У меня умер восьмимесячный сын. Я не могу молчать…

На модерации Отложенный

- Да?!
- Я мама Максима Максимова, как он?
- Без изменений…

Часть 1. Скорая
Утро 10 ноября, около 10 утра я проснулась рядом со своим сыном, он славно посапывал своим маленьким носиком, одна ручка была под розовой пухлой щечкой. Он весь излучал спокойствие и умиротворение, такая прекрасная и светлая картина.
Полюбовавшись на свое чудо, я решила сварить кофе, умыться…думала – Вот какой славный сынок, решил маме подарить спокойное утро. Минут через 10 я снова подошла к нему, потормошила, чтобы разбудить….и обмерла – все маленькое тельце было словно ватное – тряпичная кукла, безжизненное вялое тело. Несколько секунд ступора, потом попытка вспомнить, как вызвать скорую помощь с сотового телефона (оказалось – 033), потом мелькнула мысль – кома. Немного взяв себя в руки, лихорадочно соображаю, что он розовый, ровно дышит, значит, есть шанс. Кидаю все вещи в мешок, и уже стоят врачи на пороге.

Беглый осмотр, решение – везем срочно в ближайшую больницу. Дрожащими руками пытаюсь втиснуть ватные ручки в комбинезон, хватаю его и бежим лифт. Врач скорой помощи говорит, что надо везти в Мочище – это 60 километров, на другой конец города, по единственной, забитой пробками дороге. По примерным подсчетам – около 2-3 часов езды. Фельдшер скорой говорит, что можем не успеть – надо искать вариант ближе, но по законам нашей страны они не имеют права привозить в ближайшую клинику – только в ту, к которой мы относимся (в Мочище).

Я в шоке, пытаюсь собраться и звоню всем врачам у кого мы были за ту коротенькую маленькую жизнь (8 месяцев). Везде отказ. Сначала звоню невропатологу из Областной (фамилии врачей я писать не буду) у которой мы лежали с подозрением на эпилепсию в мае 2010 года, она ничего не может для нас сделать – не имеет права нас принять, у нас городская прописка. Не имеет права и предлагает переговорить с главным невропатологом, телефон ее она не дает – звоню по телефону отделения. Опять отказ – примем только если разрешит начмед (кто это?). Номер начмеда никто не знает, как с ним связаться – тоже. Звоню главврачу областного роддома (он принимал Максимку), прошу, умоляю, он соглашается помочь. Перезванивает через 2 минуты – нет, начмед отказался и цитирует: «Везите ребенка в Мочище, пусть там в приемном покое оформляют перевод и тогда уже к нам». Я кричу, что он в коме, что мы в одну сторону его не довезем, не то чтобы туда и обратно…."увы, мне больно, но я не могу вам помочь..."

Выезжаем из Академгородка, стоим на повороте к клинике Мешалкина. Врач скорой вызывает по рации:
- Примите срочно малыша, мальчик 8 месяцев, кома.
Поворачивается – отказ. Я набираю всем знакомым врачам этой клиники – кто-то забыл сотовый дома, кто-то в отпуске, кто-то не берет трубку. Едем дальше…

Пробки…светофоры…
11:45
- Дышит?
- Дышит…я слушаю его (врач с фонендоскопом, держит руку на пульсе)

11:55…Не дышит! Остановка. Интубируем!

Молодой врач скорой пытается интубировать малыша. Машина скорой помощи не оборудована – нет ничего. Чудо, получилось ввести трубочку, подключает помпу и качает… Маленькие губки розовеют. Пытаются настроить аппарат ИВЛ – он не работает на маленькие объемы легких.

Делают массаж сердца. Дефибриллятора в машине нет, норадреналина – нет.
Летим с мигалками по БШ. Поднимаю голову – на дороге каша из машин, мокрого снега и грязи. Летим по встречке, все полосы в город заняты.

- 3я детская, приемный…
- Код 46, готовьте реанимацию!

Смотрю на белеющую ручку своего сына, в голове шумит, сердце колотиться. Я молюсь, прошу у Бога помочь, лишь бы довезли, верю, что нам помогут. Слышала, что в 3ей детской хорошие врачи. Так надеюсь на чудо. Шепчу – держись, малыш, держись, ты такой у меня сильный!

Поднимаю глаза на врача – она шепчет «Ой, не довезем, не довезем». Ее одергивает молодой врач – «Довезем! Он поддыхивает, я чувствую». Влетаем на Красный, мчимся через поток машин. Какой-то маршрутчик влезает в свободную полосу прямо перед нашей машиной, водитель отчаянно сигналит, объезжает его и закарабкиваемся по ледяной горке во двор больницы.
Медсестра скорой спрашивает – как же мы его донесем? Молодой врач, который интубировал малыша хватает его в охапку и бежит через приемный в реанимацию. Длинный коридор, завален вещами, куча народу, бегают дети, стоят баулы – все ждут выписки или госпитализации. В конце коридора пеленальный столик, Максима кладут туда, качают помпу, синие губки снова розовеют.

За тонкой филенчатой дверью жуткая лестничная клетка, ободранные стены, паутина, трубы торчат из стен. Ремонт здесь не делали уже лет 20. Дикий холод. Следующая дверь – реанимация, всем вход запрещен. Врачи подхватили малыша, унесли за эту дверь, со мной осталась только медсестра скорой заполнять карточку. Не помню вопросов, не помню, как подписывала бумаги. Через 40-50 минут выходят врачи скорой – стабилизировали, есть шанс. Хватаю за рукав – Живой? Можно к нему? Он будет жить?
Качают головой – спрашивайте у местных врачей, да – жив, как и что дальше – все вопросы не к нам, нам надо ехать, у нас другие пациенты. Снова жду, кусаю губы, молюсь. Врачи скорой уехали – они сделали все, что смогли в тех нечеловеческих условиях. Спасибо им, они дали нам шанс, дали надежду.

P.S. Нам повезло, что единственная свободная бригада скорой были профессионалы – врачи-кардиологи.

Часть 2. Реанимация
Прошел еще час или два – ощущение времени нет, мечусь по лестничной клетке, полное бессилие. «Пройдемте, нам надо собрать анамнез» - совсем молоденькая врач смотрит на меня с состраданием. Рассказываю ей все, показываю все наши карточки, обследования. В душе надежда – все это им поможет, они обязательно разберутся, найдут причину, как его спасти.

- Вы мама?
- Да…- смотрю на пожилую невысокую даму в модных очках, в ее глазах осуждение.
- Рассказываете быстро – что у вас произошло.
Рассказываю всю историю снова, смотрю на нее – что с ним? Он выживет?
- Ничего не могу сказать, ждите…

Еще несколько часов метаний по грязной лестничной клетке. Выходит угрюмый небритый мужик – это главный реаниматолог Владимир Аркадьевич:
- Ваш ребенок в очень тяжелом состоянии, сколько времени он был в коме?


- Я не знаю, я проснулась утром, а он нет…
- Во сколько все это было – рассказывайте.
Рассказываю снова все с самого утра, прошу его помочь, умоляю пустить к сыну – нет, нельзя, сейчас нельзя.

- Завтра утром будем делать КТ….если будем.
- Почему не сейчас? – мой голос дрожит, меня всю колотит – как это «если»?
- Сейчас надо стабилизировать, понаблюдать, завтра в 10 утра снимем, потом посмотрим.
- Когда к нему можно?
- Часы приема с 16:30. Две минуты.
Уходит за дверь. Меряю шагами лестничный пролет, считаю кафельную плитку – 33 желтых, еще сколько-то красных.

Через некоторое время выходит медсестра, кидаюсь к ней – можно к сыну? Пожалуйста, умоляю…
- Нет, только после получения разрешения у врача – обращайтесь к нему.
- Кто врач? Мужчина в очках?
- Да, Владимир Аркадьевич…
- Но он сказал, что нельзя!
- Значит так и будет, не мешайте, ждите.

Уже вечер, за окном валит мокрый снег. Постоянно снуют люди, никакой стерильности. Вот проходит огромная тетка с двумя сумками, вся как снеговик, с сапог отваливаются куски мокрой грязи. Идет прямиком в реанимацию – она одна из медсестер, пришла на смену.

Снова выходит реаниматолог – можно к сыну?
- Да, пройдите, на 1 минуту.
- Спасибо, спасибо, спасибо….бесконечное спасибо.

Иду на ватных ногах по старому грязному линолеуму, захожу в палату – просторное помещение не знавшее ремонта с советских времен, большие окна законопачены одеялами и затянуты серыми простынями. На полу поломанная кафельная плитка, две кровати, на правой лежит мой малыш.
- Можно его потрогать за ручку?
…молчание, потом хмыкнул – Только аккуратно.

Тихонечко касаюсь маленькой пухлой ручки. Маленькие пальчики чуть теплые, изрезаны и в крови – ему брали много анализов, нужно было много крови. В горле комок..
- Сынок, это мама…мама пришла…сыночек, ты такой сильный, ты борись и все будет хорошо! Ты только приходи в себя, мы тебя сразу перевезем в хорошую больницу, там тебя вылечат и мы поедем домой к твоему Мишеньке и Карасику, они по тебе очень скучают.

Меня душат слезы, не могу говорить…Медсестра требует, чтобы я ушла. Наклоняюсь к малышу и целую его в горячий лобик, шепчу ему – я с тобой, я всегда с тобой, очень тебя люблю.

Выхожу в коридор, перед глазами жуткая картина – мой славный малыш, моя маленькая теплая булочка в трубках – в носике две трубки, во рту еще одна, кожа вокруг стянута сермяжным лейкопластырем. В подключичной вене – катетер, его не смогли вставить сразу – вокруг расплылся синяк, большое фиолетовое пятно. На левой ножке на пальчик закреплен какой-то датчик, еще один на левой ручке. На груди прилеплены какие-то датчики. Рядом с кроватью стоит аппарат ИВЛ (единственный в больнице передвижной аппарат, который пролезает в дверь реанимации), кардиодатчик, капельницы…Не могу поверить – все это страшный сон, это кошмар, я сейчас проснусь, а Максимка рядом со мной, весь славный розовощекий карапуз.

Приехал мой брат и дядя поддержать меня, побыть со мной. Увидев эту лестницу, общее состояние больницы, послушав, как гавкают на меня врачи, некоторые просто проходят мимо с невидящими глазами – были в шоке. Вот-вот должен прилететь муж, они поехали за ним, снова меряю шагами лестничный пролет.

Сменился дежурный реаниматолог, вместо угрюмого небритого мужика пришла замученная жизнью женщина средних лет – Наталья Анатольевна. Она единственная врач, кто отнесся к нам по человечески, наверно она понимала, что Максимке не долго осталось, она нас жалела.
- Вы должны поехать домой, здесь ночевать нельзя, уезжайте.
- Наталья Анатольевна, пожалуйста, я Вас умоляю, можно я буду звонить уточнять состояние?
- Да, конечно, вот телефон – показывает на нацарапанный шариковой ручкой по мультифоре номер. Звонки разрешены до 22:00
- Спасибо, а можно я буду звонить несколько раз? Я понимаю, что я не могу Вас тревожить часто, но я должна знать, что с ним, как он…Пожалуйста!
- Хорошо, я буду брать трубку до часу ночи, но не позже, поймите и меня
- Да-да, конечно, спасибо…я хотела попросить Вас еще об одном – я знаю, что вы не звоните родственникам, но я умоляю – наберите меня, если состояние Максюшки изменится – придет в себя или ….кусаю губы, не могу сказать, что мой сын умрет!
- Хорошо, - вздыхает и уходит.

Идем с мужем к машине, не чувствую ничего. Брат пытается накинуть на меня куртку, говорит, что холодно, что я замерзну, а я должна быть сильной и держаться – Максиму нужна моя сила. Едем в Академ, не могу ничего делать, голова пустая только одна мысль – он должен жить! Рядом муж, примерно в таком же состоянии, но он пока еще не осознал, до конца не осознал, что произошло.

-Да?!
- Это мама Максима Максимова, как он?
- Без изменений…


11 ноября.
Как-то пережили ночь, звоню утром – длительные гудки, берет трубку медсестра:
- Реанимация
- Я мама Максима Максимова, можно узнать как он?
- А? Да, сейчас врач подойдет. – кладет трубку рядом с собой и продолжает трепаться со своей товаркой
- Алло?
- Наталья Анатольевна? Это мама Максима Максимова…
- Без изменений, ночью падало давление, стабилизировали. – вздыхает
- Можно мы приедем? Мы очень хотим на минутку к нему, пожалуйста?
Снова вздыхает – приезжайте…

Летим в город, пытаемся найти парковку на Красном перед больницей, все забито, чудом втыкаемся недалеко от перехода, бежим к сыну. Большая парадная (по другому не назовешь) больницы перегорожена столами, за каждым сидят какие-то тетки и охранники – Вы к кому?
- Мы в реанимацию, там наш сын…

Прямо по коридору, налево и вниз в подвал – там гардероб и выдают халаты. Потолки 1.5 метра высотой, нависают трубы канализации и водоснабжения, в конце коридора кухня с типичными запахами советской столовой. Взамен на верхнюю одежду получаем номерки и замызганные халаты....


Так на карте выглядит путь: