УСТОЙЧИВАЯ ТЕНДЕНЦИЯ К БЕЗОБРАЗИЮ или ПИСЬМА ИЗ ОККУПАЦИИ 4.

Утро, как и любое утро в последние два года, началось с разноязыкого перекрикивания во дворе(превалировали молдавский и украинский), хлопания дверцами машин и громкой музыки из автомагнитол. Иногда настойчивый голос украинского диктора ухитрялся перекричать молдавскую лихую дойну и вонзить в уши пару абсурдных «новостей», состряпанных на скорую руку из реальных фактов и вывернутого наизнанку их истолкования.

Новые представители исконно-посконной тытульной нации привычно -громко, как дома у колодца, где, пока набираешь воду, перекрикиваешься с соседом, копающимся на огороде, общались между собой с одного конца дома на другой.

Неухоженные и непричесанные дети, которых озабоченные «справамы вдома» мамаши уже выгнали на улицу, перенимали лостойный пример отцов и перекрикивались так же громко и неистово.

С улицы во двор доносились сирены частной «Скорой», которая в целях рекламы включает их всегда, когда машина отъезжает от подстанции, странное инопланетное  покрякивание полицейских машин, рев мотоциклов сильно расплодившихся в последнее время байкеров и неистовое высигналивание деловаров на перекрестке,  уже куда-то опаздывавших.

И чем круче была машина, тем нетерпеливее сигналил ее водитель, недоумевавший, почему же, как и каждое утро, он застрял в пробке на двухрядном перекрестке.

В такие утра спросонья кажется, что Дом Профсоюзов все еще горит, и многочисленные «Скорые» и пожарные, которые пытаются прорваться через убийц к людям на Куликовом Поле, все еще спешат, завывая сиренами, к месту общей беды.

Потом к уже привычным шумам со двора подключился не менее привычный шум ремонта.

Люди массово уезжают, переезжают на меньшую жилплощадь или в частный дом, чтобы меньше платить за коммуналку, а их квартиры скупают по дешевке агентства, делающие ремонт и продающие впоследствии дороже, непонятные организации для непонятных целей, а то и просто мутные типы, приехавшие неизвестно откуда и заявляющие, что у них есть мозги, и потому они заработали деньги на квартиры.

Только почему-то в этих квартирах позже поселяется несколько семей, состав которых так быстро меняется, что похожие друг на друга жильцы начинают казаться одной поселившейся безликой семьей.

Дети, выгнанные во двор, с тоской проводили глазами уехавших отцов, поглазели на ремонтников, которые уже что-то стали таскать в парадную,  до одури накатались на немилосердно скрипящей ржавой качельке, но никто и не думал звать их домой, кормить завтраком и одевать для похода на море. Чтоб, значится, подышали они целебным морским воздухом и досыта поплавали в сказочно-прохладных морских волнах.

Мамам все еще было не до детей. Кто их знает, чем таким они были заняты в своих приобретенных и съемных квартирах- драили полы, спали в нестиранных постелях или болтали по мобильному с подругами, которые еще тоже не вышли во двор, договариваясь о встрече, но уже перепачканные дети в непритязательных одежках, считали в грязных ладошках имевшиеся в наличии гривны и копийкы, чтоб сбегать в близлежащий киоск и купить себе какое-нибудь съедобное лакомство.

Уходя на работу я, как и каждое утро, со вздохом посмотрел на кучку детей самого разного возраста, которые уже слонялись по двору, не зная, как и куда себя притулить.

Если бы я оставался дома, как это бывает по определенным дням, то увидел бы, как вышедшие мамаши суют детям соломку, булку или шоколадку, а те, что покруче –чипсы, колечки или сникерс, чтобы исполнить свой родительский долг и покормить чадо.

А вы чего, думали, что им сварили манную кашу, пожарили яичницу или намазали маслом бутерброд?

Или, чего доброго, предположили по простоте душевной, что детей повели с солнцепека в парк на прогулку или повезли на море?

Ничего подобного. С полуденного массового выхода во двор мамаш, начинается экскурсионный поход на рынок. Рынок находится чуть дальше, чем парк, но на нем гулять не в пример интересней. Потому что на нем имеются дешевые магазины «Все по 3 гривны» и «Пятерочка», в которые ежедневно завозится какой-нибудь жизненно необходимый товар. Например, свистки и рогатки, купола от мух и пластиковые судочки, а также неимоверно дешевые синтетические вещи, которые можно с месяц проносить.

И все это не считая влажных салфеток, дешевого шампуня, мочалочек для посуды и силиконовых резиночек для волос.

Насущность  изучения местных торговых достопримечательностей в виде магазинов бытовой химии, канцтоваров,  и прочих досужих утруждений  фантазии, таким образом, абсолютно отпадает.

Мало того, если приехала мамо з сэла, то всегда есть куда сводить ее на экскурсию и получить удовольствие от шопинга.

В недоумении проводил глазами мамашу, которая, выйдя из соседнего дома, с абсолютно озабоченным видом напялила на маленькую девочку, до этого уныло слонявшуюся во дворе, виночок з лентамы, подхватила ее на руки и удалилась, сохраняя на лице озабоченное выражение.

Ах, ну да. Сегодня же Дэнь нэзалэжности Украйины.

Только вчера вечером я в остолбенении смотрел на билл-борд, настойчиво и беспардонно сообщавший мне о тысячелетней ее государственности и двадцатипятилетней независимости.

И сочетание этих двух крайне далеких друг от друга цифирь никак не хотело укладываться в моей голове.

Потому что там были совсем другие цифры и совсем другой исторически-территориальный передел.

День независимости не омрачил даже труп бомжа, который забирали неподалеку полицейская машина и труповозка, примерно так же громко обсуждавшие причину его смерти. Выпил вина и захлебнулся рвотой.

Уже стоя на остановке, прослушал несколько праздничных и волнительных новостей.

На рубль подорожает горэлектротранспорт, и неизвестно на сколько- маршрутка. Студентам, которых государство планирует лишить стипендий, придется ходить пешком ввиду отсутствия средств.

С одной стороны парень со смехом рассказывал, как требовал в «Приват-Банке» нормальную банковскую карточку, не жовто-блакытную.

С другой стороны парень показывал девушке на мобильном вчерашнюю фотографию, сделанную в маршрутке- во всю ногу, от колена до пятки, портрет обожаемого Тараса Грыгоровыча Шевченка. Видать, фанат велыкого украинського поэта не читал его знаменитого стихотворения «Хохол останется хохлом».

Ну, не озаботились ему в свое время преподнести в достаточной мере ни поэзию, ни факты биографии Тараса Грыгоровыча.

Оттого и запечатлел он на своем тщедушном тельце лысый и усатый жупел украинской культуры. Причем и места другого, кроме ноги от колена до пятки, для великого поэта не нашел.

Общая тенденция к безобразию, так недавно и так прочно обосновавшаяся в сознании наших грядущих европейцев, не только не пошла на спад, но и стала усугубляться.

Когда-то мы гордились тем, как одеты наши женщины и искренне считали, что в Одессе люди умеют одеваться.

Когда-то по манере одеваться мы узнавали своих в других городах.

Давным-давно, целых два года назад, мы могли с одного взгляда определить, в каком РАЙОНЕ ОДЕССЫ живет встреченный на улице человек.

Но в каком бы районе Одессы он ни жил, нечто неуловимое все равно отличало его от приезжих.

Когда-то, целых два бесконечных года назад, нас таких в городе было большинство.

До того страшного дня, когда горожане разъехались, как и всегда, на майские праздники на дачи и на пленэр, а стадо в спортивных штанах, с семечками и вином в пластиковых бутылках, не въехало в город, чтобы его убить и подмять под «украинську культуру»

Тысячелетняя государственность и два года назад состояла в том, чтобы убивать тех, кто не согласен с точкой зрения украинских националистов. Со времен Великой Отечественной ничего в их методах не изменилось.

Трупы, кровь, пули и огонь.

Только прибавились бейсбольные биты. Как символ пресловутой западной цивилизации, у которой принято играть в бейсбол.

Просто биты для бейсбола стали использовать не только для игры, а еще и для убийства и внедрения в мятежные головы своей идеологии.

Мальчик, показывавший на мобильном фотографию с ноги свидомого в виде портрета многоуважаемого Тараса Грыгоровыча, чем-то неуловимо напомнил мне Вадика Папуру.

То же открытое лицо, те же светлые чистые глаза, те же гордо распрямленные плечи.

Абсолютно нормальный, начитанный и интеллигентный одесский мальчик.

Ведь одесского мальчика можно определить не только по манере одеваться. А и по насмешливо-критическому отношению к окружающему маразму, и еще по распрямленным плечам человека, который у себя дома, и считает себя вправе иметь свое собственное мнение.

Прямо напротив остановки обнаружился еще один билл-борд, робко приглашавший горожан на празднование дня независимости, на удивление не украшенный прапором и тризубом, а слегка сдобренный разноцветными нарисованными шарами, очевидно, призванными создать праздничное настроение.

Я не стал вчитываться в адрес, указанный на нем, потому что подъехала маршрутка, в которую мне посчастливилось втиснуться.

Первое, что встретило меня в ее душном нутре, был вкрадчивый голос диктора, который поздравлял меня с сегодняшним великим святом.

Видимо, поэтому, передвигаясь пешком по городу два часа спустя, я невольно обращал внимание на встречавшихся мне людей.

Ужасный толстопузый мужик в коротких синих шортах, на груди которого красовался желтый тризуб, порядком облупившийся за два года носки, и надетый, видимо, по случаю праздника.

Семейство вполне нормальных с виду людей, которые тащили за руку девочку в вышыванке и виночке, которая шествовала так, словно на ее груди красовалась олимпийская медаль.

Семейство- мама, папа и дочка – все трое в вышыванках.

Старушенция в вуйковской шляпе, на которой были умощены очки от солнца, и в вышыванке настолько древней, что вполне просматривалось ее еще советское происхождение.

Дивчина в виночку и платячку, стилизованном под украинскую национальную одежку.

Это только в моем пересказе может показаться, что их было много. Наоборот, это были редкие безумные вкрапления в общей массе спешащих по делам людей.

На них обращали внимание, им плевали вслед, на них с презрением оглядывались.

Ничего этого они не замечали. Они плыли на своей волне, уверенные в правильности сделанного, убежденные в собственной неотразимости, нелепые в своем показном патриотизме среди тех, кто не разделял их бездумного фанатизма.

Как яркая иллюстрация той общей тенденции к безобразию, которую я стал уверенно вычленять на тех, кто приехал сюда, как оккупант. Тех, кто уверен, что мае право, что цэ йихня зэмля, что Одэса- цэ Украина.

Одежда как средство корректирования внешности – это нечто запредельное в их понимании.

Чем толще зад и короче ноги, тем охотнее надеваются лосины и шорты в обтяжку.

Чем пышнее груды, тем сильнее они выпячены наружу обтягивающей, как перчатка, майкой.

Чем худее, тем бесформеннее и безобразнее хламида, тем плотнее застегнуто и укрыто горло, тем меньше уделяется внимания обуви.

Головы, выбритые по окружности, внутри которой располагается небрежный пучок волос, собранный аптечной резинкой. У этой прически нет половой принадлежности. Ее носят особи обоего пола. Бо цэ модно. Бо так круто.

И неизменные рюкзаки за спиной. И явный копеечный секонд-хэнд как средство прикрыть грешную плоть, не особенно при этом заморачиваясь.

Туфли под спортивные штаны, сандалеты с розочкми под джинсовые шорты, лабутены под трикотажные, которых и не увидеть под просторной майкой.

И белые бельевые майки вместо летних футболок.

Гуляй, Украино. З днэм нэзалэжности. С виночком в распущенных косах, которые считаются сейчас признаком немеряной девичьей красоты и лезут тебе в лицо в маршрутке, а когда-то, следуя народным традициям, распускались только при мытье или в печальном донельзя случае, когда умирала мать.

И тощие, неухоженные дети в прихотливых нарядах, подобранных с буйной фантазией, а то и просто извлеченных из сундуков, горластые, крикливые, невоспитанные и жалкие.

И весь это нахлынувший на улицы ГОРОДА поток рагулей, странным образом перекликается в сознании с вопящей на майдане без нижнего белья Лыжичко, с депутатшами Верховной Рады, имена которых узнают только тогда, когда обнаруживаются их сделанные в угаре откровенные снимки, с сукой, которая сдала кучу детей в детдом, чтобы воевать с Донбассом и с тварью, которая предлагала своих малолетних детей для утех комбату «Торнадо».

Почему-то вспоминаются вышыванки под пиджаками тех убогих, которых без финансов Тигипко оказался способен оплатить  так называемый «международный» одесский кинофестиваль, который затеяли в 2014, чтобы привлечь в Одессу туристов после скорбного мая, и странные платья девиц, шествовавших по красной дорожке в качестве приглашенных гостей, абсолютно безвестных, абсолютно страшных, с абсолютным отсутствием вкуса одетых.

И те, у кого уже хватает самомнения считать себя одесситами, одетые по этому случаю в платья из ткани, из которой раньше шили только майки и тельняшки для моряков.

Тельняшки, вокруг которых целый рой желающих приобрести и одеться.

Футболки для мальчиков, платьица для девочек, платья и сарафаны для их мамаш.

Целый поток дерьма в полоску, которое толстым слоем покрывает и тушу над безобразными толстыми ногами с варикозными венами, и тощий скелетик, скрытый сарафаном в пол, или «по-модному» короткий спэрэду и довгый ззаду.

Для того, чтобы понять, о чем я сейчас толкую, надо было побывать в Одессе до того момента, как хлынул сюда поток беззастенчиво уверенных в своем праве на территорию оккупантов, которые привезли сюда общую и страшную тенденцию к безобразию, которую они так любовно и долго выращивали в своем захолустье, и настолько уверовали в ее непогрешимость, что стали развозить все дальше и дальше. И, не особенно задумываясь, дошли и досюда.

В последний оплот культуры, музыки, литературы и театров. В единственный город, где люди придавали одежде большее значение, чем жрачке и унитазу.

Потому что одежда для них была и показателем престижа, и средством самовыражения, и воспитателем стиля, и средством общения, и способом проявить уважение к окружающим тебя людям. И к своему Городу.

Несмотря на то, что я много колесил в этот день по городу, нигде не заметил я никаких отличительных следов праздника на лицах, и никаких особенно праздничных народных гуляний.

Очень часто на бодрое поздравление с праздником слышался вопрос о том, какой сегодня праздник, а после ответа усталое-Та! Нашли шо праздновать!!

Но и этих бодрых поздравлений довелось мне услышать за целый день совсем немного.

И только на рынке, куда попросила меня заехать в конце дня жена, среди хмурых продавцов с разочарованными лицами укрывавших непроданный товар (а ожидали, видимо, по случаю праздника, наплыва покупателей), на пятачке возле уже закрытых роллетов пять или шесть основательно поддатых продавцов сидели за накрытой поляной, довольные уже и тем, что у них имелся законный повод для выпивки.

И, пока я покупал все, что просила купить жена, и ужасался августовским ценам на овощи, представляя себе, СКОЛЬКО  это все будет стоить зимой, они все наливали и опрокидывали, и ржали, как застоявшиеся лошади, и провозглашали тосты, но ни одного, который был бы с праздником, я так и не услышал.

Что, ребята? Чего вы ожидали от этого очередного письма?

Возможности снова позлобствовать в комментах на тему самивиноватысаминевоссталитеперьсамирасхлебывайте?

Вот она, перед вами.

Вот вам просто картинка. Один день. Один ужас и безнадега.

Орагуленная, упоротая и освидомленная Одесса, которую совсем не жалко.

Так ведь мне и не нужна ваша жалость.

Нам.

Нам не нужна ваша жалость.

Мы справимся. Может быть.

Виктор Гром.

З Днэм нэзалэжности, майданутые упыри.

С тысячелетней вас государственностью. С побегом головного мозга, если таковой у вас когда-либо имелся.