Карманная артилерия

По сравнению со стрелковым оружием, ручным гранатам, этой, по сути, носимой в кармане артиллерии, в оружейной прессе уделено не так уж много внимания.

Например, попробуйте найти описание гранаты РГД-33 – наиболее распространенной из тех, с которыми мы в 1941 году вступили в войну. Или более-менее подробные сведения о немецких гранатах. Между тем среди этого вида оружия есть немало интересных образцов. Об одном из них я и хочу рассказать нашим читателям.

Мое знакомство с оружием началось в четырнадцатилетнем возрасте. Пожалуй, первыми, с чем мне пришлось ознакомиться и что вызвало мой интерес, оказавшийся весьма долгосрочным, были ручные гранаты. Произошло это вскоре после прихода в мой город немцев. В один из погожих августовских дней тихий переулок, где я проживал, вдруг заполонился грузовыми машинами. Из-под их тентов стали выпрыгивать немецкие солдаты. Часть из них заполонила наш довольно большой двор, при этом колесами заезжавших машин были безжалостно раздавлены недавно посаженные яблоньки. Один из немцев, затаскивая в наш же сарай свое имущество, обнаружил там клетки с моими кроликами. Бесцеремонно выдрав из клетки самого большого из них и особенно мною любимого, он стал его забивать. Я набросился на немца, пытаясь отнять у него визжащее животное, но, получив пинка, отлетел в сторону. Выскочившая на мои крики мать мне добавила, немец же, оправдываясь перед ней, разразился тирадой, что сейчас люди гибнут, а вот мальчик какого-то кролика жалеет! Обливаясь слезами, я побежал к соседнему дому, к другу Андрею Перцову, чтобы рассказать ему о своей потере. Вместе мы, выйдя на улицу, стали наблюдать за немцами, приводившими себя в порядок с дороги. Моросил небольшой дождик, по центральной улице мчались мотоциклы и проходили части пехоты вермахта. Тут же в сопровождении нескольких конвоиров проследовала довольно большая нестройная колонна наших военнопленных. Желая рассмотреть их поближе, мы с Андреем было побежали за ними, но шедший по тротуару немец в каске и с гранатой на длинной рукоятке в правой руке, обернувшись к нам и подняв руку с гранатой кверху, четко разделяя слова громко произнес: «Чего вам, а ну идите вон!». Мы тут же помчались обратно. Вдоль улицы теперь брели колонны странного войска в шинелях цвета хаки и такого же цвета пилотках, у каждого на боку в ножнах болтался длинный граненый штык с круглой деревянной рукояткой. В отличие от немцев, выглядели они совсем не грозно. Подбежав к колонне, я спросил у одного из них: «Кто ты?». Солдат, подняв на меня усталые глаза, односложно произнес: «Украинец». Другой ответил: «Русин». Кажется, это были хорватские части. Издали доносилась редкая стрельба нашей артиллерии, снаряды рвались где-то за городской окраиной. Но от шального снаряда чуть было не досталось и нам – он прошелестел над головами, и тут же послышался недалекий шлепок падения чего-то тяжелого. Мы на это не обратили особого внимания, но из двора напротив выскочил наш приятель Генка Архангельский, вид у него был крайне испуганный. Энергично замахав руками, он зазвал нас в свой двор, где показал длинную земляную борозду, в конце которой лежал неразорвавшийся 152-мм снаряд. В нескольких метрах находилась уборная, в которой в момент падения снаряда заседал Генка. Нам оставалось только подивиться счастливой случайности, благодаря которой он остался жив и здоров. Вернувшись в свой переулок и протискиваясь между тесно стоявшими машинами, мы заметили в траве под забором моего двора четыре невиданные раньше ручные гранаты с длинными деревянными рукоятками. Немцы, тем временем, построившись, с котелками в руках пошли к расположенной неподалеку полевой кухне. У машин остался только один часовой с карабином на плече и с такой же точно гранатой за поясом. Тут я увидел свой шанс хоть немного, да отплатить немцам за кролика. Переглянувшись с Андреем и выждав, когда часовой отвернется, мы мигом перебросили гранаты через забор в мой двор. Повозившись немного с гранатами и ничего в них не поняв мы подошли к часовому и с невинными физиономиями затеяли с ним беседу. От вопроса, что это у него за поясом, он сначала отмахнулся, сказав, что не детское это дело, но затем, уступив нашим настойчивым просьбам, вынул гранату из-за пояса, свинтил боеголовку и показал, как там устанавливается детонатор, затем отделил донную крышку и продемонстрировал нам фарфоровый шарик с белым шнуром, который перед броском нужно было выдернуть. Вскоре его коллеги возвратились с кухни, и один из них протянул нашему знакомому котелок с супом и крышку со вторым. Немец, орудуя в котелке ложкой, заметил, что мы наблюдаем за ним и протянул Андрею котелок с остатками супа, после чего направил руку в строну водопроводной колонки, что была в полсотне шагов от нас. В дальнейшем мы иной раз пользовались этим приемом: доев, обычно гороховую, похлебку, нужно было помыть котелок, и «фриц» передовал его нам, оставляя немного второго в крышке котелка.

Надо сказать, что в общении с нами, пацанами, немцы были довольно коммуникабельны и не отказывались в общем удовлетворять наше любопытство, касавшееся различной военной снасти. Хотя иной раз за излишнюю настырность можно было получить и пинка. Но это было уже позднее, когда немцы осознали способность российских мальчишек присматривать, что и где плохо лежит. Эти контакты были не без обоюдной пользы – у немцев приобретались для перепродажи на базаре сахарин (сахара тогда вообще никто не видел), камушки для зажигалок, зажигалки и другая мелочь. Девятилетнюю подругу моей сестры, Зинку Бобошко, весьма преуспевавшую на этом поприще они прозвали «кляйне шпекулянт», однако товар ей ссужали охотно, и Зинка неплохо подкармливала свою семью. С офицерами мы не связывались, видя беспрекословное подчинение нижних чинов начальству, даже на уровне лейтенантов, мы их побаивались и избегали. Однажды я рискнул предложить «гешефт» унтеру из полевой жандармерии, разговаривал он со мной на удивление приветливо и повел меня за товаром в казарму. В жандармском обиталище были великие чистота и порядок, даже запах какой-то стоял совсем не казарменный.

Более тесные отношения у нас складывались с венгерскими солдатами – мадьярами, как их у нас тогда называли, они были попроще немцев. У них, как правило, можно было приобретать поношенные мундиры и обувь, да и цены у них были более сходными.

В городе, тем временем, утверждалась «новая» власть, в общем их было две, одна – это Ortskommandantur – военная комендатура, вторая – цивильная, представленная городской управой. Над управой развевался жовто-блакитный прапор с черным трезубом. Тогда я еще ни сном ни духом не ведал, что мне через пару лет предстоит быть на войне в рядах Войска Польского, которому пришлось немало повозиться с бандеровскими бандами, обозначенными таким же точно трезубом. Именно памятуя те времена, я испытываю стойкую аллергию к современной украинской государственной символике. До сих пор перед глазами, как украинские полицаи ведут на расстрел за городское кладбище евреев, что не сумели эвакуироваться. Полицаям была определена черная форма с воротником и обшлагами из серого шинельного сукна, на левом рукаве у них была белая повязка с немецкой надписью «Schutzpolizei», то есть защитники. Но люди от этих «защитников» шарахались, так как, в основном, они вынюхивали незарегистрированных в арбайтсамте – бирже труда и бежавших военнопленных. Одного гада в деревне Подлесновке я очень запомнил: звали его Гладун, не знаю, кличка это была или фамилия. Ходил он с винтовкой СВТ на плече и обрезом из маузеровского карабина за поясом. Запомнил я его, так как оказался свидетелем рассказа плачущей женщины, у которой пропал муж, и она среди выстиранного белья, что развешивала жинка Гладуна, опознала рубаху мужа.

Карманная артиллерия Frommer37M

Немецкий комендант занимался не только обустройством военных, ему была вменена обязанность борьбы с партизанами в окрестных деревнях. С солдатами вермахта у него было не густо, поэтому в лагере военнопленных он насобирал примерно две роты узников, одел их в немецкую форму и вооружил. Маршировали они по городу, внешне не отличаясь от немцев, и было странно, когда вдруг эти «немцы» начинали горланить «Командир герой, герой Чапаев, он все время впереди» или «Розпрягайте хлопцi коней». Но, видно, надежды на них было мало поскольку однажды на воротах домов ближних переулков и улиц появились надписи: «GFP-725» (Geheime Feldpolizei -тайная полевая полиция) квартировавших там отрядов половина, на половину состоявших из украинцев и немцев.

Я и мои сверстники в ту пору усиленно выискивали и собирали различное оружие. В основном это были наши трехлинейки, самозарядные СВТ и немецкие маузеровские винтовки, различные патроны и ручные гранаты. Винтовки из-за их габаритов хранить было затруднительно, поэтому мы приспособились делать из них обрезы. Лучше всего для этого подходила наша трехлинейка, из шейки приклада которой выходила неплохая рукоятка обреза. Из маузеровскои винтовки этого не получалось, да и перепилить ее ствол было много трудней, чем нашей. Самым «богатым» из нас оказался Женька Шепилевский по кличке «Шепиль» – он изловчился стянуть из немецкой легковушки новенький парабеллум с кобурой на поясе и цейсовский артиллерийский бинокль. Моим «хобби» (правда, тогда этого слова еще не знали) были ручные гранаты и различного рода взрыватели. Первыми из них были взрыватели от осколочного и бронебойного снарядов нашей «сорокопятки», которую мы обнаружили вместе с почти полным боекомплектом на опушке ближнего лесочка. Каждый хранил свое собрание не дома, а в тщательно замаскированной «схованке». Выследить «схованку» коллеги и обобрать ее грехом не считалось.

На поприще увлечения боевой техникой немало пацанов было покалечено и даже погибло.

Время от времени мы выискивали укромное местечко для испытания своих экспонатов. Нас удивляли громадный сноп пламени выстрела из обреза и то, что пули из этого суррогата оружия уже через несколько шагов по падали в мишень плашмя. Дивились мы поначалу и тому, что обрез из СВТ уже автоматически не презаряжался. Особенно нам нетерпелось проверить в действии ручные гранаты, которых в нашей компании набралось уже три типа. Одну из своих немецких я выменял на РГД-33 с запалом у Генки Архангельского, прозваного «Рыжим псом» за густо усеянное веснушками лицо. Шепиль похвалялся гранатой, которую он упер у венгерских солдат, квартировавших в его доме. Это был черный бочонок с тремя красными поперечными полосами и чекой с язычком из толстой желтой кожи. Для их испытания мы выбрали укромное местечко на берегу реки напротив глубокого омута. Первым вызвался рыжий пес со своей немецкой, как мы ее прозвали, «толкушкой». Когда из нее Генка выдернул фарфоровое кольцо со шнуром, не было слышно ни малейшего звука, и он даже замешкался, думая, что произошла осечка. Но ума хватило все же ее швырнуть. Граната разорвалась, утонув на дне омута. Звук разрыва был не особенно сильным. Следующей была моя очередь. Надо сказать, что это был первый в моей жизни бросок гранаты и я немного трусил, вставляя запал в загодя взведенную гранату. РГД-33, едва вылетев из моей ладони, издала громкий хлопок и также разорвалась на дне с примерно таким же, как и у немецкой, по звуку эффектом. Мадьярская граната повела себя совершенно для нас неожиданно – примерно на половине траектории от нее отделился черный колпачок и она с оглушительным грохотом сработала, едва коснувшись водной поверхности. Испугавшись быть обнаруженными немцами или везде шнырявшими украинскими полицаями, мы мгновенно разбежались в разные стороны.

Устройство мадьярской гранаты меня очень заинтересовало, однако больше таких ни у кого из знакомых пацанов не было. Но вскоре я ее все же достал. В ближней школе стояла венгерская часть, я подстерег, когда они выбрались на фронт, и тут же заскочил в один из классов, пол которого был густо застлан соломой. В соломе я и нашел вожделенную гранату, правда она была развинчена на две половинки, в каждой из которых были части внутренностей гранаты. Я еще не успел толком разглядеть свою находку, когда в коридоре раздались тяжелые шаги, и едва я успел рассовать обе части находки по карманам, как в дверях класса появилась фигура венгерского солдата, явившегося сюда за соломой. Он попросил меня помочь загрузить его пароконную повозку соломой и даже немного меня подвез, поскольку ехал в направлении моего дома.

Когда я разобрался с устройством гранаты, мне стало страшно: немного оставалось, чтобы ударный механизм сработал у меня в кармане. Внутренность гранаты состояла из стаканчика со взрывчатым веществом, накольного капсюля и довольно большого детонатора. В полое продолжение этого стаканчика был вставлен второй стаканчик, также содержащий взрывчатое вещество и ударный механизм гранаты. Достаточно было совместить эти два стаканчика, как произошли бы накол воспламенителя и взрыв гранаты. К счастью, я обе половинки не стал собирать на месте и положил их в разные карманы.

Но именно эта граната все же «нашла», если не меня, так моего друга Андрея Перцова. Изучая ее, я обнаружил, что она легко полностью разбирается и из обоих стаканчиков без труда можно извлечь обернутые бумагой шашки взрывчатого вещества. Это был прозаический тротил – его мы уже умели распознавать по цвету, густой копоти при горении и специфическому запаху этой копоти. Также легко отделялся детонатор и вывинчивался капсюль-воспламенитель. Мы и решили с Андреем испытать гранату без взрывчатого вещества, с одним детонатором. Нам казалось, что детонатор не разорвет гранату и сильного звука не будет. Это и явилось нашей трагической ошибкой. «Полигоном» мы выбрали овраг, что был недалеко от дома. Бросал гранату я, причем недалеко, чтобы потом ее легко можно было найти. На этот раз колпачок гранаты отделился от нее не в полете, а когда граната катилась уже по склону оврага. Взрыва не произошло. Мы подбежали к гранате, и Андрей, будучи первым, пнул ее носком сапога. Был он в немецких солдатских сапогах из толстой кожи. Граната разорвалась в мелкие клочья на носке его правого сапога клубком яркого пламени размером с футбольный мяч. Андрей тут же развернулся и побежал назад, но через несколько шагов упал. Помогая ему подняться, я увидал на верху оврага немцев, выскочивших из ближайшего двора на звук взрыва. Их вопросы: «Was ist los? Was haben sie hier gemacht?» – не нуждались в моем ответе – было и так ясно, что виной несчастного случая мальчишеское легкомыслие. У Андрея оказалась раненой ступня левой ноги, хотя граната разорвалась на носке правого сапога, не оставив на обуве даже царапины. Осколки, пропоров кожу левого сапога, глубоко впились сбоку в ступню, и от этой раны Андрею пришлось потом страдать не один год. А тогда один из немцев, сокрушенно качая головой, наложил лишь легкую повязку и помог мне довести Андрея до дома.

Это был мой первый неудачный опыт обращения с ручной гранатой.

Позже мне удалось заполучить таких гранат вдосталь.

Зимой 1943 года через наш город проходили венгерские части, потерпевшие поражение под Старым Осколом. К нам во двор вошел очень молодой венгерский офицер, как вначале показалось, в сопровождении денщика и попросил приюта на несколько дней. Несмотря на зиму, офицер был без шинели, под форменной венгерской пилоткой с козырьком был надет белый пуховый подшлемник. На ремне, с правой строны живота, как и положено по венгерской манере, у него был небольшой пистолет. Денщик был в шинели и с манлихеровской винтовкой на правом плече. На обращение моей матери «Господин офицер» вошедший ответил, что он не офицер, а аспирант, недавно окончивший военное училище, что ему 19 лет, он командир пехотного взвода, зовут его Янош, фамилия Рац и что звание офицера он должен еще заслужить на фронте. На вопрос, не холодно ли ему без шинели, он ответил, что на фронте привык к холоду, а на второй вопрос по поводу не совсем форменного подшлемника ответом было: «Это подарок моей мамы». Теплый тон последнего ответа расположил мою мать к Яношу. Помню, как зимним вечером при свете коптилки мы сидели за столом и пили горячий отвар из сахарной свеклы, Янош жаловался моей матери на немцев, втянувших их в ненужную им войну, и на большие потери, которые его часть понесла на фронте. На вопрос матери, не еврей ли ваш денщик, тот утвердительно кивнул головой и добавил, что к нему и другим офицерам прикрепили денщиками солдат еврейской национальности, с тем чтобы на фронте их расстрелять. Но они никогда на это не пойдут и, наоборот, постараются спасти этих людей.

В ночь на 23-е февраля налетели наши бомбовозы с «поздравлениями» в честь дня Красной армии, матери дома не было – ушла она в село менять вещи на продукты. Я, схватив за руку сестренку, выскочил из дома намереваясь перебежать в погреб, что был во дворе. Наша округа была залита белым мертвецким светом медленно снижавшихся на парашютах осветительных бомб, к ним тянулись трассы бешено лаявших немецких «Цвилингов» и «Фирлингов» – спаренных и счетверенных зенитных автоматов. Стоявшая у стены дома соседка Зойка с ребенком Славкой на руках, глядя на висевший над нами «фонарь», непрестанно причитала: «Господи, да потушишь ты его!». И, как ни странно, «Господь услыхал» – «фонарь» вдруг рассыпался тысячами искр от попавшего в него снаряда. А самолеты, тем временем, возвращались на второй заход, и я уже прицеливался перебежать к погребу, но замешкался из-за серии близких разрывов. Ночная бомбежка страшна тем, что не видишь самолетов и не можешь предполагать, где и когда упадут бомбы, ведь это только в кино бомбы при падении свистят. Днем другое дело – иной раз можно по направлению полета самолета сориентироваться куда бежать, а глядя на падающие бомбы и удирая в сторону, вовремя упасть. К тому времени я не раз побывал под жестокими бомбежками, и немецкими, и нашими, и кое-какого опыта поднабрался. Я уже собрался с духом для скачка к убежищу, как из дома выскочил Янош и со словами: «Только не бегать!» – повалил меня с сестрой и сам рухнул, прикрыв нас своим телом. В промежутках бомбовых разрывов прослушивалась, несшаяся со стороны городской площади ружейная пальба. На следующий день выснилось, что в ту ночь площадь была густо заполонена ночевавшими там венгерскими пехотинцами. Были у них и зенитки, но огонь мадьяры открывать не стали, резонно опасаясь, что если самолеты, согласно обычной своей тактике, пожелают зенитки подавить, то бомбы будут рваться в людской каше. Немецкая жандармерия сунулась было туда с претензиями, в результате чего между «союзниками» завязалась драка со стрельбой.

Еще с осени 41-го у меня появилась толстая книга в темном переплете «Материальная часть автоматического стрелкового оружия». От этой книги я не отрывался, именно из-за нее с тех пор меня обуяло стойкое стремление стать оружейником, что в конечном счете и осуществилось. Уже тогда я пытался перечерчивать из книги тот или иной пистолет со своей интерпретацией его узлов. Как- то я спросил у Яноша, почему у немцев большие «Парабеллумы», а у него такой маленький пистолет. Я получил ответ, который запомнил навсегда: «Немцы воинственная нация, вольно же им таскать, что хотят, фронтовому же офицеру пистолет не нужен, а большой пистолет лишь обуза – на мне и без него навешено много: и бинокль, и планшет, и фонарик, и командирская сумка. Я должен командовать, а когда «прижгёт», то всегда найдется что-нибудь посолидней». Янош позволил мне изучить его пистолет, разрешил даже расстрелять обойму, но лишь много позже, на третьем курсе Тульского оружейного факультета, я узнал, что пистолет тот назывался Frommer 37M.Через пару дней после праздничной бомбежки моя сестренка и я грелись у печки, что разжег денщик Яноша, мать была у соседки, сам аспирант ушел в свою часть. Хотелось есть, есть было нечего, и денщик попробовал в крышке армейского котелка поджарить без масла несколько ломтиков картошки. Из этого, конечно, ничего не получилось. И тут неожиданно скрипнула входная дверь, и перед нами предстала рослая фигура в серой эсесовской куртке с откинутым на спину капюшоном. Проходя мимо сестренки, эсесман дернул ее за косу, та с визгом отскочила, а денщик съежился до малозаметной величины. Немец, обращаясь к нему, выдал короткую злую фразу, из которой я ничего не понял, но этого оказалось достаточно, чтобы буквально через десять минут после его ухода в нашем доме и следа от мадьяр не осталось.

Вечером явился этот же эсесовец с вопросом к матери: «Что, эти свиньи убрались?», Получив утвердительный ответ, он попросился немного посидеть в домашней обстановке, так как очень устал. Мать поставила на стол тот же горячий отвар из сахарной свеклы – с ломтиками свеклы – солодушками, как их тогда называли, и тарелку с сухарями. Это были сухари из остатков хлеба от обеденного стола, что дедушка собирал, готовясь откармливать кабанчика. Их было два мешка, и они здорово нас тогда поддержали. Немец пил отвар, выбирая кусочки сухариков из белого хлеба, но солодушку лишь прикусил и, брезгливо сморщившись, отложил. Лишь только тут из-под расстегнутой куртки я высмотрел воротник мундира с серебряными нашивками штурмфюрера. В те далекие военные времена даже такие небольшие офицерские звания, что наши, что немецкие, вызывали почтения побольше, чем современные поковничьи погоны. На мой вопрос о его военной специальности я получил ответ, что он артиллерист, но его артдивизион полностью разбит под Харьковом. В разговор вмешалась моя мать, спросив, что раз вы артиллерист, то, может быть, знаете, что представляют собой наши «катюши», соответствуют ли истине слухи, что это орудие на сорока колесах, что у него состволов и каждый снаряд разрывается на сорок кусков? В ответ немец, улыбнувшись, достал из кармана пачку фотографий из которых выбрал фото разбитой батареи наших «катюш» и кратко объяснил суть этого оружия.

От дальнейших событий в памяти у меня остался наш двор, вновь заполоненный венгерскими солдатами, один из них, раненый, опирался на плечо цивильной женщины, которая на чистом украинском языке обратилась к моей матери с просьбой нагреть воды и помочь его перевязать. Она рассказала, что сама она из-под Воронежа и что они с Дюлой (так звали мадьяра) полюбили друг друга и поженятся, если целыми доберутся до Венгрии. Помню напротив нашего двора шеренгу венгерских солдат под командой Яноша, который на сей раз был в белой овчинной безрукавке поверх мундира. Его лицо выражало явную озабоченность. Последовала короткая команда, после которой солдаты вытянулись «смирно», затем последовало, очевидно, «вольно», так как солдаты расслабились и немного рассредоточились. Я подбежал к Яношу, который, увидав меня, слегка улыбнулся и, обняв меня одной рукой, произнес: «Мы уходим, завтра здесь будут большевики, ты их боишься?» На мой ответ, что это, ведь, наши, и мы их ждем, он, пожав мне руку, произнес: «Молодец мальчик!».

Денщик его, загружая пароконную повозку амуницией, что еще с первого раза оставалась в нашем сарае, хитро подмигнув мне, «забыл» в уголке сарая ящик с полутора десятками вожделенных мною гранат.

Второй неудачный опыт обращения с ручной гранатой я заимел много позже – в 1945 году, будучи уже на фронте. Моя часть, в/ч 31943 – 2-й отдельный батальон 1 -й Армии Войска Польского, участвовала в наступлении на померанском направлении. Одним из первых на этом пути был город Хохензальц (теперь это польский Иновроцлав).

Город был уже почти взят – оставались лишь отдельные разрозненные очаги сопротивления, я же, по должности штабной связной, мотоциклист, был отправлен в штаб армии с обязательным ежесуточным отчетом. Возвращаясь назад по той же, казалось бы совершенно безопасной, дороге, я неожиданно попал в зону перестрелки между немцами, оказавшимися в двухэтажном домишке, и польскими пехотинцами, пытавшимися подобраться к ним из-за противоположных руин трехэтажного строения. Мгновенно вывернув руль тяжелого БМВ и едва не перевернувшись, я проскочил за трехэтажку к польскому воинству, числом не более десятка. Командовала ими женщина-офицер, в звании хорунжего. Рядом с ней была совсем юная медсестра с большой санитарной сумкой. Я обратил внимание, что каска у командира висела на поясе, вероятно пышная коса, уложенная на затылке, не помещалась под каской. Соблюдая субординацию, я струной вытянулся перед офицером, доложив по форме, кто я и что я. После благосклонного кивка командира я отошел в сторонку и решил переждать опасность за домом. Встревать в эту драку мне никак не хотелось, да и не касалось это меня. Тем временем обе стороны лишь изредка обменивались короткими очередями. Но вдруг пани хорунжей, пару раз бросившей на меня внимательный взгляд, пришла в голову идея: «Капрал! Прикройте нас!» Выполняя приказ, я высунулся из-за угла дома, дал короткую очередь по пролому в стене второго этажа – мне показалось, что стреляют именно оттуда. По посыпавшейся со стены штукатурке было видно, что я второпях мазанул, но на следующей очереди прицел подправил. «Цельне бие, холера!» – произнес кто-то из солдат. Тут же раздалась команда: «Хлопаки вперед!». Пропустив солдат перед собой, командир последовала за ними, на ходу расстегивая кобуру. Не знаю почему, но и я был подхвачен общим порывом, возможно, тут была доля джентльментской солидарности с дамой. Не замедляя быстрого шага, пани хорунжая вынула из кармана шинели гранату РГ-42 и протянула ее мне. Медсестра семенила тут же, вытянув перед собой санитарную сумку красным крестом вперед, очевидно надеясь, что в направлении медицинского символа немцы стрелять постесняются. Через мгновение солдаты уже врывались в дом. Я проскочил к дому в непростреливаемую зону и, прижавшись к стене, швырнул гранату в пролом стены второго этажа, но тут же она вылетела обратно и разорвалась в воздухе надо мной. Я осел у стены постепенно теряя сознание. Когда я открыл глаза, то обнаружил медсестру, стоящую передо мной на коленях, ее санитарная сумка была у меня под головой. Туча осколков чудом меня миновала, и лишь один из них распорол мне левый рукав мундира. Из подъезда выходили с поднятыми руками немцы. Схватка была скоротечной и для обеих сторон обошлась без потерь, так как несколько немцев, засевших в здании, благоразумно решили не сопротивляться. Мне указали на «фрица» «возвратившего» мне гранату. Я нашел в себе силы спросить его, как это он не побоялся отбросить гранату, и на это получил ответ, что предупредил его близкий хлопок запала.

Таков был мой второй неудачный опыт обращения с ручными гранатами.

С тех пор нашим гранатам со «стреляющими» запалами УЗРГ я стал предпочитать немецкие М24 – те, первые мои, с длинными деревянными рукоятками. Инициировались они бесшумно, и их удобно было носить за поясом или за голенищем сапога. Тогда же я осознал, что в ряде случаев незаменимы ручные гранаты ударного действия. Например, в уличных стычках при бросках по высокорасположенной цели, когда при промахе возможен обратный отскок гранаты, или по движущимся объектам. Подобных отечественных гранат у нас не было, но в избытке были трофейные – немецкие, итальянские и венгерские. Я приспособился к последним, благо в недавнем отрочестве подробно их изучил. Они были компактными и легкими, я же был недокормлен и слабоват, но такую гранату мог швырнуть достаточно далеко. Взводилась венгерская граната, пролетев примерно десяток метров – после срыва воздушным потоком предохранительного колпачка. Рвались они, даже ударившись об оконное стекло. Однако при броске на близкую дистанцию колпачок мог и не успеть полностью отделиться, и, не дай бог, после этого случайно споткнуться о такую гранату!

Вместе с этим я четко себе представлял, что ручные гранаты – вообще оружие, требующее квалифицированного обращения. Я был свидетелем несчастных случаев из-за легкомысленного обращения с ними. На моих глазах погибли мой помкомвзвода сержант Томчак – у него в руках разорвалась граната РПГ и один из солдат моей роты, вставивший в немецкую гранату, именовавшуюся «яйцом», вместо штатного запала весьма похожий от дымовой гранаты, отличавшийся тем, что у него не было замедлительной трубки.

В моей части немало было кадровых и опытных вояк, прошедших всю войну, включая Сталинград. Один из них, наставляя меня после случившегося в Иновроцлаве, говорил, что пострадал я по причине неопытности, так как мне следовало бы в том случае, отпустив предохранительный рычаг, бросать гранату на счет «два» или даже «три». Тогда бы немец не успел ее отбросить. Позднее я, удалившись в укромное место, попытался оттренировать этот трюк, но, надо сказать, что для этого нужно иметь крепкие нервы – уж очень неприятно, когда у тебя на ладони громко выстреливает и шипит граната. Во всяком случае использовать такой прием по делу у меня впоследствии повода, слава богу, не случилось.

Много лет прошло с тех пор, и я уже профессионально занимался исследованием и разработкой того, что стреляет и рвется. Наверное, толчком моего образования в этой области и явился детский опыт, приобретенный в то страшное время. Крепко засело оно у меня в памяти – так, что я, вспоминая давно прошедшее детство и аспиранта Яноша, не пожалел времени на точное компьютерное воспроизведение «Фроммера» 37М. Но тут меня поджидал неожиданный пассаж. Дело в том, что для изображения пистолета и его устройства в компьютерном формате необходимо сначала разобрать пистолет до мельчайших деталей, чтобы на каждую деталь составить эскиз со всеми размерами. Надо сказать, что при этом не всегда удается обойтись универсальными мерителями – «штангелем» и микрометром, иной раз приходится использовать инструментальный микроскоп и проектор, которыми располагают лишь серьезные инструментальные производства. В общем, операция эта весьма нудная. Разобрать «Фроммер» я разобрал, но над сборкой потел два дня, выслушивая колкости окружающих. Надо сказать, что это немалый недостаток – ведь при серьезной эксплуатации оружие нередко падает в грязь и воду и для приведения его в порядок без полной разборки уже не обойтись. Например, ТТ, «Парабеллум» или «Вальтер» поддаются этой операции без особого труда.

Относительно недавно от «черных копателей» попали в мои руки и проржавевшие остатки венгерских гранат, памятных мне со времен оккупации и войны. Воспроизвел я ее, не только в компьютерных чертежах, но и даже в макете.

Корпус венгерской гранаты состоит из двух частей – чашки 13 и горловины 4, изготовленных штамповкой из 0,6-мм листовой стали. Горловина ввинчивается в чашку по выштампованной на кромках этих деталей резьбе. Торец горловины имеет отверстие с отбортовкой для направления цилиндрического вкладыша колпака 7 и кольцевую выдавку для чеки 6, выгнутой из 2,5-мм стальной проволоки, крепящей колпак на горловине. На чеку надет кожаный язычок, который скреплен с колпаком двумя отгибами, образованными просечкой конической части колпака. В корпусе находится стакан 12, состоящий из нижнего блока 15 с шашкой ВВ и ввинченного в него цилиндра, дно которого имеет выдавку, где собирается узел, содержащий накольный капсюль-воспламенитель 14 (далее будем его называть просто капсюль). Дно цилиндра вокруг этого капсюля имеет три просечки с отгибами для установки штампованного из 0,6-мм стали стаканчика, в который вставлен детонатор 1. В цилиндре свободно перемещается верхний блок 5 с накольно-предохранительным механизмом и второй шашкой ВВ. Обе шашки ВВ от контакта с металлом предохранены бумажной оберткой, пропитанной изолирующим составом. Свободное движение верхнего блока в цилиндре стакана подтормаживается кольцом 3 из пружиной проволоки тремя отгибами кольца через прямоугольные просечки в стакане. Накольно-предохранительный механизм состоит из стального жала 10, высеченного из стального листа толщиной 1,6 мм, коромысла 2, согнутого из 1-мм латунного листа и пружины, работающей на растяжение 11. При сборке гранаты прежде всего на горловине устанавливается колпак, который фиксируется чекой, кожаный язычок чеки закрепляется на колпаке двумя отгибами на конической его части. После этого на винт 8 колпака навинчивается до упора верхний блок. Винт стальной, чеырехзаходныи, с шагом винта 12 мм. Он ввинчивается в прямоугольное отверстие 3,5×3,5 мм корпуса накольно-предохранительного механизма, удерживая жало в стороне от капсюля. Далее, на верхний блок до упора надевается стакан 12 с нижним блоком, и горловина свинчивается с чашкой. Между торцом горловины и дном колпака уложена уплотнительная прокладка. Толщина прокладки подбирается так, чтобы оба блока были собраны без зазора и колпак плотно прижимался к торцу горловины. Колпак и его цилиндрический вкладыш, а также корпуса обоих блоков и стакан изготовлены штамповкой из 0,6-мм стального листа. Все стальные детали гранаты химически оксидированы. По черной поверхности гранаты нанесены три ярко-красные полосы.

При метании гранаты, если не придерживать колпак, то он частично свинчивается с винта уже при взмахе. Это происходит под действием центробежной силы, и, вероятно, для этой цели колпак утяжелен двумя стальными дисками и латунной трубкой внутри цилиндрического вкладыша колпака. Дополнительно латунная трубка является направляющей для головки винта. Положение частей гранаты при этом показано на схеме 1 На начальной части траектории происходит отделение колпака и извлечение верхнего блока из стакана нижнего блока. После полного отделения колпака и отхода верхнего блока пружина поворачивает коромысло совместно с жалом так, что острие жала устанавливается против капсюля. Это положение показано на схеме П. При ударе о преграду из-за взаимодействия блоков с внутренней поверхностью корпуса и по инерции блоки сдвигаются, жало накалывает капсюль и граната взрывается. Это положение иллюстрируется схемой 1П. Одновременно при наколе капсюля происходит обскальзывание плеча коромысла по поверхности выдавки с капсюлем-воспламенителем, из-за чего коромысло поворачивается и освобождает жало. Освобожденное от сцепления с коромыслом жало выводится пружиной из зоны взаимодействия с накольным капсюлем. Это сделано для того, чтобы обезопасить гранату в том случае, если по причине неэнергичного накола капсюль не сработает.

Несмотря на все мои старания, мне так никогда и, не удалось встретить книжного описания этой гранаты. Еще в институте, выполняя реферат по ручным гранатам, я получил пропуск в библиотеку находившегося напротив военного оружейно-технического училища, но и там поиски мои, не увенчались успехом, хотя литература по этой теме там, в приципе, была. Относительно недавно я выяснил лишь, что граната эта называлась М36, а цвет трех полос означал тип снаряжения гранаты, поскольку, кроме боевой с красными полосами, были дымовая и учебная с полосами других цветов. Узнать о том, кем она разработана, и увидеть официальное описание ее устройства и действия не удалось до сих пор. Как-то случилось мне побывать в некоем обществе, где был и венгерский военный атташе, он пообещал направить мой вопрос в венгерский военный журнал. Но ответа я пока не получил.

Что касается «Фроммера», то и его я запомнил очень надолго. Еще будучи на войне, я не разделял всеобщей эйфории по отношению пистолетов «Вальтер», как небольших полицейских – ПП и ППК, так и армейского VP-38. Хотя последний в большой немецкой треугольной кобуре и висел всегда у меня на поясе. В любом положении – сбоку ли, на животе ли – он меня тяготил, но все мои просьбы к ротному старшине – плютоновому (что соответствует нашему сержанту) Франеку заменить его на более компактный наш ТТ оставались гласом вопиющего в пустыне. Уже тогда мне казалось, что пистолету самовзвод не нужен, он лишь усложняет его, а флажковый предохранитель вообще вещь вредная, так как в стрессовой ситуации его можно забыть выключить. Револьверы ведь не имеют предохранителя, и никто на это не жаловался. К этому мнению я пришел после ознакомления с «Фроммером», польским «Висом» и нашим ТТ. У первых двух ударники инерционные по типу браунинговского «Кольта» 1911 года. При спущенном курке и даже при патроне в патроннике они совершенно безопасны. Остается только удивляться, почему Федор Васильевич Токарев вместо того, чтобы заимствовать этот принцип, предпочел использовать тот же Браунинговский предохранительный взвод курка. Взведение же курка перед выстрелом – операция привычная и занимает не больше времени по сравнению с поворотом флажкового предохранителя. Полностью высказанным принципам соответствовал польский «Вис» – не имел он ни самовзвода, ни флажкового предохранителя, но популярностью пользовался наравне с армейским «Вальтером». Немаловажной, дополнительной, особенностью «Виса» являлась клавиша сброса курка с боевого взвода. У нашего ТТ эту процедуру можно выполнить легко одной рукой, для чего следует придержать головку взведенного курка большим пальцем, а указательным нажать на спуск, после чего аккуратно опустить курок на предохранительный взвод. У «Виса» и «Фроммера» такой прием не проходит, так как оба они снабжены автоматическим предохранителем, который запирает шептало стоит лишь ослабить сжатие рукоятки. Но, наверное, автоматический предохранитель и не очень нужен, ведь у ТТ его нет и нареканий по этому поводу, по крайней мере мне, не встречалось. Уже будучи студентом Тульского механического института, почти все специальные курсовые проекты я выполнял по пистолетной тематике. Моим консультантом и старшим товарищем, начиная с первого курса, был Игорь Яковлевич Стечкин, Царство ему небесное! Когда я приступил к первой курсовой работе, то за основу взял «Фроммер» под 9-мм короткий патрон. Стечкин, одобрив мою инициативу, сказал, что именно под такой патрон по заказу военных разрабатываются два типа пистолетов: Николаем Федоровичем Макаровым компактный пистолет и им, Стечкиным, – большой пистолет-автомат. Один из них будет принят на вооружение, но какой, покажут результаты их войсковых испытаний. Разработка 9-мм короткого патрона тогда была поручена лауреату Сталинской премии Борису Владимировичу Семину. Неизвестно по каким причинам, но Борис Владимирович не взял международный 9-мм патрон «курц», например фирмы Geco, под который существовали различные пистолеты, в том числе и «Фроммер», и вариант «Вальтера» ПП, а разработал свой с аналогичной баллистикой. Только Семинская 9-мм пуля по диаметру была на 0,27 мм больше международной и, естественно, в зарубежный пистолет не лез наш патрон,а патрон Geco болтался в патроннике ПМа.

Но оба пистолета оказались столь хороши, что были вместе приняты на вооружение и их конструкторы были удостоены Сталинских премий. Кроме этого, Макарову было выдано 50 тыс. рублей, а Стечкину 100 тыс., и он переехал из трущоб в шикарную квартиру.

Я работал рядом с Семиным и не раз встречался с Макаровым и сейчас сожалею о том, что в свое время не спросил Бориса Владимировича, что ему помешало разработать советскую версию патрона Geco. Николая Федоровича я мог бы спросить, да не удосужился, почему пистолет ПМ на три миллиметра толще и «Фроммера», и «Вальтера» ПП под такой же по диаметру 9-мм патрон «курц». Сейчас вряд ли можно найти ответ на эти вопросы. Лично мне представляется, что в этом случае на зарубежном рынке ПМ не имел бы конкурентов вообще.

О моем намерении разрабатывать курсовой проект пистолета без самовзвода и флажкового предохранителя Игорь Яковлевич сказал, что может быть и он такого же мнения, но мало ли, что конструктор хочет, надо выполнять требования Заказчика. И тут же привел известное изречение «всесоюзного старосты» М.И. Калинина: «Нужно изобретать не то, что хочется, а то, что необходимо нашему социалистическому отечеству». А в тот временной период в ТТТ (тактико-технических требованиях) Заказчика предписывалось обязательное наличие и самовзвода, и предохранителя. Так что, не мудрствуй лукаво и действуй по требованиям.

Прошли многие годы, и наша армия пожелала сменить старый добрый ПМ на другой, но уже под международный 9-мм патрон «парабеллум». Теперь в ТТТ конструкторам не навязываются технические решения – лишь бы были выполнены требования по надежности эксплуатации в затрудненных условиях. В отличие от требований конца 40-х годов прошлого столетия, сейчас пистолетная пуля должна пробивать средства индивидуальной защиты – бронежилеты. Кроме этого, проявилась тенденция разработки конструкций пистолетов, наиболее дешевых в производстве. В этом отношении показательным оказался пример австрийского «Глока». По трудоемкости производства и, следовательно, себестоимости пистолет «Глок», как минимум в 2,5 раза меньше, например, «Вальтера» П-38. Основная роль в этом принадлежит рамке, выполненной из полимера. Но заблуждается тот, кто считает, что впервые такая рамка появилась на австрийском «Глоке» – еще в 1963 году в Тульском КБ по некой госбюджетной теме был разработан вариант пистолета ПМ с пластмассовой рамкой. Но в те времена состояние отечественной полимерной технологии было не то, что сейчас, и после заводских испытаний тема была прикрыта, а опытные образцы «пластмассовых» ПМов переведены в разряд музейных экспонатов. Лишь в самом конце прошлого столетия такой пистолет под патрон 9×18 был создан руководителями Тульского КБП А.Г. Шипуновым и В.П. Грязевым. Его наименование ГШ-18, где цифра 18 – это число патронов в магазине. Мне представляется, что конструкция этого пистолета весьма остроумна и рекордно проста в производстве, вряд ли какой другой из созданных сейчас пистолетов может тягаться с ГШ-18 по оригинальности технических решений и чрезвычайно небольшому весу. Но дался он конструкторам не легко – пришлось перебрать несколько вариантов, чтобы прийти к образцу, способному выполнить жесткие требования военных. Как-то на демонстрации разработок КБП я, поманипулировав представленными там револьверами Грязевской конструкции и пистолетом ГШ-18, заметил Василию Петровичу, что у «Глока» самовзвод мягче и усилие перезарядки затвора меньше. На это был ответ: «А ты поставь меня в те же условия и тогда сравнивай! Требования нашего заказчика по надежности работы оружия в затрудненных условиях чрезвычайно жестки, мы можем с этим спорить, но выполнять обязаны, вот и приходится кое-чем жертвовать, “Глок” же и половину нашей испытательной программы не проходит».

Мое же собственное мнение, которое я никому не навязываю, заключается в том, что владелец личного оружия, особенно в критической обстановке, содержит его в чрезвычайном порядке и, наверное, здесь не обязательны строгости, предъявляемые Заказчиком к индивидуальному и групповому оружию. И здесь мне вспоминается фронтовая землянка, где при свете коптилки командир пехотного взвода, разобрав на портянке «Парабеллум», любовно перечистил детали пистолета, собрал, обернул его платком и вложил в кобуру. Популярен был этот пистолет у фронтовиков за его меткость при стрельбе навскидку, что постоянно имело место при неожиданных стычках в окопах, уличных боях и т.п.

Дмитрии Ширяев