Основательно переработанный вариант рассказа

Ленин и печник (вариант)

Озеро в деревне появилось благодаря папе Плейшнеру. Тогда как раз строили дорогу асфальтовую к нам, и перед деревней протекал сравнительно небольшой ручей, впадавший в прудик. Хотели засыпать его, но Плейшнер решил сделать озеро. С левой стороны (если стоять лицом к деревне) выкопали большой котлован под озеро, а прямо пустили плотину с трубами, по которой прошла дорога. Вода из ручейка, со временем заполнила котлован, и получилось отличное озеро. В озеро закупили карпов, а плотва, щуки, пескари и караси сами развелись. Даже однажды купили две цистерны равнинной форели туда. Запустили. Но то ли в пути она оголодала, то ли дурная была изначально, на манер горцев, спустившихся на равнину за солью, но была выловлена эта форель в течение двух дней. Вся! В три ряда стояли дармоеды вокруг озера с удочками. Клевала даже на окурки и голый крючок. Больше никто не поймал ни форелины с тех пор. Опять же – натура русского человека какая: ну дай ты ей развестись то, а потом лови сколько влезет. Но нет! Поймать и схарчить на закусь именно сейчас пока сосед Колька не поймал!

Вот как раз после этого Плейшнер стал курировать озеро. По вечерам, когда приезжали из райцентра желающие половить рыбку, выползал он, подобно древнему хтоническому чудовищу - Ящеру, потряхивая объемным брюхом, из прибрежных кустов, в сопровождении огромного черного питбультерьера. Картина была не для слабонервных, конечно. Сначала на огонек костра из темноты выходил огромный черный питбультерьер (надо заметить, питбультерьеры тогда были в России немалой редкостью), а затем с похожей рожей полупьяный Плейшнер в бурке, полковничьей папахе и с ружьем за спиной. Как говаривал классик: «Беременные женщины и дети были очень недовольны». Обычно он изымал электроудочки и сети, при их наличии, а бреднем разрешал ловить по договоренности. Зато утром, в тазу возле калитки, всегда была свежая рыба. У меня весь чердак был сушеной рыбой тогда забит. Особенно мне молодых щук вялить нравилось. Да и из окуней неплохая таранка выходила, надо заметить. С озером тем был связан и еще один интересный случай. Был у Плейшнера еще один кобель тогда. Байкалом звали. Плейшнер ездя на «УАЗ»-ике, сажал его на пассажирское сиденье. А для большей комичности ситуации одевал ему кепку. В кепках они вообще очень похожи были. А тут как раз приезжал дядька мачехи на «японке» праворульной, которые тогда тоже еще невиданными были в наших местах. Плейшнер, находясь в подпитии, взял машину «покататься» и, по привычке, посадил Байкала на пассажирское сиденье. Итог: мужики сидели на озере, мирно выпивали и скудно закусывали. По плотине едет машина, за рулем сидит кобель в кепке… Двое после этого пить бросили совсем! Третий пару месяцев заикался. Воно как бывает! – как говорит мой тесть.

А потом в нашем озере завелся водяной. В аккурат перед перестройкой, для молодежи являющейся уже часть мифологии, жил у нас в деревне простой русский печник по имени Фирс. Сейчас уже мало кто помнит, но печник - это человек, кладущий печи или камины – но каминов, признаться, по причине малочисленности «новых русских», тогда не знали в русских деревнях. Профессия, между прочим, хотя и сравнительно редкая, но довольно востребованная и уважаемая, ибо газа, как вы помните из моего рассказа[1], у нас в деревне не было. Хотя провести и хотели. Плейшнер, которого после организации озера внезапно пробило на добрые дела, даже ездил за трубами для этого в Сумгаит. Менял на совхозную картошку трубы для газопроводов. Как раз попал в ту межнациональную заваруху, что там, спровоцированная перестройкой, тогда закипела. Даже умудрился трубы привезти.

Так они и сгнили потом благополучно, лежа возле конторского сада.

Фирс же из-за отсутствия центрального отопления был человеком весьма востребованным. На «старой» деревне в домах были русские печи, на «новой» деревне в домах стояли котлы. Вообще, раньше, когда зимой идешь по деревне, то по запаху из печной трубы можно было сразу определить, какими дровами и/или углем человек топится. А кто из хозяев мочится на уголь, что бы лучше горел. Этот запах ныне мало кому знаком, из сидящих в интернете. Подправлял Фирс печи, чистил трубы, но, в отличие от трубочистов надменного Таллина, ходил не в цилиндре и фраке, а в засаленной телогрейке и шапке-ушанке. Возрастом уже был пожилой, что не мешало ему брать за свою работу оплату спиртным, которое он и употреблял с превеликим удовольствием. Была у него характерная особенность. Напившись, залезал на яблоню в нашем саду и громко пел: «Взвейтесь кострами, синие ночи. Мы, коммунисты, дети рабочих». Так мог полночи тянуть задорно-заунывную песнь свою. Понятно, что подобное «народное творчество», провоцируемое алкоголем, могло кончиться только плохо.

Однажды, «в студеную зимнюю пору», он утонул в озере. Непонятно, чего его занесло то на лед. Причем картина происшествия, судя по следам на снегу, была непонятная. Он шел, оглядываясь, останавливался, прислушиваясь, несколько раз возвращался на полпути и опять шел назад. В итоге, провалился в полынью и утонул. Достали тело, похоронили по православному обычаю. Обратили внимание на отсутствие у него на левой ноге сапога. А потом, несколько человек, тягая на следующий год по ночам бредень, выловили сапоги, весьма похожие на его сапог. Несколько раз этот сапог вылавливали. Даже мы сами раз выловили, и я лично его сжег. Тем не менее, после сожжения еще несколько раз сапог вылавливали. Причем, что характерно, каждый раз левый. Дальше - больше. До момента его утопления в озере спокойно купались по ночам. Теперь же у нескольких купающихся неоднократно возникало ощущение, что кто-то хватает их за ноги. У многих начинались судороги. Несколько раз люди чуть не утонули. Я сам, помнится, чуть не утонул тогда. Как раз полнолуние тогда было. Помню, огромную яркую Луну сквозь толщу воды, отрезающую меня от живительного кислорода атмосферы. Плейшнер меня тогда вытащил, а то бы вы уже не читали это[2]. Постепенно желающие купаться по ночам перевелись. Потом перестали, по аналогичным причинам, как и было, впрочем, издревле заведено на Руси, купаться после второго августа - Ильи Пророка.

И все бы ничего, вполне можно было объяснить рационально это, но несколько человек, опять же таскающих бредень по ночам чувствовали, что попадают ногой в гроб. Ногой, как сами уже догадались левой. Я даже сам, однажды ночью, тягая бредень с городскими[3] (потому как наших уже было не уговорить на это мероприятие ночью), попал ногой в нечто, судя по ощущениям и правду на гроб похожее. Еле вырвался тогда. Да, кто-то может сказать, что это возможно затонувшая лодка, но у нас всего четыре лодки было на деревню (две из них надувные) и два моих оранжевых спасательных плота ПСН-1 из «комплекта выживания». Так что все лодки были по домам. Еще, после всего этого, неоднократно видели сома, метра два длиной – а если кто помнит, еще каких-то сто лет назад, в ряде регионов России сома считали «лошадью» водяного и в пищу, по этой причине, не употребляли. Озеро наше, как помните, было молодое, поэтому такая рыбина там просто не могла за такое время вырасти. Но рыбина была, реально. Даже воровала утят и гусят. Пару сетей порвала. Такая вот незатейливая история про водяного. Кстати, когда я приехал туда со стариком Бу[4], то возле озера мы встретили именно Мишку[5] - сына любовника нашей мачехи Бобка. Он, по его словам, наладил контакт с водяным и даже приносил ему жертвы какие-то. Да, каких только случаев вырождения не встретишь в русской глубинке…