22.06.1941

Тихим ранним утром 22 июня 1941 года на советско-германской границе появились люди в форме Красной Армии. Это были солдаты и командиры так называемого ”учебного полка 800 Бранденбург” — подразделения вермахта, которое специализировалось на операциях с пере-одеванием. Основной задачей полка было введение в заблуждение охраны важных объектов, и справлялись они с этим прекрасно. ”Бранденбургеры” меняли форму и знаки различия, ”полуторки” — на ”Студебеккеры”, винтовки и револьверы — на автоматы с дисками, но всегда оставались тенями, призраками, которые предвещали удар танковых клиньев. В первый же день войны ”Бранденбург” захватил мосты через Буг на шоссе, ведущем к Киеву. Впереди полк ждали многочисленные захваты мостов, плотин и дорог от Буга до Пятигорска. Диверсионные группы, проникшие на советскую территорию, оказались теми немногими солдатами вермахта, кто не слышал обращения Гитлера вечером 21 июня. Фюрер обвинил Советский Союз в подготовке агрессии, которую нужно было во что бы то ни стало упредить, и завершил свою речь словами: ”… Я решил сегодня передать судьбу государства и нашего народа в руки наших солдат. Да поможет нам Бог в этой важнейшей борьбе!”

Первый рассвет войны

После того как солдатам и офицерам зачитали это обращение, начались напряженные часы ожидания. В 3.30 утра вслед за ”тихой” фазой операции послышались залпы артиллерии и стрекот пулеметов. Мостов, захваченных диверсантами, оказалось недостаточно для огромной группировки сил вторжения, поэтому под прикрытием огневого удара Буг в предрассветной мгле быстро пересекли лодки с пехотинцами. Их задачей был захват плацдармов на советской стороне. Севернее Бреста в реку тяжело погружались танки с крестами на бортах. Они неторопливо скрывались под водой и вскоре выползали на противоположный берег. Это были специально пере-оборудованные для передвижения по дну машины, которые блестяще выполнили роль бойцов специального назначения. Плавающие танки украшала белая буква G, знак принадлежности к танковой группе Гейнца Гудериана. Сам Гудериан вслед за своими подопечными пересек Буг на штурмовой лодке в 6.50 утра. Южнее Бреста задача была проще: глубина Буга составляла всего около метра, и немецкие танки переходили на восточный берег без особых затруднений. После захвата плацдармов в первые же часы вторжения пограничные реки пересекли мосты на поплавках-понтонах, и на советскую сторону непрерывным лязгающим потоком хлынули танки, автомашины, тягачи с тяжелыми орудиями, лошади пехотных дивизий...Великая Отечественная война началась.

Накануне

Ночь с 21 на 22 июня отнюдь не была для Красной Армии безмятежной. Еще вечером 21 июня начальник штаба Киевского особого военного округа М.А. Пуркаев позвонил Г.К. Жукову и сообщил о перебежчике с немецкой стороны, который рассказал о выходе войск вермахта в исходное положение для наступления. Жуков немедленно доложил об этом Сталину и был вызван в Кремль. В кабинете главы государства к тому моменту уже собралось все руководство страны и армии. Сообщение о перебежчике стало последним недостающим звеном — теперь масштабы опасности понимали абсолютно все. Именно тогда Сталин задал собравшимся свой знаменитый сакраментальный вопрос: ”Что будем делать?” Почти сразу же был подготовлен документ, получивший название Директива №1, начинавшийся с грозной фразы: ”В течение 22—23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев…” В Директиве еще встречались слова о ”провокациях”, но в целом документ можно было считать достаточным основанием для приведения войск в боевую готовность. В полночь Директиву №1 уже расшифровывали в штабах округов. Далее по цепочке пошло оповещение армий, корпусов, дивизий, полков. Боевая тревога была объявлена с 3.00 и до 7.00 утра — в зависимости от того, насколько быстро приказы проходили все звенья цепочки, и от расторопности и инициативности конкретных командиров. Кто же встретил немецкие танковые и пехотные соединения? Если просто, механически сравнить силы сторон и пересчитать число дивизий, танков и пушек советских войск и немецких групп армий, то соотношение цифр будет примерно равным. И не предвещающим катастрофу. Однако между силами вторжения и Красной Армией была существенная разница. Дивизии вермахта плотной массой сконцентрировались вдоль границы, а советские корпуса и дивизии были рассредоточены в глубину и большей частью находились в маршах на запад. Военная наука такое положение называет ”незавершенным развертыванием”. Так же встретила 1 сентября 1939 года польская армия, и для Польши такое начало войны стало фатальным. Государство перестало существовать в течение двух недель. Поэтому для понимания механизма развития событий нужно подсчитывать только те дивизии и корпуса, которые могут вступить в соприкосновение с противником в конкретный день и даже час. В данном случае речь идет о советских соединениях, расположенных на расстоянии менее дневного перехода от границы. Потому что соединения на марше, находящиеся в 100 км от места боя, не оказывают на его исход никакого влияния. Критерию ”дневного перехода” в трех особых округах Советского Союза отвечали 40 дивизий. Тому же критерию в трех немецких группах армий отвечали более 100 дивизий. На направлениях главных ударов превосходство противника в силах было подавляющим. Основные силы дивизий советских приграничных армий находились в местах постоянной дислокации, некоторые артиллерийские полки — на полигонах. Всем им, чтобы добраться до своих позиций, нужно было преодолеть несколько десятков километров. Поэтому пока немецкие войска активно форсировали Буг и преодолевали заграждения на границе, советские соединения только подтягивались к местам боев. Утро первого дня войны Красная армия провела в маршах.

Первые бои

Однако первые бои начались даже не в соотношении 40 дивизий против 100. Собственно на границе находились только отдельные подразделения советских пограничных армий. Но, несмотря на ожесточенное сопротивление, немцы постепенно окружали их и уничтожали. Реальной силой для противодействия танковым группам была цепочка ДОТов ”линии Молотова”. Каждый такой ДОТ стал маленькой бетонной крепостью. Так, пуле-метно-артиллерийские батальоны Владимир-Волынского УРа на сутки задержали 44-ю пехотную дивизию! ДОТ ”Светлана” подбил на мосту через Буг севернее Бреста немецкий бронепоезд. А через укрепления Струмиловского УРа 48-й корпус Вернера Кемпфа был вынужден прокладывать себе путь силами 11-й танковой дивизии. Всем дивизиям, которые оказались под ударом фашистских танков и пехоты на главных направлениях, пришлось нелегко: соотношение сил не оставляло шансов на успех. Но на второстепенных участках фронта советские войска успешно оборонялись и даже переходили в наступление. Например, части 41-й стрелковой дивизии под командованием генерал-майора Г.Н. Микушева в районе Рава-Русской контратаковали противника и вторглись на его территорию на глубину более чем 3 км! Немецкие источники описывают это так: ”262-я пехотная дивизия оказалась подвержена ”боязни противника” и отступила. Восточное крыло корпуса, несомненно, находится в состоянии тяжелого кризиса”. Командующий 17-й армией Штюльпнагель, будущий участник заговора против Гитлера 20 июня 1944 г., даже попросил на выручку своей 262-й дивизии танки.

Киев бомбили, нам объявили...

22 июня 1941 года стал роковым для миллионов советских людей. Мирное, теплое летнее воскресенье обернулось началом чудовищной войны. Надежды на лучшее, мечты об учебе, мирной работе, о любви, о будущем — все рухнуло в одну минуту. В 12.15 по радио выступил нарком иностранных дел Вячеслав Молотов: ”Сегодня, 22 июня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы…” Настроение того дня хорошо отражает фраза ветерана Великой Отечественной войны Николая Обрыньбы: ”У каждого с этой минуты все изменилось в жизни, все мы как бы увидели себя и всю свою жизнь, и с этой минуты перед каждым встал вопрос о его завтрашнем дне, его месте в этой войне”.

Правда, поначалу в стране царили шапкозакидательские настроения. Люди, обработанные пропагандой, были убеждены, что СССР превосходит Германию в военно-техническом отношении и что война очень скоро закончится. Один из ветеранов, Валентин Рычков, так вспоминает первые дни Великой Отечественной: ”Я жил в Киселевске, Кемеровской области. На начало войны реакция у людей была разной. Взрослые встретили войну со слезами на глазах, с озабоченностью, расстроенными. Бегали к друг другу, шептались, обменивались мнениями, понимали, что надвигается страшная беда. А мы, молодежь, — с энтузиазмом и воинственно. Собрались в горсаду на танцплощадке, но ни о каких танцах не было речи. Мы все разбились на две группы. Одна группа ”специалистов военного дела” утверждала, что 2–3 недели — и от фашистов ничего не останется. Вторая, более степенная группа, говорила: ”Нет, не 2–3 недели, а 2–3 месяца — и будет наша полная победа, разгромят фашистов”. Азарта этому придавало еще необычное явление. В это время на западе был не обычный ”закат как закат”, а багрово-красно-кровавый! Еще говорили: ”Это наша Красная армия так обрушилась всеми огневыми средствами на немцев, что видно даже и в Сибири!” Ну, это была утопия, конечно. А я... Сейчас я не знаю, по какой причине, но тогда стоял и думал: ”О чем они говорят?” Мой друг Ромашко, он и сейчас живой и может подтвердить, спрашивает: ”А ты, Валька, чего стоишь и не говоришь своего мнения?” И я говорю дословно следующее: ”Нет, ребята, на дело нашей победы уйдет не менее 2–3 лет”. Какой тут шум-гам начался! Как меня только ни оскорбляли! Как ни обвиняли! Я все думал, лишь бы по морде не надавали за такой прогноз. Не знаю, не могу объяснить почему, но я был уверен, что какие там 2–3 недели! Два года, как я сказал. Но оказалось, что я хоть и был ближе к истине, но сильно-сильно ошибался…” Оптимистическое настроение советской молодежи было понятно — патриотами их воспитывали с детства. Победоносные книги и фильмы, массированная пропаганда, вопившая, что ”врага будем бить на его территории” — разумеется, люди верили, что голыми руками порвут любого. Организационно-инструкторский отдел управления кадров ЦК ВКП(б) в первые же недели войны рапортовал, что ”мобилизация проходит организованно, в соответствии с намеченными планами. Настроение у мобилизованных бодрое и уверенное. Поступает большое количество заявлений о зачислении в ряды Красной Армии. Имеется много фактов, когда девушки просятся на фронт. Митинги на фабриках и заводах, в колхозах и учреждениях проходят с большим патриотическим подъемом”. Однако в отличие от молодежи, которая воспринимала происходящее почти как праздник, старшее поколение, помнившее Первую мировую и гражданскую войны, особого энтузиазма не испытывало. Люди привычно принялись готовиться к длительным лишениям. В первые же часы войны в магазинах и на рынках выросли очереди. Люди скупали соль, спички, мыло, сахар и прочие продукты и товары первой необходимости. Многие забирали сбережения из сберкасс и пытались обналичить облигации внутренних займов. ”Мы кинулись в магазин, но по улицам бежали люди, покупая все, что есть. На нашу долю ничего не осталось, были лишь наборы ассорти, мы купили пять коробок и вернулись домой”, — вспоминает Николай Обрыньба.

Воздух!

На границе тем временем разворачивались бои. В противоположность разрозненным стычкам на земле воздушное сражение 22 июня было одним из наиболее интенсивных в истории войн. Символом первого дня войны стали удары немецкой авиации по советским аэродромам. Это была широкомасштабная операция, целью которой стали последовательные удары по одним и тем же объектам. ”Спящие” советские аэродромы, превратившиеся в костры в первые же несколько минут войны, считаются штампом. Но такие случаи и в самом деле были.Однако куда чаще ситуация развивалась по такой схеме: предупреждение о налете наземными службами, подъем в воздух дежурного звена и бой, удачный или неудачный. Успех немцам часто приносил не первый, а третий или даже пятый удар по аэродромам, когда дежурные звенья заправлялись или перезаряжали оружие. Основной проблемой советских ВВС было отсутствие аэродромного маневра, то есть возможности перелететь на другую площадку, так как весной 1941 г. на многих аэродромах в приграничных округах началось строительство бетонных взлетных полос и авиаполки были вынуждены оставаться на тех же площадках, на которых встретили войну. Дальнейшее уже было делом техники — конвейер ударов с воздуха по одним и тем же целям приносил люфтваффе успех если не 22-го, то 23—25 июня. Всего в первый день войны ВВС Киевского особого округа потеряли 301 самолет, из них 174 на земле, то есть 15,5% численности самолетов округа. Цифра большая, но Западный особый военный округ 22 июня потерял куда больше — 738 самолетов, 41% численности, что неудивительно — на направлении главного удара уничтожение советской авиации на аэродромах и в воздухе велось намного интенсивнее. Узнав о потере почти половины своих самолетов, командующий ВВС ЗапОВО 34-летний генерал И.И. Копец застрелился. Командир понесшей наибольшие потери 9-й авиадивизии округа С. Черных был вскоре обвинен в преступном бездействии и расстрелян 27 июня. Потери на флангах советско-германского фронта, в Прибалтийском особом и Одесском округах составили 56 и 47 самолетов соответственно. Удар, нанесенный военно-воздушным силам Красной Армии, был сильным, но далеко не смертельным, господство в воздухе в первый день войны люфтваффе завоевано не было. Это господство предполагало не только свободу действий своей авиации, но и воспрещение действий авиации противника. Со второй компонентой — воспрещением действий советской авиации — у немцев были большие проблемы, и ВВС РККА сыграли существенную роль в последовавшем в первую неделю войны приграничном сражении.

Вечер трудного дня

Итогом первого дня войны стал документ, оставшийся в истории как Директива №3. Отсутствие сплошного фронта и слабость разведки не позволили командованию ставших фронтами округов вскрыть группировку сил вторжения. Немецкие силы были недооценены и качественно, и количественно. Ответом Москвы на бодрые доклады штабов фронтов вечером 22 июня стала Директива №3, в которой Западному и Северо-Западному фронтам предписывалось срезать Сувалкинский выступ, окружая нацеленный на Минск танковый клин. Юго-Западный фронт должен был ”концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5-й и 6-й армий, не менее пяти мехкорпусов и всей авиации фронта, окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 26.06 овладеть районом Люблин”. Сегодня для нас текст этой директивы выглядит абсурдным. О каком Люблине может идти речь, когда обладающие огромным численным перевесом немецкие войска перемалывают приграничные дивизии? Если задаться вопросом, соответствовала ли Директива №3 сложившейся на границах обстановке, то ответ будет однозначным — нет. Но если поставить вопрос по-другому — соответствовала ли Директива №3 дневным донесениям округов, — то ответ будет положительным. В реальности фронт на направлениях главных ударов немецких войск был прорван, в глубь советской территории двигались ничем не сдерживаемые танковые клинья, а очаговую оборону УРов и приграничных дивизий добивали пехотные соединения. Причина этого достаточно проста. Ни приказы на приведение в боевую готовность, ни отказ от запретов ”поддаваться на провокации” не меняли главного — соотношения 40 против 100. Наполеон говорил: ”Большие батальоны всегда правы”. 22 июня ”большие батальоны” были на стороне немцев. Но по гамбургскому счету первый день войны стал лишь разминкой перед вводом в бой основных сил сторон в приграничном сражении. Масштабные танковые битвы, интенсивная воздушная война — все это было еще впереди. Но впереди была и Победа.