страшной катастрофе, разразившейся в 1917 году, приложили руку и те, кто обязан был учить русских людей любить свою страну и свой народ. Ни в 1914 году, ни позже у русских не было четко сформулированного и осознанного патриотизма. Из ста новобранцев девяносто даже не знали цветов русского знамени, а имя Царя узнавали только на присяге. Так как Первая мировая война практически не затронула змели Центральной России, то «сам по себе», в отличие от 1812 года, такой патриотизм тоже не сформировался. Народ в немалой чаасти так и не согласился с тем, что речь идет не об «империалистической» войне за передел мира, а о защите братьев-сербов, о выживании самой России, об освобождении Иерусалима и Царьграда. Эти слова в течение войны произносились все реже, и для простых людей они звучали все непонятнее.

В случившемся виноват не только народ, не только его учителя, не только маловерные бюрократы из Синода, но и «полководцы» во главе с Николаем Николаевичем-младшим, абсолютно лишенные стратегического мышления. На европейском театре было немало талантливых генералов, но выдвижение по старшинству оставляло их в лучшем случае на уровне командиров дивизий – таковы были Корнилов, Деникин, Марков (в феврале 1917 года стал генерал-квартирмейстером Ставки), Головин, Лохвицкий, граф Келлер (командовал конным корпусом), Скалон и многие другие. А высшие военачальники, не имея своего военного ума, пытались жить чужим – воевать «по-европейски», что только ухудшало положение. Например, немалая вина за «снарядный голод» ложится на Ставку, которая, наслышавшись о новых приемах позиционной войны во Франции, предписывала останавливать немцев «заградительным огнем». К чему это привело при бедности русского артиллерийского парка и нехватке снарядов – общеизвестно.

И только в одном месте высшая военная власть была доверена талантливому полководцу, который более чем оправдал это доверие. Войска на Кавказском фронте, предводимые генералом Юденичем, не потерпев ни одного поражения, шли под началом своего командира от победы к победе. Сарыкамышская битва в декабре 1914 – январе 1915 года, Евфратская операция в июле 1915 года, штурм Азап-Кея и сильнейшей горной крепости Эрзерум в декабре 1915 – январе 1916 года, взятие Трапезунда в апреле 1916 года и Эрзинджанская операция в июне-июле 1916 года, Огнотское сражение в августе-сентябре 1916 года – это блестящие и малой кровью одержанные победы, воскрешающие в памяти славу Александра Невского и Суворова.

Но в марте 1917 года грянула революция, и все беспримерные успехи русского оружия пошли прахом. Как предсказывал вещий монах Авель Павлу I, «Измена будет расти и умножаться. Накануне победы рухнет Трон Царский». Россия в феврале 1917 года наладила производство оружия и боеприпасов, подготовку более или менее обученных солдат и офицеров, но в скорую победу уже не верил никто, и прежде всего сам Царь, твердо знавший из пророчеств Авеля, какая ужасная судьба уготована для него и для его страны…

Позорный финал

Первое, что сделал «революционный» военный министр Гучков – произвел страшное избиение старшего командного состава. Разумеется, организационное. Физическим избиением сразу же после Февральской революции успешно занялись солдаты и матросы. Так, вечером 2 марта в Гельсингфорсе матросы устроили страшную резню офицеров Балтийского флота, убив среди прочих и командующего Балтийским флотом адмирала Непенина, всего за несколько часов до того высказавшегося за отречение Императора... 25 августа взбунтовавшиеся солдаты 3-й пехотной дивизии зверски убили своего начальника генерала Гиршфельдта... Таких случаев «бескровная» русская революция насчитывает многие десятки.

«Приказ № 1-й», отданный Временным правительством сразу же по приходе к власти, уничтожил всякую дисциплину в армии. Согласно этому приказу и принятой позже «Декларации прав солдата», были отменены такие вещи, как отдание чести, молитва, переклички, дисциплинарные наказания и смертная казнь... Конечно, солдаты, хлебнувшие «свободы», развлекались, как только могли. Вот лишь один эпизод, упомянутый генералом Красновым и показывающий глубокую «духовность» революционной армии: «Один полк был застигнут праздником Пасхи на походе. Солдаты потребовали, чтобы им было устроено разговенье, даны яйца и куличи. Ротные и полковой комитет бросились по деревням искать яйца и муку, но в разоренном войною Полесье ничего не нашли. Тогда солдаты постановили расстрелять командира полка за недостаточную к ним заботливость. Командира полка поставили у дерева, и целая рота явилась его расстреливать. Он стоял на коленях перед солдатами, клялся и божился, что он употребил все усилия, чтобы достать разговенье, и ценою страшного унижения и жестоких оскорблений выторговал себе жизнь».

Некоторые военачальники пытались вернуть армию на путь долга, подлаживаясь под ее революционные настроения. Барон Будберг в мемуарах упоминает, что так себя вел генерал Брусилов на посту Главнокомандующего: «Брусилов в Москве и громит демократию; удивительный хамелеон этот главковерх из бывших берейторов при Царских и высокопоставленных особах. Никогда не забуду его первого приезда в Двинск только что назначенным Главковерхом, когда на армейском съезде он молился о мирe без аннексий и контрибуций (Алексеев только что слетел за противоположное) и в конце речи схватил откуда-то взявшейся красный флаг и стал махать им над головой. Недурное занятие для недавнего генерал-адъютанта, готового, очевидно, на все, лишь бы добиться у толпы популярности и триумфа». В приватной беседе с генералом Деникиным Брусилов так объяснял свое поведение: «Антон Иванович! Вы думаете, мне не противно махать постоянно красной тряпкой? Но что же делать? Россия больна, армия больна. Ее надо лечить. А другого лекарства я не знаю». Эта тактика оказалась вполне бесполезной.

Конечно, наступать армия не могла, несмотря на истеричные завывания Керенского, 1 мая назначенного военным министром, а позже – и Главнокомандующим (из-за разложения армии и врожденной болтливости Керенский получил исчерпывающее звание «Главноуговаривающего»). Пятая Галицийская битва, прозванная «наступлением Керенского» и состоявшаяся в конце июня – начале июля 1917 года, окончилась полным разгромом и позорным бегством «революционной армии», потерявшей древние русские княжества, почти семь веков бывшие под иноземным игом – Червонную и Закарпатскую Русь.

Пытаясь остановить бегущих и дезертирующих солдат, верные долгу офицеры убеждали их: «Братцы, это же русская земля!». В ответ на это не помнящие родства Иваны «резонно» возражали: «Да чего там русского-то? Одни поляки да жиды!». После этого Иваны втыкали штыки в землю или прихватывали винтовку и шли домой, мотивируя это тем, что «Мы тамбовские, до нас немец не дойдет». Этого позора нам никак нельзя забывать.

Генерал Корнилов, вступивший в должность Главнокомандующего Юго-Западным фронтом 8 июля, так охарактеризовал положение фронта: «На полях, которых нельзя назвать полями сражений, царят сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия не знала с самого начала своего существования». Время для «каленого железа», которым были ударники и батальоны смерти, было уже упущено, и Корнилов, призывавший к дисциплине и к войне до победы, был чужд распустившимся солдатам и казакам, которые провозглашали: «Какая нонче война? – нонче свобода!». Вот как Краснов описывает отношение к генералу Корнилову казаков и солдат, еще не хлебнувших совдеповской власти: « ...”- Это значит, опять к старому режиму, - печально говорили казаки. - Значит, прощай свобода! Не отдал чести али коня не почистил, как следует, и становись в боевую!”. Солдаты встревожились еще решительнее. “- Этому не бывать. Корнилов того хочет, а мы не хотим. Довольно!”».

Впрочем, было бы неправильно считать, что разложение затронуло всю Русскую армию. Конница и артиллерия долго сохраняли старые кадры и боевой дух, поэтому конницу использовали для усмирения бунтовавших пехотных частей, а артиллеристы по собственному почину разгоняли картечью русских солдат, братавшихся с немцами. Ударники сохранили самые лучшие сокровища духа, оставшиеся от Суворова и Корнилова, но их было слишком мало, чтобы изменить положение. Так вспоминает барон Будберг о попытке уговорить одну из дивизий его корпуса выйти на позиции: «...все, что услышал, увидел и испытал, убедило, что спасения уже нет, что шкурные интересы нас слопали и что те толпы, которые ошибочно называются войсковыми частями, уже не оживут. Мир во что бы то ни стало; уход из окопов в глубокие резервы; ноль работ и занятий; жирная кормежка и побольше денег; все начальство изменники, кровопийцы и корниловцы; все неудачи на фронте умышленно подстраиваются генералами, дабы уничтожить ненавистных им пролетариев; никому не верим и никого слушать не желаем; сами выберем себе начальство, войны не допустим и уничтожим всех, кто задумает продолжать войну — вот сумма выводов сегодняшней беседы, занявшей четыре долгих, временами трагических часа моей «революционной жизни».

Все разумные доводы убедить эту толпу действенны только моментами, по случайным капризам настроения.

Очень красочно сказал на этом собрании представитель батальона смерти 120 дивизии (батальона этого вся дивизия боится, как черт ладана), заявивший, что все ораторы бессовестно лгут, придумывая разные оправдания своим требованиям, и что все они трусы и шкурники, продающие Россию. Говоривший был простой крестьянин-солдат; толпа зарычала под бичом его слов, но за смертником стояло, молча, но грозно десятка два его товарищей, и в их глазах было что-то такое, что сразу успокоило толпу и заставило ее ограничиться недовольным рычанием».

Вместо послесловия

С приходом к власти большевиков и с заключением ими перемирия с Германией Русская армия погибла окончательно, а последний Верховный Главнокомандующий генерал Духонин принял мученическую смерть на своем посту. Но отпущенный им из Быховской тюрьмы генерал Корнилов вдохнул жизнь в Добровольческую армию, и русский боевой дух не был угашен. Это один из немногих положительных результатов, достигнутый в этой «незнаменитой», но кровопролитной, судьбоносной для России войне.

Большая война, какой была Первая мировая, может быть выиграна лишь тогда, когда в полной мере будет задействован духовный «сверхресурс» народа, не дающий ему свалиться в хаос и разнузданую кровавую хулиганщину. А это произойдет только тогда, когда народ осознает справедливость войны и необходимость победить в ней во что бы то ни стало. Для этого необходимо единство народа, армии и власти в стремлении к справедливой и благородной цели, ради которой эта война ведется. Только в этом случае у нас будут шансы одержать победу в неизбежной новой большой войне.

Без полного задействования сверхресурса народа и без справедливой идеи войны, четко осознаваемой массами, теряется связь между властью, армией и народом. А такая страна, даже находясь в нескольких шагах от чисто военной победы, едва ли сможет ее одержать и воспользоваться ее плодами. Что и показал трагический конец Российской Империи.