Почему Народ-Воин сделали Народом-Обывателем

Чем сталинский СССР отличался от брежневского? Можно перечислять сотни отличий, но качественное отличие было только одно. В эпоху Сталина и даже позже наша политическая власть боялась, что (а) враги будут вести реальную войну с СССР и (б) СССР эту реальную войну проиграет.

Почему политическая власть этого боялась — отдельный вопрос. Потому ли, что она так любила СССР, или потому, что знала — в случае победы враг сдерет кожу с каждого отдельного VIP-лица? Но в любом случае сталинская власть считала войну реально возможной, в ее проигрыш — катастрофическим. То ли для народа и идеала, то ли лично для высоких фигур. В конце концов — для обсуждаемого нами вопроса это не так важно.

Два системообразующих принципа — реальность войны и необходимость победы порождали гигантское количество последствий. Сумма этих последствий создавала тип системы, качественно отличный от той системы, которую мы называем брежневской. Потому что политическая власть эпохи Брежнева — это власть, которая точно знает, что категорический императив "всё для фронта, всё для победы" не имеет к ней никакого отношения.

Причины этой её убежденности понятны. Эпоха Брежнева — это эпоха реального ядерного паритета. СССР создал ядерно-космический щит, мощный военно-промышленный комплекс и армию, способную вести войну на равных со всем оставшимся человечеством. А поскольку речь шла о ядерной войне, то всем было понятно, что человечество не настолько безумно, чтобы вести эту войну.

Советский политический класс эпохи Брежнева рассуждал примерно так:
"Американцы - это (даже типа оголтелого Рейгана) вполне вменяемые, крайне осторожные и благополучные обыватели, которые не захотят увидеть ядерный апокалипсис на своей территории. На чужой — пожалуйста, но не на своей. Они могут на нас окрыситься, если мы всерьез начнем разжигать пожар мировой революции в Нью-Йорке, но мы-то этого не начнем. А вне такой угрозы они на нас не "наедут", ну и мы на них не "наедем". Вообще — дураков нет "наезжать" в условиях гарантированного взаимного ядерного уничтожения, а значит, реальной войны не будет. Но раз войны не будет, то…"

Вот тут и начинается самое главное. Конечно, нужно держать ядерный паритет, но раз войны не будет, то зачем нужен народ-воин? Ведь такой народ в чем-то опасен! В любом случае с момента снятия реальной внешней военной угрозы политическому классу нужно только, чтобы не было угрозы со стороны собственного народа.

Как снять такую угрозу? Создать более-менее сонный и мирный народ. Разрушить в этом народе дух реальной мобилизации. Ведь если возможна мобилизация против внешнего врага, есть и опасность мобилизации на борьбу с собственной властью!

Грубо говоря, если ты жокей или воин, тебе нужна лошадь, которая может быстро скакать. Ты готов рисковать тем, что эта шустрая лошадь может тебя сбросить. А если тебе не нужно никуда скакать и ты плохой наездник, то что тебе нужно? Чтобы лошадь тебя не сбросила. Тогда эта лошадь должна быть клячей. Может быть и не совсем полудохлой, но мирной, сонной — "без огонька".

Народ-воин, между прочим, не по щучьему велению создается. Его воинственность определяется не только качеством допризывной подготовки. В гораздо большей степени боевой дух и энергия определяются притягательностью некоей системы идеалов (это далеко не только "Социалистическое Отечество в опасности").

Поскольку политический класс знает, что он сам, мягко говоря, плохо соотносится с этими идеалами, то он и действует соответственно. Позитива – энергии, военного огонька этот накал идеального уже не несет: на фиг огонек, если нет угрозы войны? А вот риск (негатив) очень большой. Надо самому "соответствовать". А ты не соответствуешь и тебе энергичные воины это могут предъявить. Чтобы не предъявляли, нужно притушить огонек. Логика, согласитесь, понятная.

Но и это еще не всё. Если нет угрозы реальной войны и страха проигрыша, то зачем политическому классу маршал Жуков? Маршал Жуков всегда опасен. В смысле не конкретный человек, а собирательный образ. Крупный человек со страстями, авторитетом, амбициями и возможностями… Талантливый полководец нужен, чтобы выигрывать войну. А если ее не может быть в принципе, то талантливый полководец — это просто бессмысленный риск. Освобождаясь от народа-воина, класс дальше освобождается от полководцев.

А ученые? Инженеры? Зачем политическому классу нужно, чтобы в интеллектуальном сословии оказались яркие личности? Если от "Катюши" или Т-34 зависит судьба этого класса, то он будет терпеть яркие личности любого "социального разлива" и даже восторгаться яркостью ("талант!"), прощая какие-то прегрешения в разумных границах, конечно. Если же войны не будет, а какой-никакой потенциал вооружений имеется, то зачем особо высокое качество этих самых амбициозных ученых и инженеров?

Они себя запросто каким-то постиндустриальным классом вообразят, эти чертовы технократы? После этого и номенклатуру (власть предержащий класс) начнут скидывать… Нет уж, давайте обойдемся без бесцеремонных талантов! Разве нет покладистых и вполне способных людей? Они вполне приличные изделия могут создавать, да такие, что фиг на нас кто рыпнется! А если не рыпнется, то все остальное неважно.

Мы не хотим сказать, что такие рассуждения политического класса эпохи застоя полностью предопределили качество научных или военных кадров страны и качество советского населения. Качество — штука очень инерционная, его так сразу не девальвируешь. И оставались они — талантливые инженеры, полководцы, изобретатели, гуманитарии, деятели культуры. Но оставаясь — постепенно наращивали разрыв между собою и этим самым политическим классом.

Политический же класс всё более опирался не на них, а на угодливую прислугу - на конформистов. Однако, опора на конформистов — это начало гибели любого политического класса. Потому что на конформиста опереться нельзя - конформист ориентируется на силу. И как только он обнаруживает, что чаши весов, на которых измеряется сила, колеблются, он сам начинает колебаться – «чего изволите». Помните анекдот: "У вас был левый или правый уклон? — Напишите: колебался вместе с линией партии".

Даже если позднесоветский политический класс и хотел бы бороться, когда уже началась агония СССР — было поздно. Он сам наплодил столько конформистов, что инструменты борьбы отсутствовали. В партии было уже под 20 миллионов человек, а бороться оказалось некому.

Почему так важно понять это сегодня? Потому что новый политический класс начинает чуть ли не воспевать новый застой. Налицо опасные черты нового брежневизма. И если враг уловит эти черты (а он их обязательно уловит), то он начнет действовать по хорошо известным ему лекалам.