Феномен нашего времени!

На модерации Отложенный

          Пусть отречения свобода

            Проникнет в твой тончайший ум,

            И дерзкой сущности природа

            Его насытит волей дум.

            Распробуй песнь мою, милейший,

            И звук отчаянья вкуси,

            От изумления голоси,

            Я слог подам тебе мудрейший:

Что до скупых мне, что до щедрых,

Что мне до мудрости в словах,

Что мне до ценностей бессмертных,

Или до тех – что вечно прах;

Что мне до взлётов, до падений,

Недоуменьем смятых лиц,

До тех, кто высился над всеми,

До тех, кто был повержен ниц;

Что до безудержных и кротких,

До добродетельных и злых,

До подневольных и свободных,

До вечно духом молодых;

До тех, кто от любви сгорает,

До тех, кто чужд таких минут,

Кто к правды голосу внимает,

И тех, кто в исповедях лгут;

До тех, кто глупости срамится,

И кто невежеством оброс,

Кто к простодушию стремится,

Желая искренности слёз;

Что до худых, до толстотелых,

До благородных и свиней,

До нищих духом и до смелых,

Что до врагов и до друзей;

Что мне до умопомрачений,

Сознаний светлых иль дурных,

До громогласных дерзких мнений,

Раздор несущих иль благих;

До лицемеров и до подлых,

Великодушных иль прямых,

До знатных истин всенародных,

До заблуждающихся в них;

Что до стезей благоразумья,

До святой памяти веков,

Что до спасенья от безумья,

До безысходности оков;

Что до иллюзий и реалий,

Что до согнутых рабством спин,

Что до основ – что тщётно пали,

Под градом множества причин;

Что до изящества взысканий,

Что до небрежности слепой,

Что до надежды иссяканий,

И до скорбящих над собой;

Что до мудреных постулатов,

Что до мучительных тревог,

До хитроумных плагиатов,

Что до тернистых мне дорог;

Что дела мне до горделивых,

До одержимых и чудных,

До удручённых и унылых

И до беспечно удалых;

До счастья доли, до несчастных,

Красноречивых и немых,

До мрачных дум, до дум прекрасных,

До искушённых иль святых;

Что мне до праздных, до пристойных,

До тех, кто Дьяволу служил,

До снисхожденья недостойных,

До тех, кто род людской губил;

Что мне до разочарований,

Что до презрения от них,

Что великих созиданий

И до умов творивших их;

Что до науки, испещрённой,

Могучим знаньем бытия,

До редкой степени учёной,

До тех, чьи мысли у меня;

Какое дело до посланий,

Что плод рассудку не дают,

До безответных изреканий,

Что в мире мудростью слывут;

Что до способных, тороватых,

Что до отверженных судьбой,

Что до словесностью богатых,

Иль в чьих устах намёк пустой;

Что мне до праведных и верных,

Что до светил мне мировых,

Что мне до тьмы самозабвенной,

Что до умерших и живых;

Что до сознания Вселенной,

Что до её пространных сфер,

До сути мира неизменной,

В чём лишь неведенья барьер;

Что мне до жизни сокровенной,

До проявлений сил земных,

Что до людей, коль плоть их тленна,

Коль душ подобие лишь в них.

У всевластительной природы,

Дабы смягчить суровый стих,

Есть ухищренья для народа,

Что мне с того, коль дух утих;

            Лишь в отречении свобода!

            Что мне до них, что мне до них…

 

 

Как только это стихотворение соприкоснулось с первыми лучами света, его автор был обвинён в плагиате.  Если я не ошибаюсь, в то время Артёму было 25 лет."Как! Столь юный человек, так легко и щедро оперирует столь возвышенными понятиями и жестами?! Этого не может быть". - Возможно, именно так рассуждала в изумлении старенькая учительница литературы, которая посвятила книгам всё свою жизнь и, (кто знает?) может быть, даже пробовала сочинять сама. На столь банальное обвинение Артём не преминул с ответом, и уже на следующее утро старушка изумлялась "О, критикам поэтов"...

 

«О, критики поэтов…»

 

О, критики поэтов, вам знакомо ль рвенье,

С которым пела поэтическая лира,

Не зная истин стихотворного сложенья,

А лишь внимая рифмам внутреннего мира.

 

Придать желая  поэтического такта,

Души мерцаниям, таинственности в ней,

Поэт не грезит видеть лица labefacta

От излияния поэзии своей.

 

Во власти собственных душевных изваяний,

Спускаясь в призрачную сердца глубину,

Он ищет образы любимых созерцаний

И воплощает их в творения волну.

 

Но вам милей созвучье памятных кумиров,

Чтоб краснословием в блаженство погружать;

Готов разить я всех Лаэртовой рапирой,

Кто вдохновенье смел так низко призывать.

 

Словам поэта, толкованья нет в трактатах,

И нет у тех, кто с солью мудрости сравним:

Им не постичь, что ум не склонен к плагиату,

Когда он искренностью чувства одержим.

 

Свойств хищника – самоотверженного зверя,

Полны поэта ощущенья и мечты;

Они в стремленьях диких, разуму не веря,

Летят на зов его душевной красоты.

 

Так от чего ж взывать к доступности поэта,

Коль повелительней диктуют чувства в нём,

Чем сила разума, что дать могла совета,

Для дерзких рвений закрепившихся письмом.

 

Царят творенья изощрённых лже-героев,

Народным мнениям безудержно вторят,

Но гений истинный лишь тем и бесподобен,

Что в нём душа и голос чувства говорят.

 

 

Labefacta – изумлённые, обомлевшие (латынь).