Террору становятся тесны любые процедурные рамки

Фото: Евгений Фельдман / «Новая газета»

Фотографии, из-за которых закрылась злополучная фотовыставка в Центре братьев Люмьер, мне лично показались не то что невинными, а даже целомудренными. Это, конечно, мое субъективное мнение, но с какой стати начинать с него правовой комментарий? Дело в том, что перед нами квазиюридическая (по форме) процедура, которая закончилась административно-правовым, по сути, решением. А всякая такая процедура также включает в себя оценку: обстоятельств, их соответствия тем или иным нормам и так далее. В нормальном случае такую оценку дает судья. Его суждение, как и всякое другое, тоже субъективно, но, вынесенное уполномоченным лицом по определенной процедуре, обжалованное и подтвержденное, оно вступает в законную силу, то есть становится обязательным для всех.

Свои публичные оценки творчеству американского фотографа дали: сенатор Елена Мизулина, уполномоченный по правам детей Анна Кузнецова и член Общественной палаты Антон Цветков. Конечно, эти граждане более нас причастны к чему-то «государственному», но точно так же свое мнение об этой фотовыставке мог бы высказать, например, и министр сельского хозяйства Тамбовской области.

Вопрос ведь не в том, какой у кого вкус — о вкусах не спорят, а в том, у кого какие полномочия. Добровольное согласие владельцев фотогалереи закрыть выставку нас ведь не обманет: некто принял решение, а некая группа, именующая себя на этот раз «Офицерами России», привела это решение в исполнение.

Смотрите также:

Нападение на выставку Джока Стерджеса «Без смущения». Фоторепортаж. 18+

Юридически действия «Офицеров России» квалифицируются как «самоуправство»: «самовольное, вопреки установленному законом или иным нормативным правовым актом порядку, совершение каких-либо действий, правомерность которых оспаривается…» (статья 330 УК РФ). Однако они не прячут лица (не все похожие на офицерские), чувствуют себя «в своем праве» и ждут награды, которую, наверное, в той или иной форме и получат.

На них одинаковые куртки, которые им кто-то выдал утром для этого случая: они ни разу не надеванные. Кто-то сообщил им адрес этой выставки, на которую никто из них сам никогда бы не заглянул, и вместе с куртками выдал некий «мандат».

Это, по сути, судебные исполнители, безразличные к самому предмету спора. А кто судья? Кто эксперт? Чем обеспечивается их компетентность и беспристрастность? А вдруг оценка ошибочна? Где право на защиту, какова процедура обжалования?

Группа исполнителей в другой раз может называться как-то иначе или вообще никак не называться. У нее могут быть с собой бутылочки с мочой, а могут быть с зеленкой, а могут быть бейсбольные биты или пистолеты. Мы постоянно видим эти группы, в которых даже мелькают одни и те же лица, хотя они в разной одежде и под разными флагами. Но этот очередной случай появления квазисудебных палачей — может быть, из-за покорности хозяев выставки — переводит проблему на какой-то новый уровень. За лицами только марионеток мы должны увидеть что-то другое.

Они имитируют, по сути, суд Линча — ситуативную ярость толпы. Но они не толпа и не случайные прохожие. Видимость публичности и народного гнева не должна нас обманывать: все ровно наоборот.

Из публичной сферы, какой судебная процедура должна оставаться по определению, принятие обязательных решений относительно того, что хорошо, а что плохо, что красиво, а что безобразно, что правда, а что ложь, — перенесено в сферу непубличную и вообще никак и ничем не регламентированную.

Поскольку государство раз за разом поощряет такое насилие самоустранением в нужное время и в нужном месте, мы вправе сделать вывод, что это государственная политика. Это государственный суд Линча. Он выходит на историческую авансцену с претензией упростить и заменить собой судебную систему — абсолютно послушную (во всяком случае, когда вопрос касается политики), но все же связанную какой-то тягомотиной процедур. А этот террор — ему слишком тесны процедурные рамки.