Памяти политика Рогозина

Как действовать оппозиционерам, если общественное недовольство властью очевидно

На прошлой неделе я написал о том, что демократизации сверху в России не будет. Это плохая новость. Другая новость (не знаю, хорошая ли) в том, что демократизации сверху вообще случаются крайне редко. Обычный механизм демократизации – другой. Вот об этом и поговорим; сначала в общем, а потом дойдем и до политика Рогозина.

Демократизация сверху – это такая, которая начинается по инициативе лидера существующего  авторитарного режима. И ясно, почему надеяться на этот сценарий не следует. В результате демократизации лидер режима либо остается у власти, либо ее теряет. В первом случае его выигрыш равен нулю, во втором – это, конечно, чистый, стопроцентный проигрыш. И вероятность второго исхода, как показывает практика, значительно выше, чем первого.  

Примерно так же обстоят дела и у ближайших  соратников вождя. Очевидно, что в  обычной ситуации риски перехода к демократии для них перевешивают все возможные выгоды. Их положение  устойчиво. Но все-таки не до такой степени, как у самого вождя, потому что его нельзя уволить, просто некому, а вот любого из других членов правящей группы – можно. Другой вопрос – зачем? Во-первых, они справляются. Во-вторых, их собственные ресурсы уступают ресурсам лидера и уравновешивают друг друга, придавая прочность всей конструкции авторитарного режима.

Необычная ситуация наступает, когда режим  сталкивается с серьезным политическим вызовом. При Путине такое случилось  лишь однажды: во время протестов, вызванных «монетизацией льгот». Детали этой истории известны, останавливаться на них не буду, а сосредоточусь на одном фигуранте, бывшем лидере партии «Родина».  

В дни кризиса Рогозин неожиданно взбрыкнул, объявил голодовку, шумел в СМИ. Потом кризис закончился. Рогозина аккуратно выдавили из политики: сначала выгнали из «Родины», потом не пустили в избирательные списки в 2007 г., а после этого, когда он окончательно убедился в бесперспективности дальнейших попыток вернуться на политическую арену, сделали выгодное предложение. На этом политик Рогозин закончился. Появился Рогозин-чиновник. Но это уже другая история.

Рогозин, конечно, не был членом узкой правящей группы. Так что пример – не стопроцентно подходящий к случаю, но ничего более подходящего нет. Несомненно, однако, что на пике своей политической карьеры Рогозин, во-первых, стремился войти в избранный круг, а во-вторых, был довольно близок к этому.

Известно, что до изобретения «Родины» Рогозин домогался, чтобы ему дали порулить «Единой Россией». Когда этого не случилось, не обиделся и с энтузиазмом подключился к альтернативному проекту Кремля, который сам же называл «спецназом Путина». «Родина» сыграла выдающуюся роль в консолидации режима, подорвав базу поддержки КПРФ и расчистив путь к безальтернативным президентским выборам 2004 г. Тут Рогозин тоже подсуетился, похоронив политические амбиции  своего вчерашнего союзника, Глазьева.  

Помимо лояльности Путину, у Рогозина было и еще  одно достоинство, позволявшее ему  надеяться на блестящую карьеру. Он был хорошим публичным политиком. Телегеничен, убедителен, с необходимым балансом жесткости и сентиментальности, который так важен в России с ее женским электоратом.

После выборов значение этих достоинств уменьшилось, но именно они позволяли ему надеяться на новый рывок вверх. Потому что лояльных в узкой правящей группе – хоть отбавляй, а вот талантливых публичных политиков нет вообще.

Понятно, что кризис с «монетизацией» был для Рогозина шансом. И видел он этот шанс совершенно отчетливо. Предположим, что массовые протесты не удалось бы остановить. Тогда Кремлю понадобился бы человек, способный вступить в политический диалог с организаторами. И кто был бы этот человек? Уж точно не Грызлов, не Миронов. Конечно, Рогозин. А это сделало бы его вторым человеком в российском руководстве.

Какое отношение все это имело бы к демократизации? Самое прямое. Потому что демократизация начинается там, где начинается диалог между властями и оппозицией. Происходит это по двум причинам. Одна из них очевидна: диалог позволяет оппозиции выторговывать уступки. Но вторая более важна: смещается баланс внутри правящей группы.  

Переговорщик – то есть тот, кто приемлем в этом качестве для оппозиции, – получает неформальное преимущество и может  требовать для себя бонусов. А если его требования не выполняются, то может и надавить. Больше того, может сдать кого-то из соратников. Как бы для удовлетворения требований оппозиции, но прежде всего – в собственных интересах. Правящая группа раскалывается, и какая-то ее часть – не обязательно, кстати, сам переговорщик – начинает задумываться об институциональных гарантиях политического выживания. И классового выживания. А иной раз – и физического. Но такие гарантии может дать только демократизация.

У Рогозина ничего не вышло. На первый взгляд, причина проста: нефтяные сверхдоходы позволили властям просто залить недовольство деньгами, переговорщик не понадобился. На мой взгляд, важнее другое. Протесты против «монетизации» порядочно напугали российское руководство, но никакой оппозиции, с которой можно было бы вступить в диалог, к жизни не вызвали. В таких условиях, даже если бы не было денег, протесты можно было просто переждать. Перекрыли дороги? Ну и пусть, нам по этим дорогам не ездить. Постоят на морозе денек-другой, сами разойдутся.  

В старой науке о переходах к демократии, «транзитологии», было такое центральное понятие – «раскол элиты». Без раскола не бывает демократизации. Иногда это  понимают так, что надо просто сидеть и дожидаться, когда она расколется, а там и демократия не за горами. Проблема в том, что раскалываться элите вообще-то совершенно незачем. Не такие уж это вздорные люди, чтобы ссориться по пустякам. Им и так хорошо. Раскол становится реальностью только тогда, когда правящая группа оказывается под давлением со стороны сил, которые к этой правящей группе не принадлежат.   

Слово «силы» в данном случае – не метафора, а констатация. Во-первых, давление должно быть ощутимым. Во-вторых, оно должно осуществляться не стихийно, а организованно, чтобы  переговорщикам от властей было с кем разговаривать. Недовольство «монетизацией» явно не породило ничего, что соответствовало бы этим простым требованиям. То, что Рогозин перестал быть политиком, может быть, само по себе и неплохо. А вот демократизации не случилось.