НЕ УСЛОЖНЯЙТЕ ЖИЗНЬ

               НЕ УСЛОЖНЯЙТЕ ЖИЗНЬ
                           КОВШИК
 
        Жара выплёскивается из солнца, зависшего в чистом небе, сверкающем, как до блеска отполированное зеркало. Раскалённая пустыня, в которой возникают миражи. Я сижу с закрытыми глазами, у меня возникает ощущение горячего песка, липкого, плотного пота, обволакивающего меня, словно паутина, чувство боли от потрескавшихся губ и высохшего языка, который, как мне кажется, облеплен толстым слоем соли. Мне очень хочется пить. Я открываю глаза и вижу колонку возле раскидистой яблони белый налив, встаю и иду по тропинке, протоптанной в низкорослой траве. На ветке яблони, отражаясь в солнечных лучах, висит помятый, алюминиевый, неприглядный ковшик с ручкой, конец который завёрнут крючком. Издали ковшик похож на небольшое солнце, запутавшееся в ветках. Я включаю электрический моторчик. Сначала бежит тёплая вода, а потом холодная, которую сменяет ледяная. Я подставляю ковшик, втягиваю горячий воздух, который обжигает лёгкие, глотаю остатки слюны, глядя на бегущую, «говорливую» струю и жду, когда ковшик полностью наполнится, а потом пью. Боже мой! Какая вода из глубины чуть ли не в пятьдесят метров. Я, не отрываясь, не отдыхая, жадно пью из ковшика, а не из насточертевших кружек, стаканов, хрустальных бокалов, фужеров... Остаток воды я выплёскиваю на голову, а ковшик снова вешаю на ветку. Как всё просто и гениально.
 
         ПОРОЖКИ

       Рассвет только начинает пробиваться в темени, а я уже сижу на порожках бани. Нехитрое приспособление порожки. Двухступенчатые. Чтобы сладить их, много труда не требуется. Четыре столбца, срубленные топором и четыре доски, обтёсанные, зачищенные наждаком и покрашенные в красный цвет и схваченные гвоздями со столбцами. По бокам порожки обшиты толстослойной фанерой. Воображение рисует дом из белого камня, который я рубил с отцом на буграх, и такие же порожки, на которых я сижу. На них вмещалась вся семья: отец, мать, сестра, брат и я. Не теснились, а согревали друг друга. А с годами начала судьба замешивать и умалять нашу семью, выдёргивая по одному. Была жизнь цельная, а стала с прорехами. Сначала оторвала и выбила сестру, потом протоптала дорожку для отца, запутанную тропинку для брата и последнюю, загружённую пылью дорогу для матери к беззвучным ёлкам за белокаменной, затишной оградой, но меня ещё оставила. Широки порожки, да тесно на них мне одному.

          АКАЦИЯ И ЛАВОЧКА

       Постаревшая, с морщинистым стволом акация в рост метра три, а под ней деревянная лавочка со спинкой, в которой вырезаны различные фигурки.

Отец мастерил их долотом, шероховатости зачищал мелким напильником, а я помогал лобзиком. Лето. Я в отпуске. Вечер только наступает. Ветер гонит со степи запах полыни. На лавочке сидит отец с баяном, рядом я. «Позарастали тропки, дорожки», - играет и поёт отец, притоптывая правой хромающей ногой, которую чуть не отломило, когда он сбрасывал железнодорожные изношенные рельсы с насыпи. А притоптывает, потому что это привычка баяниста. Под эту песню отец и мать провожали меня из посёлка на службу в загранице, под неё и проводили мы мои отпускные вечера. Моё воображение и сейчас рисует акацию и лавочку, хотя их давно уже нет. Ударила со шляха артиллерия, когда началась война на Украине, да так полосонула, что не только лавочку и акацию раскромсала и перемолола в щепки, но и дом накрыла, выбив воронку. Осенью её заливают дожди. Зимой забивает снегом, а весной и летом её захватывает проснувшийся от тепла жилистый репейник, не вымирающий даже в трескучие морозы, а срубить его некому. Пустырь на долгую память.

         БАНЬКА

       Деревянный сруб с шиферной крышей и двумя отделениями. В одном - диван для отдыха и стол с домашним квасом в деревянном небольшом бочонке. В другом – парилка с печкой – каменкой, широкая полка, чтобы лёжа париться. Пышет печка. Плеснёшь, жгучий пар окутывает и пленит тело, а прихватишь берёзовым или дубовым веником, а то и крапивным – горит кожа. «Поддавай ещё с мятой, - кричит Вася: родной брат жены, закручивая воздух веником в испепеляющий вихрь, добавляя отборные слова, которые подгоняют меня, словно кнутом, - не жалей меня, авось не девицу паришь, налегай так, чтобы тело накалилось». Пар иглами впивается, мы не выдерживаем, выметаемся из парной и с пылу, жара в бассейн с только что налитой водой из колонки. От холодной воды пробивает, словно током. Зато, какая свежесть, какая воздушная лёгкость в теле. Бурлит, кипит, горячится кровь. Сердце, словно пляшет и откалывает такие удары, будто в груди поместился небольшой вулкан. Годков десять вышиб из себя, а то и более. Голышами выскакиваем из бассейна. Вечер, кто увидит? А если кто и увидит – пусть завидует. Телом ещё не упали и не изломались. Нам ставят подножки, пытаются заломить со всех сторон а мы, как Ваньки – встаньки. Покачаемся, чуть ли не до земли пригнёмся, а потом всё равно выпрямляемся и ровно стоим.