Рассказ первоклассника 1962/1963 учебного года

...Первоклашка с ранцем за спиной (назовём его Ёшкиным) шёл домой медленно, едва волоча ноги. Шёл не как обычно, прямиком через воинскую часть связистов, срезая путь наполовину, а выбирая дорогу долгую, – вокруг громадного поля, огороженного колючей проволокой с часовым на вышке, охраняющим несметное количество хранящейся там техники отдельного понтонно-мостового батальона.

Часового на вышке не было, а на поле ревели мощные тягачи – хранилище понтонной техники доживало последние дни, машины убирали куда–то за город, и на месте охраняемой автостоянки, говоря современным языком (а Ёшкин и не помнил точно, как тогда это обзывалось!), начиналось строительство домов для десантников. Со стороны Немана возводились сразу две пятиэтажки, а со стороны школы, из которой и шёл Ёшкин, уже красовалось новенькое бетонно–стеклянное здание ресторана «Egle» (ель, если перевести на русский), несуразно выглядевшее на фоне мощённой булыжником довоенной несоветской площади с деревянными покосившимися домами по её краям.

Но не радовали Ёшкина красивые зеленые тягачи с белыми для долгого хранения щербатыми скатами, гружённые огромными понтонами, сложенные ладошками, и вздыбленные на вкопанные в землю столбики. Событие какое! до того долго бездыханное поле разом зарычало и задвигалось громадами КрАЗов.

Не радовало и радостное сегодняшнее сообщение о том, что с нового учебного года Ёшкина первый класс переедет из старой в новую школу. Вернее, в ту красивую и добротную, хоть и деревянную, школу, что оставляли им литовские ровесники, переезжавшие в современное большущее здание, со спортивным и актовым залами и с фонарями при входе, что недавно построили в конце улицы Вайдоты.

(Мысль Ёшкина споткнулась о день сегодняшний с этими бесконечными разговорами о советской оккупации и долгами России перед Прибалтикой, но он хорошо помнил свой первый визит в литовскую школу, когда был досадно удивлён великолепием её современной отделки, в, то время, как в собственной по утрам топила истопница печь в классе и пр., и пр., и пр., про то другой будет у Ёшкина рассказ)

Не радовал Ёшкина и Серёга, что шагал рядом, лучший классный друг, но живший на полпути до его, Ёшкина дома, и потому дружба, водившаяся между ними, была только в границах школы. Да в телефонных разговорах (и его и Ёшкиному отцу по долгу службы полагался большой чёрный телефон с белыми цифрами на диске), да сегодня по совместному пути домой (окольному для Ёшкина, но прямому для Серёги).

Причиной нерадостного и мрачного состояния Ёшкина был ранец, на плечи давивший лежащей там тетрадкой по русскому языку с двумя колами и альбомом по рисованию с двойкой!

С первого учения, когда познавалась буква А, прошла целая вечность, и вот так близко было ожидаемое окончание, так близко было лето, впрочем оно уже настало – стояла невероятная жара и купальный сезон уже был открыт! Но что там купание! – этим летом отцом планировалась поездка всей семьёй на поезде в Ленинград, Петрозаводск и потом на мамину родину, где папа с мамой когда–то познакомились! Это было в неизвестном Ёшкину времени, на той далёкой, неизвестной Ёшкину страшной войне... Отец, отслужив понятный всякому русскому мужчине срок в 25 лет, этим летом уходил в запас. И по этому случаю уже давно планировалась такая ожидаемая поездка. Мамины глаза наливались радостными слезами (уж десятый год пошёл, как не была она дома), когда Ёшкин расспрашивал её о тех местах, куда собирались – там Ёшкин никогда не бывал, но прекрасно знал эти места по маминым рассказам. Да вообще–то он нигде в принципе не бывал, хотя мест службы у отца было много, но память ещё не столбила событий по изменению его местонахождений. И малой родиной Ёшкину потом навсегда стала чужая Прибалтика, хотя родился он на исконной Руси...

До первых летних каникул (три месяца! как много!) оставались три буквы – Э, Ю и Я.

И вот коварная буква Э – этаж, этажерка – какие красивые и понятные картинки были в букваре на этой страничке и вот тебе кол за домашнюю работу и кол – за классную! Беда, не победа.

С рисованием и того хуже, он, Ёшкин ещё не уверенный в том, что есть сам рисовать умеющий, попросил отца как-то вечером изобразить Землю, каковой её увидел Гагарин в космосе, вернее сказать каковой она была представлена на обложке журнала «Наука и жизнь». Спутники в тот год запускали чуть ли не каждую неделю – Космос–13, –14, –15 и так до двадцатого, а уже на каникулах стартовали Восток–5 и Восток–6 с Терешковой на борту – вот победа, не беда!

И у отца легко и быстро, круг, очерченный вокруг большого пальца, превратился в голубую планету посредством остроотточенных карандашей «Спартак» фабрики имени Сакко и Ванцетти.

И теперь этот рисунок с красной двойкой в углу – за враньё, тоже давил Ёшкину на плечи! Беда, не победа.

А беда его, Ёшкина началась не сегодня. Сегодня она завершилась. Началась беда, когда мама легла в госпиталь на операцию ещё весной и успешная учёба Ёшкина стала меркнуть с каждым днём маминого отсутствия... Отец уходил на службу когда Ёшкин ещё спал, а возвращался – когда уже спал и потому реального воздействия на Ёшкину учёбу оказать был не в состоянии. Старшие сестра и брат, учившиеся в одиннадцатом и девятом, классе, возомнили себя вдруг полноценными макаренками, чем не только не улучшили, а только усугубили развязку беды...

(Теперь-то Ёшкин уже точно мог свои детские впечатления утвердить в их правильном, на его взгляд, восприятии и, более того, расширить во временных границах. А впечатлял сегодня Ёшкина великовозрастный образ выпускника середины 60-х годов – тех ребят, что родились в послевоенных сороковых годах. Это были широкоплечие, рослые с пышными шевелюрами – сверху, а не сзади, добрые молодцы, не по годам развитые и зрелые, физически и духовно. Такие же, но уже в солдатской форме служили рядом за забором во дворе. Через десять лет Ёшкин смотрел на себя и одноклассников и видел тщедушных «щавликов», без собственного мнения и каких-либо жизненных принципов – поколения, появившегося через десять лет после Победы. Природа успокаивалась после ужасной войны человеков и давала людям всё худший и худший товар – необходимость в защитниках отпала. И отпала не только потому, что опасность нового кровавого противостояния исчезла, а потому, что человек всё больше мешал природе самой решать потомством какого качества поощрять людей в своем появлении. Позже, уже, когда собственная дочь Ёшкина шла к своему выпуску, образ выпускника только ухудшался, а внешний вид русского солдата вызывал раздражение! Правда один раз было и восхищение, – в году, наверное, 92-м в вагон метро зашел молодой лейтенант в пятнистой полевой форме – новинка по тем временам. На плече сиял российский флаг, а на тулье - российский герб. Ёшкин сидел в советской майорской повседневной форме, и с любопытством разглядывал его, не догадываясь, что потом эта «маскхалатная обнова» станет безобразным отличительным признаком русской армии с середины 90-х и до наших дней, а «золотопогонные» офицеры редко будут потом мелькать в городе, если вовсе не исчезнут...)

В тяжёлых раздумьях, не слушая, что там советовал Серёга и, не попрощавшись с ним, добрёл Ёшкин до дома своего. За углом стоял «газик», любимый с двумя дверьми и кузовом (в котором стояла настоящая рация!), по–летнему снятыми брезентовым верхом и окнами. Отец обычно пользовался тремя машинами, этой командно–штабной с торчащими антеннами, командирским «газиком» с четырьмя дверьми и «уазиком–санитаркой».

На последнем совсем недавно ездили на рыбалку с ночёвкой, с армейской палаткой и десантной лодкой с мотором – но, и чудесные воспоминания, и ожидавший отца «газик» не задержали Ёшкина, надо было идти к маме и честно признаваться в случившемся.

Но, о радость! тягость признания хоть на малое время, но можно было отодвинуть – мамы ещё не было дома (как потом выяснилось, выписывалась она из госпиталя следующим утром), а папа по своей обычной привычке дремал «минутку» после обеда, сняв китель и сапоги, накрывшись свежей недочитанной газетой.

И Ёшкин мигом сбросил ранец, достал дневник (с письменной просьбой Марьванны к родителям придти в школу), тетрадку и альбом. Разложил всё это на письменном столе в раскрытом виде – скрывать, а тем более из колов делать четвёрки он не собирался, вернее ещё не умел быть неправильным. А переделать колы Серёга придумал, позже правда, в классе девятом эта редакционно–корректорская работа была доведена до совершенства использованием варёного яйца и вставных листов дневника–дублёра...

И, Ёшкин, пользуясь нежданной свободой, побежал на кухню, звонить Юрке!

Юрка был другой, не классный, а дворовый друг, но тоже лучший! Учился он в литовской школе, в той в которую Ёшкин с классом потом после лета и переехали. Жил рядом в одном дворе, в четвёртом доме от Ёшкиного – домов таких было шесть. Все они были одноподъездными, трёхэтажными с девятью квартирами в каждом доме, и стоящие в линейку, как линкоры на смотре, на набережной вдоль Немана.

Дома, в школе и с Юркой Ёшкин говорил по–русски, – у Юрки мать была русская, а вот отца не было, но про него он никогда не рассказывал. А во дворе, когда собирались все, разговаривали только по–литовски, русским был Ёшкин один. Потом русских ещё прибавилось, но это ничего не изменило. Это было так естественно, что Ёшкин даже порой ловил себя на том, что говоря с отцом, думал по–литовски, – отец с матерью понимать-понимали, но разговаривать не умели, да и особой необходимости в том, собственно и не было!

А дворовая команда ровесников быстро сложилась из разрозненных группок ребят, и сотворил это объединение Сашка с сестрой Лаймой, вернее их отец – директор, то ли всех городских кинотеатров, то ли какого–то центрального.

Как-то вечером организовал он просмотр фильма «Таинственный остров» прямо в подъезде на лестнице у их квартиры, слух про это мигом разнёсся по двору. На лестничной площадке тарахтел 16 мм киноаппарат «Украина», рядом из колонки шёл нечёткий звук с треском, а на экране, подвешенном на межэтажной площадке, происходило действо на небольшом экране.

Ребята сидели как в амфитеатре на ступеньках лестницы и смотрели настоящее кино (дивные вечера собираться толпой на квартире у кого тогда появлялся телевизор уже ушли в небытие), а потом всей гурьбой во дворе обсуждали увиденный фильм. И с нетерпением потом ждали очередной среды – почему–то показ всегда был вечером по средам, и гадать какой фильм увидят, впрочем, скоро эти показы закончились, но во дворе самоорганизовалась крепкая команда друзей!

Помимо друзей были враги, как и положено – внутренние и внешние.

Кястас, внутренний враг, вернее разрушитель начинаний Ёшкиных друзей. Они строили кораблики, отпуская их в дальние плавания по Неману, он лупил из рогатки по воробьям; они лепили из глины всякие фигурки, он осваивал самопал; они осваивали ласты и маску с трубкой – он топил котят, и для этих своих начинаний перетягивал ребят из сплочённой казалось команды!

Но прошлой осенью, когда все взрослые только и говорили, что о войне с Америкой, Кястас решил «раскурить трубку мира» – надо было решать как быть с войной и пока не станет с этим ясно, следовало собственные боевые действия прекратить! Он расспрашивал Ёшкина как сына подполковника – по его мнению, такой чин мог знать истинное положение – будет война или нет.

Тогда коллективно порешили, что войне не быть и Кястас окончательно стал своим.

Вот только с колорадским жуком ничего ребята не решили, про войну вроде как перестали говорить, а паразит–жук продолжал съедать всю картошку в округе и мнение, что этих жуков каждым летом «сбрасывают» с американских подлодок в районе Паланги осталось никем не опровергнутым!

А внешние враги жили за речушкой Сямена, которая разделяла дома Ёшкиных друзей с соседними домами вдоль по набережной вниз по течению Немана.

Прямых стычек не было, но взаимное кидание камнями через речку регулярно повторялось. С обеих сторон были литовские ребята, но поскольку один из шести наших домов был заселён русскими военными, то они кричали Ёшкиным друзьям «русские кацапы», они в ответ – «лабусы»! – общение шло на литовском языке. Стычки эти были лишь одним годом, потом это сошло на нет, просто мы были из разных дворов и весь тут конфликт.

Ёшкин вбежал на кухню, где в нише под батареей, лежало самодельное устройство под названием детекторный приёмник с переговорным устройством. Два провода уходили от него за окно, один из которых был антенной, а другой – «средством проводной связи». Провод за окном повисал по стене, и закрепленный на пожарной лестнице тянулся между двумя домами к четвёртому, и от пожарной лестницы в окно, где и жил Юрка. Третий провод, прикрученный оголённым концом к зачищенному кранику батареи отопления, был подключён к клемме «земля» – изобрёл–то «землю» Никола Тесла! Но Ёшкин про то, тогда и не догадывался.

Ёшкин приложил к уху наушник, перекинул рубильник в положение «телефона», загорелась лампочка, такая же загорелась и на другом конце – у Юрки, и стал ожидать ответа.

Годом ранее, когда Ёшкин был забран окончательно из детского сада, и до школы оставалось менее недели, ему как будущему первокласснику, человеку, очевидно уже самостоятельному, был разрешён выход за пределы двора ранее запрещённые.

Так он с Юркой оказался на свалке радиотехнического полка – пожалуй, наверное, большим богатством, наверное, отличались лишь пиратские клады! Там было всё или практически всё, что надо было маленьким мальчикам. Сначала это было бестолковое собирание блестящих деталей непонятного назначения, потом ломка аккумуляторов, чтобы здесь же на свалке делать в ложке блёсны из свинца, делать и солдатиков с самолётиками по глиняным заготовкам, но всё это быстро наскучило.

Как-то весной, как только сошёл снег, на свалке повстречался им парень худой и длинный, смешно говоривший картавя и заикаясь. Звали его Эдиком.

Эдик (как теперь понимал Ёшкин, не понятый своими ровесниками, захотел увидеть в нас послушных поклонников) здесь же на свалке и рассказал нам просто и доходчиво, что такое радио и как можно всякие эти железки, разбросанные вокруг, с делом использовать. В разговорах они пришли к нему в подвал, оборудованный под радиомастерскую, где были продемонстрированы всякие «радиоштучки», собранные Эдиком. А для начала предложил он им самим сделать настоящий радиоприёмник!

И после они теперь каждый вечер, сделав уроки, стали бегать к нему в подвал, чтобы рукоделить неведомый им до селе, детекторный приёмник.

Ёшкин и сейчас помнил всю до мелочей ту работу. Как с помощью бутылки и уже знакомого по школе «папье–маше» делали бумажный цилиндр для катушки индуктивности, искали по свалке все нужные детали: провод, клеммы, миниатюрный рубильник, кристаллический диод и переменный конденсатор, да чтобы на его боку была нужная цифра 500 с мудрёным названием «микромикрофарада».

Потом долго выковыривали нужные радиодетали из притащённых со свалки блоков, неумело орудуя паяльником, скрупулёзно отсчитывали витки, наматывая катушку индуктивности и пр., и пр., и пр.

Потом, глядя на картинки со смешными подзаголовками «фиг» (ну ни фига себе, вспомнил Ёшкин первое своё ругательное слово, ёшкин–кот!) из книжки «Как построить детекторный приёмник», даденной Эдиком, и собирали по образу и подобию этих «фиг» два образца – для Юрки и Ёшкина.

Каждый образец включал два устройства - собственно детекторный приёмник и переговорное устройство, потому как идея Эдиком была расширена. Поэтому на деревянной подставке появился рубильник, который выключал цепи детекторного приёмника и подключал телефон из одного наушника, батарейки и лампочки!

Потом был первый восторг от заговорившего не вдруг радиоприёмника, трудная работа по протяжке провода между домами, и наконец, первый разговор друзей на расстоянии!

(Ёшкин глубоко вздохнул, вдруг озадаченный грандиозностью проделанной ими работы в восьмилетнем возрасте! подумал, что, подобных по замыслу и завершённости работ, Ёшкин в своей жизни больше не творил!)

Лампочка, наконец, погасла, потом вновь загорелась – это был условленный сигнал присутствия Юрки на другом конце:

– Юрка! Привет! Я бегу к тебе! – Ёшкину не терпелось встретиться, хотя обычно эти встречи свершались после сделанных уроков, но случай сегодня был для Ёшкина особенным.

Скоро они с Юркой сидели в подвале у Эдика, который, к их разочарованию, тоже был расстроен и не склонен был с ними заниматься.

Перед ним лежала новая книжка из серии массовой радиобиблиотеки «Приборы для визуальной настройки радиолюбительской аппаратуры», раскрытая на странице с принципиальной схемой транзисторного осциллографа, а на верстаке стояло огромное шасси недоделанного лампового осциллографа.

Его он начал делать ещё до знакомства с ребятами и возился с ним уже больше года – тогда радиолюбитель сначала был механиком, слесарем, токарем, химиком и краснодеревщиком, прежде чем собственно пайщиком схем. Но дело так удачно начатое, вдруг надолго затормозилось уже на этапе оживления трубки. Это сейчас, спустя годы Ёшкин понимал, какое это было состояние Эдика, когда тот вдруг увидел новое техническое решение на транзисторах, в разы меньшее по размерам, и кажущейся простоте исполнения:

– что делать? бросить и начать сначала? зачем ему осциллограф? то ли он делает?

(Выбором приоритетов в путях своего движения и дальнейшего развития Эдик так и не овладел. Спустя десять лет Ёшкин, уже учась на радиотехника, увидел его в магазине на набережной Немана. Такого же долговязого и худого, так же говорившего картавя и заикаясь, всё ещё не нашедшего себя в жизни талантливого кустаря–одиночки... Чем не Никола Тесла?)

Эдик вскочил, схватил тяжёлый остов осциллографа и взгромоздил его задом вперёд на полку над топчаном (он дневал и ночевал в своей мастерской), потом там же на полке пошарил в дальнем углу и выставил на верстаке небольшой графинчик. Эдик незнамо, чем думал, когда разливал наливку в маленькие граненые стаканчики, благо, что не курил и в карты не играл, теперь вспомнил Ёшкин.

– Айда купаться! – и, не дожидаясь их согласия, пошёл к выходу. Ёшкин с Юркой понуро шли следом, не понимая, но нутром чуя, что беда Эдика более значима, чем беда Ёшкина.

Они вышли из прохлады дома в майскую раннюю жару улицы и стали спускаться к реке по пологому спуску дамбы, заросшим колючим можжевельником. Дамба была ещё довоенной, сооруженной от вечных затоплений по весне в округе левого берега, на которой и стояли линейкой дома, отделенной от края дамбы дорогой.

Неман в этом месте широкий и течёт от соснового бора, где крутым левым поворотом и бурным течением намыл чудесный песчаный пляж, оставив противоположенному берегу мелководье и сплошную гальку. На пляж ребята редко ходили и купались обычно здесь, напротив домов, располагаясь на огромных гранитных валунах, вытащенных из реки, когда углубляли реку под судоходство.

– А, что, не переплыть ли нам Неман? – Эдик, скинув с себя рубашку и штаны, хитро поглядывал на ребят. Идея переплыть Неман здесь, рядом с домом, давно висела в воздухе среди ребят, но всегда казалась далекой и несбыточной, а взрослых смельчаков, направляющихся вплавь на другой берег, ребята всегда провожали с завистью.

Прошлым годом брат научил Ёшкина плаванию довольно варварским способом – заманив кататься на лодке, сбросил за борт и долго кружил вокруг на подстраховке, пока вконец измученный Ёшкин не выбрался на берег.

И с тех пор Ёшкин уверено считал себя умеющим плавать, нырять и долго находиться под водой с открытыми глазами – слово «экология» тогда было неизвестно и белье, обычное дело, полоскали в дождевой воде. А когда не было дождей то в кристально чистой, желтоватой от глины, воде Немана, разве только что не пили из него воду – водопровод дома был.

И, тем не менее, предложение переплыть прямо сейчас и в этом, довольно широком месте, было воспринято и Ёшкиным и Юркой со страхом. Буквально на днях они видели на пляже утопленника – его вытащили из реки на следующий день после воскресенья и разговоры о коварстве Немана вновь были у пацанов на слуху – Неман и впрямь отличался круговоротами и бурным своим быстрым течением! Трудно сказать, но вряд ли тут роль сыграла наливка, скорее детский максимализм.

Эдик, надо отдать ему должное, долго рассказывал, как надо дышать, как контролировать себя в потоке, как отдыхать и скоро они втроем вошли в воду. До середины было даже интересно и легко, но ближе к берегу всё тяжелее давалось плавание. Вода стремительно уносила пловцов вниз по течению. Измождённые, но радостные совершённым, растянулись ребята на колкой гальке.

Передохнув с полчаса, пошли далеко вверх по течению с тем, чтобы выйти из воды в месте, где оставили одежду на камнях – течение и впрямь было быстрым у реки! Назад плыли без страха и усталости! Легко!

Ёшкин как в быстрые воды Немана разом окунулся в свои воспоминания: что было потом?

Потом был «Человек–амфибия» и Ёшкин с друзьями загорелись подводным плаванием, делая остроги для подводной охоты и маски из противогазов, найденных на всё той же свалке.

Потом был «Лимонадный Джо» и Ёшкин с друзьями загорелись ковбоями, делая револьверы и винчестеры, стреляющие пульками, сделанными из проволоки, найденной на всё той же свалке.

Потом, к концу лета, когда купаться стали меньше, вышли «Три мушкетёра» и Ёшкин с друзьями загорелись фехтованием, делая широкополые шляпы из картона и рапиры из сталистых прутьев, найденных на всё той же свалке.

Потом... Потом было ещё много чего интересного и познавательного, но про то будут у Ёшкина иные рассказы, а вот увлечение радио быстро сошло на нет, да и провод тем же летом был оборван краном, когда Сашкин отец стал строить единственный на то время во дворе гараж под новенькую «Газ–21» с блестящим оленем на капоте, с бегающим Амуром (страшным не для дворовых ребят) на цепи вокруг свежеструганного сарая.

А самодельный работающий радиоприёмник просто раздавили, когда разбирали печь, ставили плиту и газифицировали кухню большим красным баллоном.

Сегодняшний Ёшкин усмехнулся тому, что счастье газификации стало знакомо на Руси много–много позже, а некоторым глубинным «окраинам» это счастье до сих пор незнакомо! Желание же познакомиться выливается в кругленькую сумму, тогда же всё подключали бесплатно.

Ёшкин гордый за себя воспоминаниями, вспомнил и пустые мальчишками сегодняшние дворы и берега. Хотел было по привычке побрюзжать про себя для себя, что слова «гридлик», «акваланг», «винчестер» и пр., хоть и были иностранными, да пользу мальчишкам приносили в отличие от слов «маркетинг», «менеджер», «гламур» и пр., да полез в интернет.

И скоро! обнаружил на одном из форумов школьника, вопиющего на всю паутину радостью о том, что он САМ сделал громкоговорящий радиоприёмник! Приводил школьник фотографии своего устройства, давал советы, уверяя в пользе содеянного, давал и ссылки, где об этом можно почитать, и на одной из которых Ёшкин обнаружил знакомый с детства выпуск №4 МРБ «Как построить детекторный приёмник».

Жизнь продолжается! Ёшкин радостно вздохнул и подумал, что всё же главнейшим событием того 63–го года была поездка всей семьёй по родным краям...

Но об этом во второй части...

(см. http://www.proza.ru/2009/08/06/483)

Москва, 2009