Человейник

Сверхчеловек весь день, всю неделю, весь месяц, целый год пресмыкается перед боссом, где надо и когда надо подлизывает – боится увольнения, в каждой дырке затычка, мальчик для битья. С каждым днем всё ползут счета. А еще проблемный сын, с наркотиками, бухлом, вписками, притонами и «попадосами». А вечером – скандальная жена. Ницше сквозь слезы и горечь клянет, вертясь в гробу. Почти сто пятьдесят лет прошло, сверхчеловек вроде как есть, но сверхчеловека в нем нет.

Сверхчеловек каждый раз перед сном, перед тем как закрыть глаза повторяет «все будет хорошо». Пока современность его по-своему распинает. Его часто донимает бессонница, удивляет умение некоторых проституток так мастерски трахаться. Но он все еще верит, что «все наладится».

А между тем, чуть ли не каждое столетие, нас под эгидой новой идеи стараются переделать на новый лад, это получается, но не до конца. Наша тяга к саморазрушению всегда сильнее тяги к саморазвитию, разрушая себя, мы рушим и идеи, которыми нас пичкают. Капризную обезьяну из нас не вытравить, а чтобы парализовать эту, в некотором роде, худшую составляющую нашей сущности, идея должна обладать поистине демонической силой, питаться кровью. Чем глобальнее идея, тем больше ей понадобится крови. От человека: вселюбящего, нациста, социалиста, буддиста, атеиста, реформиста, успехиста – в конечном итоге остается все та же привередливая обезьяна, которая со спокойным видом способна наблюдать, как рушится всё, что так кропотливо строилось, ведь у неё есть «всё хорошо».

Давний закадычный следовал путем воина и, похоже, сбился. Следовал путем воина и, похоже, спился, обретя собственный храм «всё будет хорошо».

Не так давно соседка - та, что всего на год старше меня и с парой мелких детей - узнала, что у неё раковая опухоль. Несомненно, теперь она рьяно надеется, что всё как-то образуется, что вмешается провидение и вытащит её из западни, её быт вернется на круги своя, и она дальше заживет весело и счастливо. На деле, ей придется повзрослеть раньше срока, взрослеть – значит знакомиться с необратимостью, всё чаще встречаться с неизбежностью, которая не идет на уступки и компромиссы. Всё видится в розовом цвете до первых черных потоков, собирающихся в густую смрадную реку, которая ползет мимо тебя или вместе с тобой. Похоже, река коснулась и её, теперь ей приходится повторять чаще, чем обычно – «всё будет хорошо».

Ввиду своей инфантильности, мы ошибочно сочли жизнью некую гармонию и идиллию, если не полную, то хотя бы частичную. Люди подмечают: птичек кормящих своё потомство, цветущие деревья, солнышко, бабочек и говорят - вот это и есть жизнь. А как же тогда резкие морозы посреди весны, от которых сыплются цветочки, молнии раскалывающие деревья и сжигающие десятки гектаров леса, со всем живым, инфекции, болезни, бури и смерчи, которые подобно миксеру смешивают города вместе с гнездышками и бабочками? Это ведь тоже жизнь и гораздо большая часть, чем те короткие моменты гармонии, которые мы стараемся подмечать, жизнь ненавидит идиллию, потому что это признак застоя и гниения, она постоянно ставит всё живое в условия выживания и преодоления, жизнь никогда не была солнечной лужайкой с лучиками и травкой, жизнь была хищной и свирепой. И за века мало что изменилось, просто мы предпочли этого не замечать. Жизнь не терпит порядка. Стремиться к гармонии - все равно что желать кастрации.

Мы все любим твердить, даже если это крайне неуместно – «всё будет хорошо», но что если «хорошо» никогда не наступит? Что если злой рок ополчится на нас и жизнь станет тушить сигареты о наши щёки, да так, что нашей тревожной беспечности не хватит? Если мир всей тяжестью навалится нам на грудь и дышать будет невмоготу, нам останется только брыкаться и дергать ножками, как младенец, которого подушкой душит мать.

Мы игнорируем собственную беззащитность до определенной поры. И когда наше «всё будет хорошо» оголяется, в такие моменты избитый слоган слышится как: «мне страшно», «я беззащитен и беспомощен». Страх – единственно истинная движущая сила, в действительности только он и вершит дела, объединяя или разъединяя людей, нет ни единого пути сердца, не продиктованного страхом. Только страху под силу сделать скрежет трущихся друг о друга мировоззрений и душную близость тел выносимыми. Исконный страх, он известен всем нам, начиная с раннего детства, он копится и крепчает где-то под темной кроватью. Страх подобен голодному псу, забравшемуся промеж наших теплых внутренностей и с удовольствием готовому ими в любой момент полакомиться. В древних племенах страх выливался в религиозные культы, вроде культа Вельзевула, с оргиями, человеческими жертвоприношениями, чтобы задобрить страх племени, а также с божеством, за которое можно было бы спрятаться. Ход времени многое упростил и теперь, когда над людьми нависает беда, они не пляшут вокруг костра, взявшись за руки, а просто доверительно смотрят друг другу в глаза и повторяют «всё будет хорошо» или «всё наладится». А всё потому что нам нечего противопоставить худшему, необратимость не преодолеть и от неё никак не избавиться. Можно пригрозить миру самоубийством, но это смехотворный козырь.

Самоубийство всячески очерняют, говоря, что это для слабаков. Но тот, кому довелось прибегнуть к попытке суицида опровергнет данное убеждение: на деле это не так легко и вовсе не для слабаков. В действительности как раз сильные духом и покидают этот мир при первой же возможности. А слабаки всячески оттягивают, убеждая себя и остальных, что еще не время. И так как с увеличивающимся на наших телах налетом лет наши дела, как правило, только ухудшаются, то все те, с кем нам приходится иметь дело – либо трусы, утверждающие, что все будет хорошо, либо слабаки.

Прожив некоторое время с отрытыми глазами и насмотревшись на окружающий их мир, люди предпочитают закрывать глаза и со всех сил держать их закрытыми, повторяя «всё наладится» до самой смерти. А иные не в силах со всем этим покончить, терпят ужасы и боль, их жизнь не протекает, а агонизирует.

Пока трусы, зажмурив глаза ждут, слабаки говорят, что нужно всегда ожидать худшего, так как его лучше всего встречать подготовленным, а лучшее можно встретить сымпровизировав. Среди слабаков водятся в основном неординарные люди, вроде Витгенштейна, который в Первую мировую войну отправился добровольцем на фронт, чтобы погибнуть в бою, но ему не повезло и он всю жизнь прожил в затяжной депрессии, попутно внеся в мировую философию значительные идеи. Но он всё же слабак, слабаки так и остаются слабаками, а трусы — трусами. И сверхчеловек среди них, так же как и они, живет сегодняшним днем, усердно надеясь, что завтрашний день его не сожрет, а если и сожрет - то безболезненно.